Эдит Несбит - История амулета

— Не будешь ли ты так любезен, — спросила Антея вибрирующим, как у оперной примы, голосом, — говорить с нами так, чтобы мы могли тебя понимать? Видишь ли, Псаммиад тут недавно говорил, что Рекх-мара не сможет долго жить в нашем времени, а раз он к тому же не может вернуться домой, то ему остается только… — Тут она замолчала, ибо ей показалось, что ее бедное сострадательное сердечко отчаянно забилось у нее в самом горле.

— Ни один человек не может жить в месте и времени, не предназначенном ему судьбой, — вновь загремел убийственно-сладкий голос. — Но душа человека — может! Правда, лишь в том случае, если в этом месте и этом времени найдется душа, настолько ей родственная, что сможет предоставить ей убежище в теле, принадлежащем этому месту и времени — так, чтобы эти две души были как одна в этом теле.

Дети переглянулись, и, нужно сказать, вид у них при этом был самый что ни на есть унылый. Чего нельзя было сказать об ученом джентльмене и египетском жреце — их взгляды были твердо прикованы друг к другу, и каждый из них был исполнен обещаний всевозможных потаенных, священных, чудесных и очень прекрасных вещей.

Антея случайно заметила это перекрестье взглядов.

— О нет, только не это! — запричитала она скорее по привычке, нежели всерьез. — Душа нашего милого Джимми совсем не похожа на душу Рекх-мары! Клянусь всем на свете, что это так! Я, конечно, не хочу показаться грубой, но душа нашего дорого Джимми отлита из чистого золота, а…

— Ничто из того, что мы называем дурным или низким, не сможет пройти сквозь сверкающую двойную арку моего Совершенного Амулета, — вновь перебил Антею громолазуревый голос. — Если оба согласны, то вам нужно всего лишь сказать слово силы, и пусть, пройдя сквозь амулет, две эти души сольются на веки веков — до тех пор, пока существует мир, и свет, и Бог!

— Вы согласны? — не очень твердо произнесла Джейн.

— Да.

— Да.

И хотя первый голос принадлежал ученому джентльмену, а второй — Рекх-маре, они были настолько однородно исполнены радостью, надеждой и ожиданием предстоящих чудес, что прозвучали (во всяком случае, для детей) слитно и неразличимо, как если бы говорил один и тот же человек.

Джейн взяла у Роберта амулет, и, воздев его в воздух между ученым джентльменом и египетским жрецом, в последний раз произнесла могущественное слово силы.

— Ур-Гекау-Сетчех! — отдалось под нависшими у них над головами сводами вечной тьмы.

И в ту же секунду Совершенный Амулет развернулся в сияющую двойную арку, смыкавшуюся своими узорчатыми боками в огромную букву «А».

— Большое «А» означает «Амон»! — взволнованно прошептала догадливая Джейн. — Это тот самый бог, Верховным Жрецом которого Рекх-мара был в Египте!

— Тсс! — еле слышно выдохнула Антея.

Вырывавшийся из огромной двойной арки изумрудный свет играл на лицах четверых детей и двух взрослых переливчатыми бликами, и в эту минуту высшего откровения они стали прекрасными, умными, одухотворенными, милосердными и даже, как мечтал о том давешний оратор из камдентаунской школы для мальчиков, храбрыми и законопослушными — и все потому, что их коснулся немыслимой красоты свет, которого не видели на Земле со дня сотворения мира.

— Иду! — воскликнул Рекх-мара, протягивая вперед руки.

— Иду! — воскликнул ученый джентльмен, в точности повторяя жест египтянина.

А потом каждый из них ступил под сверкающие своды двойной арки совершенного амулета.

А еще потом Рекх-мара задрожал, зарябил, заприплясывал на месте, и, подобно притягиваемой магнитом железной иголке рванувшись с места, быстро заскользил по узорчатому арочному проходу навстречу ученому джентльмену. И уж совсем потом, подобно капельке дождя, сливающейся с ручейком на оконном стекле, или же капле ртути, втягивающейся в более крупное озерцо, Рекх-мара, Божественный отец Храма Амон-Ра, ловец удачи и красильной рыбы, а также неутомимый путешественник и исследователь, был втянут и слит (а также перемешан, воссоединен и интегрирован) с безоговорочно любимым и почитаемым всеми четырьмя детьми ученым джентльменом Джимми.

И тут же в глаза пятерым оставшимся в комнате людям (плюс одному Псаммиаду) пребольно ударили лучи яркого декабрьского солнца. Окутывавший город туман рассеялся, как сон.

