Иван Василенко - Золотые туфельки

Заскрежетал засов, и в камеру в сопровождении смотрителей вошел начальник тюрьмы. Он сипло сказал

- Выходи по одному.

Потом поднял керосиновый фонарь до уровня лица, так что отчетливо обозначились вздрагивающие над глазами черные мохнатые брови, и все тем же простуженным басом стал читать фамилии.

Кубышка был вызван одним из первых.

Когда в камере осталось человек десять, начальник молча повернулся к двери. Коренастый заключенный, все время говоривший товарищам, что он умирать не собирается, но если уж придется, то и тюремщика хоть одного захватит с собой, с вызовом спросил:

- Нас поведут двумя партиями?

- А тебе дело? - окрысился тюремщик.

- Да уж, наверно, большее дело, чем тебе, мерзавец! - с гадливостью ответил заключенный. Артемка шагнул вперед.

- Не разлучайте меня со стариком. Мы вместе пойдем, - сказал он требовательно.

Начальник угрюмо глянул на него из-под нависших бровей:

- Поперед батька на шибельницю суешься?

- Мерзавец и есть! - подтвердил Артемка. С полным равнодушием к брани смертников начальник вышел из камеры.

Разделить заключенных на две партии было решено лишь час назад. Контрразведка сделала это для того, чтобы сбить с толку рабочих, если бы они попытались освободить приговоренных. Первую партию высели из ворот тюрьмы и повели налево, в степь. Вслед затем вывели вторую партию и повели направо, в порт,

Наблюдавший это из соседнего двора подпольщик последовал за второй партией и, поняв, куда ее ведут, побежал через дворы к месту, где залегли двадцать вооруженных рабочих.

Когда Герасим узнал об этом маневре контрразведки, он невольно разразился проклятиями. Но перестраиваться уже было поздно: к месту засады приближалась партия. Смертники шли толпой в кромешной тьме, посредине улицы. Шлепая сапогами по жидкой грязи, покрывшей мостовую, их окружали конвоиры с винтовками наперевес. Впереди, позади и с боков ехало по два конника. Вырваться из такого кольца не было никакой возможности.

Вдруг обе лошади, шедшие впереди, одновременно споткнулись, заскрежетали подковами о булыжник мостовой и свалились в грязь, подмяв всадников. На лошадей наткнулись пешие конвоиры и тоже повалились, грохоча винтовками о мостовую. Стальной трос, перетянутый через улицу, приподнялся и ударился по задним лошадям. Лошади вздыбились. Все смешалось в беспорядочную кучу.

Покрывая неистовую ругань конвоя, чей-то резкий голос крикнул из соседнего двора:

- Товарищи заключенные, прижмитесь к земле! По палачам - огонь!

Ночную тишину окраины разодрали выстрелы.

Конвоиры бросили смертников и, стреляя наугад, побежали к дворам, но, не добегая до ворот, заборов и изгородей, за которыми прикрывались рабочие, падали под револьверными выстрелами.

Одному из конников удалось подскакать к самому забору и взмахнуть саблей. В тот же миг раздался выстрел. Завалившегося на бок казака лошадь унесла в темноту.

- Алеша, вы ранены? - вскрикнула Ляся, видя, что Лунин как-то странно сползает с забора на землю.

- Я? Нет... Впрочем, кажется, да... Ничего... ничего... - сказал студент и потерял сознание.

Меж тем остальных заключенных уже вели по берегу к тому причалу, от которого должны были уйти в море Кубышка и Ляся. Заключенным сказали, что их переводят в Мариуполь, но никто этому не верил: смертников и раньше отвозили в баркасе на рейд, в тридцати милях от берега, и там топили. Надежды на спасение не было: при входе в порт выстроился целый взвод казаков, вдоль берега прохаживались темные фигуры с торчащими из-за плеч винтовками. Заключенные шли будто в состоянии кошмарного сна, когда мучительно хочешь и не можешь проснуться.

И Артемка шел как во сне. Он никогда не задавал себе вопрос, зачем он живет. Всей душой тянулся к каждой травинке на земле, всем телом ощущал теплую ласку солнца. Жизнь со всеми ее колючками была такая вкусная! И, засыпая, он с трепетом думал, что завтра опять будет день. Но никогда не остановился бы он перед тем, чтобы отдать эту жизнь за обиженного.

Вот он поднял голову и огляделся вокруг. Тьма, тьма. Только смутно белеет пена на черном лоне моря. Взглянул он на небо, а небо все в тучах. И опустил Артемка голову.

- Смотри, - шепнул ему сосед, тот самый коренастый рабочий, который назвал тюремщика мерзавцем. - Смотри туда.

И опять вскинул Артемка голову и увидел над морем кусочек синего неба. А в нем, в этом чистом и бездонном кусочке, плыла голубая звезда. И в самое сердце проникли ее золотые лучи. И затрепетало оно в страстном желании жить. Глянул Артемка на соседа, а у того глаза блестят, будто и в них засветилась звезда.

