Патрисия Сент-Джон - Трое отправляются на поиски

— А раньше ты боялась? — спросил Давид.

— Конечно, боялась, — призналась Лейла, — я ведь не знала, где окажусь после смерти. Я ничего не знала о Боге. Я чувствовала, что была не очень хорошей девочкой, но никто и никогда не рассказывал мне об Иисусе, о том, что Он прощает нам наши грехи и после смерти забирает нас в Свой дом, где мы будем по-настоящему счастливы. Было бы здорово, если бы ты продолжал рассказывать о Нем таким же одиноким и боящимся смерти людям, какой была я.

— Но ведь ты сама теперь сможешь рассказывать им об Иисусе, — заметил Давид. — Может быть, ты станешь светилом в мире — как говорится в одном библейском стихе, который я учил.

Девочка с грустью покачала головой.

— Они не будут слушать меня, — возразила Лейла. — Ведь я всего лишь маленькая служанка.

— А моя мама считает, что нести свет в мир — не значит только говорить о Боге, — с жаром заговорил Давид. — Быть чадом Божьим — значит стараться самому быть таким, каким был Иисус, быть добрым и послушным, говорить правду, когда все вокруг обманывают, быть миролюбивым, когда остальные ссорятся и злятся. Быть светилом в мире — значит быть непохожим на других, подобно тому как свет непохож на тьму.

— Может быть, я и смогу быть такой, — задумчиво произнесла Лейла и попросила: — А теперь расскажи мне об Иисусе.

И Давид рассказал ей историю о рождении Иисуса от начала до конца, о звезде, светившей пастухам, о мудрецах, которые следовали за этой звездой и думали, что идут во дворец к царю, а вместо этого пришли к скромному дому, где жили родители Иисуса.

— Наверное, они очень расстроились, увидев простой домик вместо дворца, — предположила Лейла.

— Думаю, им было все равно, — сказал Давид. — В Библии написано, что мудрецы радовались радостью великой, найдя этот домик. Мне кажется, он был похож на те, что можно увидеть в твоей деревне, Лейла.

— Я тоже надеюсь, что мудрецы не огорчились, — они ведь нашли Иисуса. И я нашла Иисуса, и мне уже не страшно возвращаться домой.

Дети помолчали. Давид вдруг вспомнил, что ему уже пора идти, чтобы успеть к столу. Он поспешно попрощался и ушел. В четыре часа должен был состояться настоящий рождественский обед. Папа с мамой пригласили к нему четверых или пятерых бедных христиан из деревни вместе с их детьми. Это были мужчины и женщины, которые услышали об Иисусе в больнице, уверовали в Него и с Благой Вестью вернулись в свои дома. Никто из них не умел читать, они прошли много миль, чтобы не только полакомиться за праздничным столом, приглашение отца Давида значило для них нечто большее. Когда Давид вбежал в дом, все уже были в сборе. Мама как раз вынесла гостям два больших блюда. Стол украшало самое любимое угощение Давида: манная каша, уложенная в виде замка, сдобренная кусочками лука, изюмом и миндальными орехами, с увенчанной мясом верхушкой. Все уселись на маленькие подушки вокруг двух низких столиков и принялись есть, ложками прорывая в стенах замка туннели. Потом мама подала ломтики апельсинов, посыпанные сахаром и корицей, и горячий чай с мятой. Во время еды крестьяне разговаривали об урожае, о стадах и о своих детях. Среди гостей сидел и Ваффи, который сначала заглядывал в окно, а потом напросился на печенье и мятный чай.

После обеда мама села за пианино, а гости собрались вокруг нее и радостными голосами затянули песни, разученные в больнице. Некоторые успели забыть слова, потому что у себя в деревнях давно не пели. Только песни о распятии и о доме на небесах помнил каждый из собравшихся. Все пришедшие мечтали научиться читать, но это было непросто. У здешних обитателей не было свободного времени на то, чтобы ходить в деревни и учить грамоте, поэтому крестьяне старались запомнить как можно больше песен, когда приходили сюда из своих отдаленных поселений.

Ваффи не нравились эти песни, ему не терпелось поскорее уйти, чтобы погонять на улице мяч; и вскоре они с Давидом прошмыгнули в сад, улучив минуту, когда Джоана пошла укладывать спать свою куклу. Давиду не терпелось показать Ваффи свои рождественские подарки: воздушного змея — подарок папы, — которого они будут запускать с утеса; складной нож с двумя лезвиями, штопором и специальным стеклорезом — подарок мамы, и настоящую рогатку, которую сделал Мюррей и отправил ему по почте. У Ваффи загорелись глаза, когда он увидел рогатку. Он еще никогда не видел ничего подобного и тут же начал пробовать рогатку в деле — стрелять из нее камнями в разные стороны.

