Патрисия Сент-Джон - Трое отправляются на поиски

— Мама, — сказал мальчик, — что бы ты подумала о людях, которые ночью грузят в лодку длинные свертки?

— Я бы подумала, что они складывают в лодку рыбацкое снаряжение, — ответила мама, которая в данную минуту больше волновалась о том, что папа часто работает в больнице допоздна. — Ты что, видел кого-нибудь на берегу?

— Ну, да, — замялся Давид, не зная, что еще он может рассказать, не нарушая данного обещания. — А зачем плыть на лодке, тихо гребя веслами, если есть мотор?

— Может быть, чтобы не распугать рыбу, — предположила мама. — Джоана, перестань облизывать пальцы и отправляйся в ванную.

Давид вздохнул и нахмурился, уставившись в свою кружку. Как скучно с этими взрослыми! Иногда у них не бывает ни капли фантазии! Мальчик почувствовал себя одиноко и грустно. Получается, он рисковал жизнью, охраняя страшную тайну, которая, вполне возможно, имела большое значение для страны; а они только и думают, что о рыбе! Если бы только он мог рассказать им, что произошло на берегу, как бы все переполошились! Хотя бы просто полюбопытствовали и задали несколько вопросов, он рассказал бы им что-то, но, разумеется, не все.

— Мама, — не унимался Давид, последовав за ней в ванную, где мать терла мочалкой коленки Джоаны. — Представь себе, что ты увидела, как лодка плывет по море ночью, — что бы ты заподозрила?

— Я бы заподозрила, что рыбаки отправились ловить сардины, — ответила мама.

«Опять эти разговоры о рыбе!» — с отчаянием подумал Давид.

Со времени ночного приключения Давида пустынный пляж не часто видел мальчиков. И вот почему.

Во-первых, оба втайне боялись бывать там после захода солнца. В одно ясное субботнее утро друзья соорудили на пляже небольшую землянку из песка и камней, чтобы прятаться в ней каждый вечер. Но как только небо начинало тускнеть и горизонт подергивался дымкой вечерних сумерек, кто-нибудь из них вдруг вспоминал о некоем неотложном деле, которое надо было сделать немедленно, при этом обещая, что завтра-то он уж точно будет свободен. Но назавтра повторялась та же история, и только одинокие волны были гостями пустынного берега, хотя… Раз или два мальчики видели, сидя на ограде, что какой-то мужчина проходил берегом, но ни разу не заметили, чтобы из залива за скалой отправилась в свое загадочное путешествие неведомая лодка. Давид несколько раз просыпался чуть свет и выходил смотреть на берег, но и ему не довелось видеть возвращение двоих незнакомцев, которых он однажды повстречал на берегу.

Во-вторых, погода переменилась, и с моря все чаще дул холодный пронизывающий ветер. Море стало серым, а волны — высокими, украшенные белыми барашками пены, они разбивались о берег, обдавая брызгами темную скалу. Поэтому, если бы мальчики и попытались добраться до залива, где они нашли лодку, дальнейшие поиски затруднялись.

В-третьих, близилось Рождество, и хотя в семье Ваффи не отмечали этот христианский праздник, мысли Давида много раз в день возвращались к другу, а в его письменном столе уже скопилось для него множество гостинцев. Давид с папой мастерили книжную полку, которая должна была стать подарком для мамы. Хотя мама наверняка слышала грохот молотка и визг пилы, раздававшиеся в доме, она и не думала подглядывать за ними и не задавала никаких вопросов. Давид искренне завидовал такой силе воли. У него самого были приготовлены подарки: для папы — моток клейкой ленты для бумаг, для Мюррея — футбольный мяч, для Джоаны — маленькая кукла. Все это мальчик купил на свои карманные деньги, отказывая себе в шоколаде и жевательной резинке. Еще он делал большой — гораздо больше ее первой книжки — альбом с библейскими рисунками для Лейлы, которая все еще оставалась в больнице. Раз в неделю Давид приходил к ней и приносил какой-нибудь рисунок на тему жизни Иисуса и рассказывал о Нем, но девочка даже не догадывалась, что все эти рисунки однажды будут помещены в альбом, который она сможет получить в подарок. Это должно было стать для нее сюрпризом.

Но в ожидании праздника была одна грустная нота: впервые его отмечали без Мюррея. Давид уже почти смирился с этой мыслью, хотя мама и папа, казалось, все еще сильно переживали. У детей была маленькая искусственная елка, которую они нарядили оставшимися с прошлого года украшениями: серебристой звездой, гирляндой и разноцветными шариками. В сочельник Давид собирался поставить елку на окно, чтобы все прохожие видели ее веселые огоньки, и, возможно, даже моряки на кораблях смогли бы разглядеть их, если бы посмотрели на скалу в свои бинокли.

