Александр Етоев - Уля Ляпина против Ляли Хлюпиной

Уля Ляпина, как и положено супердевочке, быстро справилась с таким пустяком. Пашка вяло ковырял ручкой в неподатливом тетрадном листе. К концу урока он написал следующее: «Помню желтоглазого окуня как он спрятался в траве под лопух поднял жабру и слушал речку». И подписался под этим: Пушкин.

– Пашечка, – сказала ему Ульяна. – Пушкина убили на Черной речке, зимой. А зимой травы и лопухов не бывает. Никакого желтоглазого окуня он тоже видеть не мог, в Черной речке рыба вообще не водится, там один мазут.

– Ляпина, снова вместо урока занимаешься болтовней? – Владислава, как заправская снайперша, уже прицеливалась в нее туфлей. – Давно родителей в школу не вызывали?

Слава богу, громко прозвеневший звонок, не позволил материализоваться ее угрозе.

Со школой явно происходило что-то неладное. В школьную атмосферу будто впрыснули какой-то микроб, какие-то семена безумия, отчего и ученики, и даже преподаватели вели себя неадекватно и странно.

Метан Хлоридович, ведший химию в старших классах, брызгал кисточкой из ведра с водой на всех, кто попадался ему в коридорах школы, – должно быть, изгонял бесов.

Физкультурник Бармалей Павлович печатал коридоры спортивным шагом и на ходу обрывал пуговицы у встречных и поперечных. У кого их не было, тем он выдавал по звонкому щелбану и шагал дальше.

Из кабинета математики на втором этаже раздавались нечеловеческие удары. В промежутках между ударами тихий голос математички интересовался: «Так сколько сторон у треугольника, спрашиваю в последний раз?»

И только кабинет биологии, святая святых заведующей учебной частью, молчал, как партизан на допросе.

С супердевочкой все было в порядке, на нее, наверное, этот микроб не действовал, но все равно она передвигалась с опаской. В школьной улье, растревоженном неизвестно кем, Уля Ляпина чувствовала себя инородным телом. Она спустилась по лестнице в вестибюль, надеясь выяснить обстановку в зале, где должна быть генеральная репетиция. До начала оставалось совсем немного – урок с хвостиком.

Охранник Вова, когда она проходила мимо, выглянул из-за журнала с кроссвордами.

– Стой, Ляпина, ты куда?!! – Он вдруг выпучил тюленьи глаза и испуганно заорал, как рупор: – Ты ж на друга моего наступила!

Уля вздрогнула, посмотрела под ноги, но не нашла там ничьих друзей.

– Извините, – извинилась она. И подумала: «Еще одна жертва».

Охранник Вова наклонился над полом.

– Эй, Серега, ты как, живой? – произнес он тревожным голосом. – Жив, Серега, отвечай, или умер?

Он вздохнул и, выпрямив спину, укоризненно скосился на супердевочку.

– Жаль Серегу, если ты его раздавила. Мы с ним вместе служили под Таганрогом. Он же гений маскировки, мой друг Серега. Так мог спрятаться, комар не заметит. Типа Штирлица и Рихарда Зорге.

– Извините, – повторила Ульяна.

Вова сделал вдруг испуганные глаза.

– Не маньяки! – Он затравленно озирался. – Зря ты, мама, меня учила, зря. – Вова бросил на стул журнал. – Самое опасное не маньяки! – Вова медленно отступал к выходу. – А маньячки! – И с криком «А-а-а!» Вова бросился из вестибюля на улицу.

Уля Ляпина пожала плечами и осторожно обошла место, где лежал невидимый друг Серега. Она хотела заглянуть в зал, но была оттеснена в сторону каким-то странным человеком в пальто, вошедшим с улицы в вестибюль школы. На человеке был зеленый противогаз с большущим хоботом в гармошечный рубчик. Из кармана пальто вошедшего раздавались непонятные звуки – то ли бульканье, а может быть, тиканье, или первое и второе одновременно.

Дядька шел и бормотал на ходу, видно, думая, что его не слышат:

– Исключительно удачная заморочка! Вот что значит качественный продукт! Фирма веников не вяжет, как обещали!..

Он легонько потянул ручку двери и, как мышка, юркнул в актовый зал.

– …И частично воздушно-капельным… – долетела до ушей супердевочки незаконченная дядькина фраза.

Дверь захлопнулась у ней перед носом, и больше она дядьку не слышала.

Пипл-дрипл,

Рашен-квашен,

Я сегодня заколбашен,

У меня сегодня стресс.

Хомо хомини люпус эст*

*(Сноска: В переводе с латинского «Человек человеку – волк».)

– пели дружно Саша Бережный и Дима Приятный, и, судя по веселому выражению физиономий обоих, никакой заколбашенности и, тем более, стресса ни первый, ни второй не испытывали. Что касается фразы про волка в конце куплета, то существовала она исключительно для того, чтобы показать образованность неизвестного сочинителя песни.

