Мери Элизабет Додж - Серебряные коньки

– Да, понимаю, – прошептала Метта, боясь прервать рассказ мужа.

– До того дня я ни разу не встречался с ним, – продолжал Рафф. – Он казался страшно перепуганным и был бледен, как смерть. Подойдя ко мне, он схватил меня за руку и сказал: «Вы, по-видимому, честный человек»…

– Ну, в этом он не ошибся! – выразительно проговорила Метта.

Рафф растерянно взглянул на нее.

– А? Что такое? На чем я остановился, Метта?

– Ты говорил, что юноша схватил тебя за руку, – сказала она, тревожно глядя на него.

– Да, так. Прошлое вспоминается мне так тяжело… Кажется каким-то сном.

– Что же тут мудреного! – со вздохом сказала Метта, нежно гладя его руку. – Не будь у тебя такой умной головы – ее, наверное, хватило бы на дюжину обыкновенных людей, – ты никогда не пришел бы в себя… Так юноша схватил тебя за руку и сказал, что ты кажешься ему честным человеком… Ну, еще бы!.. Когда же это было? В полдень?

– Нет, рано утром, до восхода солнца.

– В тот самый день, когда ты упал с плотины? Я помню, что ты встал тогда задолго до рассвета… Так он схватил тебя за руку…

– Да, и я увидел его бледное, испуганное лицо. «Мне нужно проехать несколько миль вниз по течению реки, – сказал он. – Не возьметесь ли вы отвезти меня?» «Я не лодочник», – ответил я. «Дело идет о жизни или смерти, – настаивал он. – Ради Бога, помогите мне. Видите вон ту лодку – ее не закрепили и не убрали весел. Я бы мог взять ее и уехать один, но не смогу вернуть сюда чужую лодку. Умоляю вас, исполните мою просьбу!» Я согласился и проехал с ним миль восемь, а потом он попросил меня причалить и сказал, что теперь пойдет по берегу. «Мне кажется, я могу довериться вам, – прибавил он глухим, дрожащим голосом. – Я совершил преступление… клянусь Богом, неумышленно… но человек умер! Мне придется бежать из Голландии!»

– Кого же он убил, Рафф? Говорил он тебе?

– Не помню, может быть, и говорил. Тогда я сказал, что мне, как честному голландцу, уважающему законы своей страны, не следовало бы помогать ему в таком деле. «Клянусь Богом, я невиновен!» – воскликнул он и взглянул на меня такими же честными, ясными глазами, как у Ганса. А потом он выпрыгнул на берег, а я изо всей силы налег на весла, спеша поскорее вернуться назад.

– Наверняка это была лодка Яна Кампа, – довольно ядовито заметила Метта. – Кто же другой бросил бы так свою лодку с веслами?

– Да, его. Надеюсь, он придет повидаться со мной в воскресенье, если узнает о моем выздоровлении… Так что, бишь, я говорил?

– Что юноша выпрыгнул на берег, а ты уехал. Но о часах ты до сих пор не сказал ни слова. Мне кажется, совсем не честным путем они ему достались.

– Какой вздор, Метта! – воскликнул Рафф. – Он был одет очень богато, и часы были, конечно, его собственные.

– Зачем же он дал их тебе? – спросила Метта, тревожно глядя на огонь, куда давно следовало бы подбросить торф.

– Да ведь я же говорил тебе, – сказал Рафф, с изумлением взглянув на нее.

– Мне хотелось бы послушать еще раз, – пробормотала Метта.

– Хорошо. Когда я причалил к берегу, он снял часы и подал их мне. «Я вынужден бежать из Голландии, – сказал он, – и решаюсь довериться вам. Отдайте эти часы моему отцу, но не сегодня, а через несколько дней. И скажите, что их посылает его несчастный сын. Скажите, что если он когда-нибудь впоследствии пожелает, чтобы я вернулся к нему, я не посмотрю ни на какую опасность и вернусь. Пусть он в таком случае пошлет письмо… пошлет письмо»… Нет, не могу припомнить, куда нужно было послать письмо… Бедный юноша! – грустно прибавил Рафф, взяв у жены часы. – Его отец так и не получил их!

– Не беспокойся, Рафф, я отнесу их, как только вернется Гретель. Она уже скоро придет… А где живет отец этого молодого человека и как его фамилия?