И вот день Рождества настал — ясный и светлый, первый солнечный день за всю долгую неделю. Море штормило, но его волны как бы светились из глубины, а лучи солнца делали водяные брызги блестящими. Не было никаких специальных украшений по случаю Рождества, какими обычно они наряжали свой дом в Англии, но позолоченные рожки, пахнущие смолой и пряностями, создали в доме атмосферу настоящего зимнего праздника, а один из пациентов отца, неунывающий старик, еще на рассвете принес им букет дикорастущих нарциссов. При свете восходящего над морем солнца Давид и Джоана получили свои подарки, а потом побежали в солнечный, обдуваемый ветрами, словно обновленный мир, чтобы присоединиться к медсестрам, певшим рождественские песни у дверей больницы. Они пели на местном языке, но Давид подхватил песню, вложив в нее всю свою душу, в то время как Джоана просто радовалась, издавая веселые возгласы, а Ералаш заливался лаем. Как бы то ни было, все казались счастливыми, и даже Ваффи объявился, вероятно, почуяв запах угощений и подарков.

Давид смотрел на море, туда, где золотистые лучи зимнего солнца танцевали среди волн. Иногда тучи над водной стихией становились похожими на огромные, светящиеся крылья, которые некая гигантская птица распростерла над островом и мысом. И снова звучала песня об Иисусе и том, как осветились несчастные, полные мрака сердца, в которые Он вошел. Давид довольно много успел узнать об Иисусе, а главное — постиг смысл праздника, поэтому, несмотря на отсутствие Мюррея, это было самое лучшее в его жизни Рождество.

После завтрака открыли пакеты с подарками, потом отправились в церковь, где было многолюднее, чем всегда. На праздник прибыло много народу, чтобы петь рождественские песни на своих родных языках. Как только закончилась служба в церкви, Давид, прижимая к груди альбом с картинками для Лейлы, помчался в больницу.

Он нашел девочку в кресле-каталке на пороге больницы, подставлявшую лицо солнечным лучам. С каждой неделей она выглядела здоровее и радостнее; несчастный, горбатый, одетый в лохмотья и похожий на загнанного зверька ребенок, каким была Лейла три месяца назад, когда попала в больницу, теперь на его глазах становился милой синеглазой девочкой, почти уже готовой к тому, чтобы отправиться домой. И хотя Лейла не рассталась со своим врожденным недостатком, теперь у нее было больше сил, чтобы ходить выпрямившись, что делало ее горб малоприметным. Девочка радостно поприветствовала Давида, ожидая еще один рисунок и еще одну историю об Иисусе, но когда она увидела целый альбом, то буквально онемела от счастья.

— Это даже лучше, чем та книга, которую ты подарил мне в прошлый раз! — восторженно проговорила она, медленно и бережно пролистав альбом от начала до конца. — В той книжке было много изображений кошек, собачек и очень мало — Иисуса. А в этой так много картинок и рассказов о Нем! Давид, перед тем как я уйду из больницы, ты должен рассказать мне их все еще раз. Я слышала, что меня выпишут на следующей неделе, поэтому — торопись, осталось мало времени.

Она говорила ровным и спокойным голосом, что вызвало у Давида некоторое удивление.

— Разве теперь ты хочешь домой? — спросил он.

— Немножко хочу, — ответила Лейла.

— Но почему? — полюбопытствовал Давид. — Приходил твой хозяин? Он что, стал добрее к тебе?

— Нет, — откликнулась Лейла с каким-то новым для нее безразличием, — он уже никогда не будет добр ко мне. Я не их дитя, зачем им любить меня? Но они желают, чтобы я вернулась. Моя хозяйка родила еще одного ребенка, и у нее не хватает ни сил, ни здоровья за ним ухаживать. Она пожаловалась, что одна уже не может качать мальчика на руках, и у нее совершенно не осталось сил крутить мельничный жернов. Кроме того, близится праздник, а кто будет мыть и чистить их дом, если не я? Они три раза приходили к врачу и упрашивали его отпустить меня.

— Ах, как бы я хотел, чтобы ты осталась, — вздохнул Давид. — В твоей деревне так плохо.

— Там было плохо, — задумчиво произнесла Лейла. — Когда моя мама умерла, я ночи напролет плакала и утром не хотела просыпаться. Но сейчас мне уже не так больно. Теперь я знаю Иисуса. Я знаю, что Он со мной; Он любит меня, и если я снова заболею или даже умру, как я чуть не умерла в этот раз, мне не надо бояться. Я знаю, что окажусь там, где живет Он.