- Двинем? - спросили глаза соседа.

- Да! - ответили ему глаза Артемки.

- Давай!.. - шепнул коренастый.

Артемка собрал в кулак весь остаток сил своего истерзанного тела и ударил конвойного в висок.

В тот же момент рухнул на землю под тяжким кулаком соседа и другой конвоир. Будто пружиной выбросило Артемку из круга стражников. Он еще услышал грохот выстрелов, крики, топот - и с разбегу кинулся в кипящую воду.

Вынырнул он саженях в сорока от берега, рванул на себе рубашку и опять пошел под воду.

И каждый раз, выныривая, он жадно озирался:

где же они, железные буйки, что указывают здесь путь по каналу? Ухватиться за буек и передохнуть!.. Но небо и вода слились в непроглядную тьму. Перехватывает дыхание, сердце готово лопнуть.

И еще раз вынырнул Артемка. А там, где раньше мерцала лишь одна звезда, высыпал целый рой звезд. И в их призрачном свете он вдруг увидел впереди себя темный силуэт рыбачьей лодки. Вот оно, спасение!

Он набрал полную грудь воздуха и поплыл к лодке. Но руки с каждым взмахом делались все тяжелее. Уже слышен шелест волны о борт лодки, уже видно протянутое ему кем-то весло... Нечеловеческим усилием Артемка бросил тело вперед и, не достигнув лодки, уронил голову. Страшная сила схватила его в свои объятия, наполнила уши набатным звоном, потянула вниз. "А ведь Ляся осталась одна..." - еще успел подумать он, и мрак потушил его сознание.

Перед рассветом молодой рыбак Ваня Калюжный вошел в хату, что стояла над самым обрывом в деревне Курочкиной, и сказал:

- Батя, там я хлопца какого-то вытащил. До самой лодки доплыл, а около лодки на дно пошел.

- Жив? - спросил старый рыбак.

- Вроде нет.

"СЕ ЛЯ ЛЮТТЕ ФИНАЛЕ..."

Рана Лунина оказалась неопасной. Уже на десятый день он мог выходить из дому, и только бледность лица напоминала о большой потере крови.

Как все переменилось за это время в городе! Здание градоначальника стояло с распахнутой парадной дверью и никем не охранялось. На крыльце дома окружного атамана еще торчал пулемет, но пулеметчика при нем уже не было, как не было в здании и самого атамана: сдав власть городской управе, он "отбыл в неизвестном направлении". По городу ходили с деревянными катушками солдаты и сматывали телефонные и телеграфные провода.

К растянувшемуся на целый квартал зданию технического училища подъехало несколько колымаг с ранеными. Казак с погонами хорунжего слез с лошади и, сказав: "Сгружайте покуда хоть сюда", распахнул дверь. На ступеньке мраморной лестницы стоял юнец в гимназической шинели и английской фуражке с широким верхом. Юнец сказал:

- Сюда нельзя. Это помещение заняли мы.

- Кто это "мы"? - сощурил глаза хорунжий.

- Отряд спасения России! - звонко выкрикнул юнец.

- А ну, выкидывайся! - грубо сказал хорунжий. Юнец взъерепенился:

- Как вы смеете?.. Господа добровольцы, сюда!

По лестнице вниз сбежало еще десяток юнцов в таких же шинелях и фуражках. Они угрожающе застучали прикладами винтовок по мраморным ступеням.

Хорунжий поднял плеть и начал стегать гимназистов. "Спасители России" с визгом бросились врассыпную.

- Та-ак! - сказал Алеша. - Своя своих не познаша.

Отсюда он пошел на базарную площадь. Площадь опустела. Лишь кое-где сидели торговки с пирогами и солеными огурцами. Да и те свою снедь уже не продавали, а обменивали на всякое барахло: кто его знает, какие деньги будут завтра в ходу!

Одноногий все еще стоял на своем обычном месте, но и он уже никого больше не называл ни джентльменами, ни господами и не оповещал о поездке в Ростов на операцию. Взамен этого он насвистывал что-то веселенькое и поглядывал по сторонам с видом полной независимости.

К нему подошел стражник.

- Давай, - сказал он.

- Чего это? - "не понял" одноногий.

- "Чего", "чего"!. Не знаешь, что ли? Давай половину. Да скорей, мне некогда.

- Далече ли собрался? - спросил одноногий

- А кто его знает. Куда судьба кинет.

- Сейчас дам, - сказал одноногий.

Он нагнулся, развязал ремешки на ноге и, подняв свою деревяшку, стукнул ею стражника по голове. Стражник крякнул и свалился. Одноногий неожиданно оказавшийся двуногим, вынул у него из кармана наган и ровным шагом пошел с базара. Деревянную же ногу свою оставил около стражника - видимо, на память ему.