Мальчики еще долго играли в саду, а потом пошли гулять по дороге, прихватив Ералаша, которого клонило ко сну после праздничного обеда, но все же с довольным видом семенившего за ними. Дорога была пуста, только фургон скорой помощи стоял у ворот больницы.

— Дай-ка мне рогатку, — нетерпеливо попросил друга Ваффи. — Сейчас я выстрелю вон в то дерево.

— Держи, — Давид протянул ему рогатку. — Я буду стрелять после тебя. Посмотрим, кто из нас сможет попасть в тот нижний сук, прямо над дорогой.

Но никому из них не удалось попасть в мишень, камни пролетали далеко от цели. Тем временем Ералаша сморил сон прямо на ступеньках больницы. Ваффи выстрелил еще раз и едва не попал в больничное окно.

— Давай больше не будем играть здесь, — сказал Давид с беспокойством. — Ведь стрелять из рогатки — почти то же самое, что метать камни руками, а этого здесь делать нельзя. Сейчас я еще разок выстрелю по дереву, а потом мы пойдем в глубь сада и будем упражняться в стрельбе.

Давид до предела натянул резиновые жгуты, тщательно прицелился, но, как оказалось, не совсем. Большой камень прорезал воздух не в том направлении, куда метил мальчик. Послышался удар, треск разбиваемого стекла, и окно фургона скорой помощи мгновенно покрылось трещинами, а несколько осколков упало на тротуар. Давид оцепенел от ужаса, уставившись на разбитое стекло. Ералаш тут же стряхнул сон, вскочил и навострил уши, и начал угрожающе рычать, еще не понимая, что произошло, но ко всему готовый.

Только один Ваффи знал, что делать. Он выхватил рогатку из рук Давида и сунул в свой карман. «Быстрее, — сказал он, держа Давида за рукав и волоча его по направлению к воротам. — Нас никто не видел. Никто даже не знает, что мы были здесь. Давай прокрадемся в сад с другой стороны и притворимся, что играли там все это время. Твой отец наверняка не вспомнит о рогатке. Если он о чем-нибудь спросит тебя, скажи, что мы не выходили на дорогу и все время играли в саду».

Ваффи нетерпеливо тянул Давида за руку, но тот неподвижно стоял в воротах. Ему хотелось сперва все хорошенько обдумать.

— Торопись, Давид, — взмолился Ваффи. — Нас кто-нибудь может увидеть. Беги за мной, живее.

Давид освободил рукав из цепких пальцев приятеля и опустился на бордюр. Его лицо раскраснелось, он выглядел отрешенным от всего происходящего.

— Я не пойду с тобой, — пробормотал он. — Я иду домой и все расскажу папе.

— Рас-скажешь па-пе! — воскликнул Ваффи, не поверив своим ушам. — Зачем? Ты совсем спятил? Он же отнимет у тебя рогатку!

— Ну и пускай, — сказал Давид, потупив голову и ковыряя носком ботинка в песке. — Я все равно все расскажу ему.

Ваффи сжал кулаки и грозно двинулся к Давиду. Он был уверен, что ему удастся вразумить своего обезумевшего друга. Ваффи так понравилась рогатка, что он не променял бы ее ни на какую другую игрушку в мире, и потому он решил во что бы то ни стало не допустить, чтобы папа Давида забрал ее.

— Если ты хоть слово скажешь своему отцу, — пригрозил он, — я больше никогда не буду играть с тобой. Ты трус. Я буду водиться с большими мальчиками.

— Ну и уходи! — взорвался Давид. — Отправляйся к своим большим мальчикам. Я давно хочу, чтобы ты ушел. Ты всегда стараешься заставить меня сделать какую-нибудь пакость, врать, воровать. Все, хватит! Я больше не стану тебя слушаться. И даже не пытайся, потому что я все равно не собираюсь делать ничего плохого. Я больше не хочу быть таким же гадким, как ты. Я буду хорошим и добрым.

Если бы он вылил на Ваффи ведро холодной воды, то все равно не смог бы произвести на него такого сильного впечатления. Ваффи стоял в полной растерянности, вытаращив глаза и не зная, что сказать. Ему ни за что не хотелось расставаться с Давидом, ведь, несмотря на все его хвастовство, ни один большой мальчик никогда не хотел дружить с ним. Кроме того, Давид нравился ему больше всех остальных мальчиков, с которыми он был знаком. Ваффи чувствовал, что лучше навсегда лишиться рогатки, чем расстаться с Давидом, поэтому решил сменить тактику.

— Ну хорошо, — согласился он устало. — Я просто не хотел, чтобы твой папа рассердился и забрал у тебя рогатку. Мой отец избил бы меня до полусмерти, если бы я разбил окно. Мне приходиться его обманывать. Но если ты решил быть хорошим и говорить правду, я ничего не имею против этого, Давид. Останемся друзьями. Я тоже постараюсь стать хорошим и добрым.