Совершенный Амулет по-прежнему был в руке у Джейн. Остальные дети плотно сгрудились вокруг нее, с немым удивлением взирая на обновленного ученого джентльмена. Они все еще не могли поверить, что Рекх-мара вот так просто взял и исчез без всякого следа. Во всяком случае, его тела в комнате уж точно было не видать. Что же до души…

— Ух ты, черт, какая гадость! — закричал Роберт и тяжеленным каблуком своего патентованной кожи ботинка припечатал к полу отвратительную, в указательный палец длиной и шириной, сороконожку, неистово извивавшуюся, дергавшуюся и плевавшуюся ядом в опасной близости от правой ноги ученого джентльмена.

— Эта ядовитая сороконожка, — объявил Псаммиад, — была тем, что осталось от темной стороны души Рекх-мары!

Последовала минута глубокого молчания.

— Так, значит, Рекх-мара теперь в нем? — немного испуганно спросила Джейн.

— Светлая часть его души перешла в вашего ненаглядного ученого друга, — ответил Псаммиад.

— Наш милый ученый Джимми тоже имеет право на исполнение своего заветного желания! — решительно произнесла Антея.

— Его заветным желанием, — отвечал ей Псаммиад, — всегда был амулет, который твоя младшая сестра в данный момент держит в руке. Ну, не всегда, конечно, но уж точно с тех самых пор, когда вы впервые показали ему вашу половинку.

— Нам больше нечего желать, — счастливым (и, как это часто бывает, одновременно грустным) тоном произнесла Антея.

— Да уж конечно! — ни с того ни с сего завопил Псаммиад таким сердитым голосом, какого дети не слышалт от него за все время их знакомства. — Ваши родители приезжают, и у вас все в порядке! А вы подумали о том, что будет со мной?! Нет? Так я вам скажу! Меня поймают, отправят в цирк и будут там показывать за деньги, унижая и оскорбляя всеми доступными способами. А потом меня заставят жить в Парламенте (на редкость свинское, кстати, место — одна грязь и совершенно нет песка) и выполнять желания ваших тупоумных политиков. О, мое бедное сердце надрывается при воспоминании о том маленьком миленьком храмике Ваала, вокруг которого один песок и никакой политики! О-о-о, я хочу оказаться там! А-а-а, я хочу жить в старом, добром и безопасном прошлом!

— А я хочу, чтобы твое желание исполнилось, — сказал как всегда рассеянный, но вежливый ученый джентльмен.

Псаммиад немедленно раздулся до своих волшебных размеров, вытянул в сторону Антеи свои улиточьи глазки (Антея потом уверяла каждого встречного и поперечного, что Песчаный Эльф не только послал ей прощальный любящий взгляд, но еще и смахнул с глаз набежавшую слезу, что, впрочем, абсолютно невероятно), а потом как-то странно всхлипнул и исчез. Навсегда.

— Что ж, — после непродолжительной паузы подытожила Антея. — Надеюсь, что он будет счастлив в прошлом. Единственной вещью, которая по-настоящему волновала его на этом свете, был песок, а, насколько я знаю, как раз песка-то в прошлом предостаточно.

— Мои милые дети! — завел свою обычную волынку ученый джентльмен. — Я, кажется, ненадолго задремал… И, знаете ли, мне приснился абсолютно потрясающий сон!

— Надеюсь, он вам понравился, — вежливо произнес Сирил.

— Да что там понравился! — воскликнул ученый Джимми. — После него я почувствовал себя другим человеком! Абсолютно другим человеком!

И тут внизу зазвонил колокольчик. Колокольчик входной двери. Послышалось звяканье задвижки. Голоса в холле.

— Приехали! — завопил Роберт, и все четверо детей почувствовали, как у них в сердце просыпается так долго дремавшее счастье.

— Вот, держите! — сказала Антея, выхватывая у Джейн амулет и насильно засовывая его в руку ученому джентльмену. — Берите, он ваш — полностью и безраздельно! Мы дарим вам его, потому что теперь в вас поровну от нашего друга Рекх-мары и от нашего милого… Ну, то есть, я хочу сказать, нашего милого, доброго, дорогого и вечного друга!

Она быстро (но, нужно вам сказать, очень пылко) обняла ученого джентльмена, и четверо детей, не тратя времени на бесчисленные ступеньки, просто-напросто упали с лестницы в холл.

А в холле, посреди узлов, баулов, картонок, корзин, ящиков и чемоданов, уже стояла и нетерпеливо озиралась по сторонам закутанная в дорожные плащи, накидки и шали их триединая заветная мечта — папа, мама и гогочущий от радости Ягненок.

— Боже мой! — восклицал ученый джентльмен, оставшись в тиши своего ученого кабинета. — Боже милосердный! Да это же самое настоящее сокровище! Милые дети! Их чистая, их светлая любовь пробудила во мне небывалое доселе видение мира. Теперь я понимаю совершенно необъяснимые вещи — я могу объять разумом все, что доселе было недоступно человеку! Милые дети! Милые, милые дети!