Дело в том, что Дима и Саша только что сдали зачет по технике сценического движения и не какому-нибудь там аспирантишке из позавчерашних студентов, а самому Жижину-Гущину, профессору с сорокапятилетним стажем, перед которым трепетала вся Академия, начиная от первогодков и до матерых зубров с выпускных курсов включительно.

Звездный номер, принесший им праздник в зачетной книжке, был подсмотрен на петербургских улицах. Это была профессорская причуда, особый пунктик – Жижин-Гущин больше всего ценил в актере профессиональную наблюдательность, способность выхватить из окружающей жизни яркую какую-нибудь картинку и суметь ее передать зрителям.

Прошлым летом Дима с Сашей на выходе из метро «Владимирская» наблюдали, как какой-то усатый дядечка рвал у себя на спине рубаху. Не на груди, как все нормальные люди, а в том и фокус, что на спине. Перед тем, как ее порвать, он орал, как рыночный зазывала, привлекая к себе прохожих: «Рву рубаху на спине! Рву на спине рубаху!». Люди естественно подходили, тогда он тылом поворачивался к толпе, просовывал руки себе под мышки, хватал на спине рубаху и действительно ее рвал. При этом никакой шапки для сбора денег рядом с человеком не наблюдалось. Работал он из любви к искусству.

Этот номер Дима и Саша репетировали не меньше месяца. И вот сегодня на зачете перед профессором они с триумфом его исполнили. Саша Бережный играл усача в рубахе, Дима изображал толпу.

Жижин-Гущин прослезился от умиления – как Державин, слушая лицеиста Пушкина. Сашу он назвал Смоктуновским, а Диму – нашим будущим Оливье (не салатом, а английским актером). Затем лично благословил обоих на сегодняшнюю репетицию в школе.

Вечерина Леонардовна Делпогорло проверяла елочные гирлянды, чтобы не было никакого сбоя, когда волшебный посох деда-мороза заколдует над зеленой красавицей.

– Что за дикость! – удивилась она, вдруг увидев на елке ангелов с изуродованными, жалкими крыльями. Завуч тут же позвонила завхозу, чтобы срочно заменил на других.

Она прошла на пустую сцену, оглядела пространство зала и сказала себе громко: «А что?!»

– А что, – проговорила она, – вот возьму на зло ханжам и невежам и осчастливлю все человечество новым гениальным прочтением великой драмы Шекспира.

Завуч гордо подняла голову и спросила у небесного покровителя:

– Быть или не быть?

Прислушалась и, не дождавшись ответа, решила твердо для себя: «Быть!».

– Я же не виновата, – справедливо рассуждала она, – что родилась на свет женщиной. Каждая эпоха прочитывает Шекспира по-своему. Сейчас время свободных женщин, а право каждой свободной женщины – самой, без чьей-либо дурацкой подсказки, выбрать, какого Гамлета ей играть. Мой Гамлет – женщина. Решительная, устремленная к цели современная образованная женщина, для которой «быть или не быть?» однозначно решается в пользу «быть». Это новое видение Шекспира, это революция в театре, это – новая я.

Она растрепала волосы. Лицо ее раскраснелось.

– Новая я, – повторила она довольно, словно пробуя фразу на вкус.

– Я, – продолжила она вдохновенно, – натуральная поволжская гречка! Голос Древней Эллады звучит в моем сердце – Софокл, Домокл, Эмпедокл! Дева Мельпомена зовет меня, трагическая муза поэзии! О-о!

Вечерина Леонардовна Делпогорло окончательно вошла в роль. Она сложила на груди руки и голосом, устремленным к небу, прочитала монолог Гамлета от начала и почти до конца.

– Браво, браво! – Струйка аплодисментов пролилась из-за искуственного сугроба, возведенного по случаю репетиции.

Вечерина Леонардовна вздрогнула. Краска с лица сошла. Руки соскользнули с груди и по-военному легли возле бедер.

– Кто здесь? – спросила завуч.

Из-за сугроба показалось сооружение, отдаленно напоминающее скворечник. Пристроенный на тонкую жердь какой-то ящик с дыркой посередине.

– Кто вы? – спросила завуч.

– Я? Великий умывальник, разве не видно? – Существо сложилось в полупоклоне.

– Вон из зала, – сказала завуч. – Тема сказок Чуковского была осенью. А сегодня новогодняя репетиция.

– Это я же, Ляля Хлюпина же, снегурочка! – Неизвестное существо хихикнуло. – Умывальник это такая шутка. Типа театральное превращение. Вот, смотрите. – И Ляля Хлюпина отделила ящик от головы.

– Ляля Хлюпина? – удивилась завуч. – По телефону я видела вас другой. Наяву вы какая-то… старомодная.