– Не знаю, Метта, ничего больше не знаю. Я как сейчас вижу лицо юноши и его большие глаза, помню, как он дал мне часы. А дальше все заволакивается каким-то туманом, и у меня в голове поднимается шум, как будто во время наводнения.

– Знаю, знаю, Рафф: со мной было то же самое после лихорадки. Ты устал, пора ложиться в постель. Не понимаю, куда запропастилась Гретель!

Метта отворила дверь и крикнула: «Гретель! Гретель!»

– Отойди в сторону, жена, – сказал Рафф, наклоняясь вперед и стараясь заглянуть в дверь. – Как бы мне хотелось выйти хоть на минутку на свежий воздух!

– Нет-нет, пока еще нельзя, – возразила Метта. – Я скажу доктору, что тебе не сидится дома, и, если он позволит, я завтра закутаю тебя потеплее и немножко пройдусь с тобой. Ну, я затворю дверь, а то ты совсем замерзнешь… Вон и Гретель бежит по каналу. У нее полон фартук сучьев и щепок.

Захлопнув дверь, Метта обернулась к мужу, и на лице ее появилось выражение и радости, и испуга.

– Как? Ты один, без моей помощи, дошел до постели, Рафф? Ведь ты мог упасть!

Она помогла мужу лечь и накрыла его новым одеялом, а Рафф пробормотал, что завтра ни за что не ляжет в постель.

– Мне и самой кажется, что так, – с улыбкой сказала Метта. – Вон каким молодцом стал ты похаживать по комнате!

Когда Рафф закрыл глаза, Метта взяла свое вязанье и села около постели.

– Если ты припомнишь фамилию этого человека, Рафф, – осторожно начала она, – я отнесу часы сейчас же, пока ты будешь спать. Гретель с минуты на минуту придет домой.

Рафф покачал головой: он не мог припомнить фамилию.

– Уж не Бумпгоффен ли это? – продолжала Метта. – У него было два сына, Герард и Ламберт, и, кажется, оба они пошли по дурной дороге.

– Может быть, – сказал Рафф. – Посмотри, не вырезано ли на часах каких-нибудь букв? Это могло бы помочь нам.

– Господи помилуй. Да ты стал еще умнее и догадливее прежнего, – радостно воскликнула Метта, схватив часы. – Ну, так и есть. Тут три буквы – Л, Д и Б. Это, наверное, Ламберт Бумпгоффен. Не понимаю только, к чему приплелась тут буква Д. Впрочем, это были знатные господа, а знатные люди очень часто дают своим детям по два имени.

– Очень может быть, что ты права, Метта. Отнеси часы Бумпкинсам.

– Я не знаю никаких Бумпкинсов, Рафф. Я тебе говорю про Бумпгоффенов.

– Да, да, отнеси им.

– Какой ты чудак, Рафф! Как же я отнесу им часы, когда они все уехали в Америку четыре года тому назад? Однако, тебе давно пора спать: ты утомился и побледнел. Подождем до завтра – утро вечера мудренее… А, юфрау Гретель! Наконец-то вы явились!

На другой день у Бринкеров было много хлопот. Прежде всего нужно было рассказать отцу о найденной тысяче гульденов. Такое радостное известие наверняка не могло повредить ему. Потом Гретель принялась мыть пол и убирать комнату, а Метта и Ганс отправились покупать торф и провизию.

У Ганса было легко на душе; Метта испытывала приятное волнение, толкуя с ним о разных безрассудных покупках, на которые не хватило бы и десяти тысяч гульденов. У нее были такие грандиозные планы, а вернулись они из Амстердама с такими маленькими свертками, что Ганс почувствовал некоторое разочарование.

– О чем ты задумался? – спросила его Метта, накрывая на стол. – Представь себе, Рафф, мальчик вообразил, что мы принесем домой чуть не пол-Амстердама! Господи помилуй! Дай ему волю, так он купил бы столько кофе, что его не поместить бы и в этом котле. «Нет, нет, Ганс! – сказала я. – Течь страшнее всего именно тогда, когда корабль хорошо нагружен!..» Ну, Рафф, садись вот сюда, на хозяйское место, как глава семьи. Вот так, обопрись на Ганса; он довольно силен, чтобы удержать тебя. А давно ли еще ковылял он на своих крошечных ножках!.. Кушайте, детки, кушайте больше: вы уже достаточно постились!

После обеда снова начались разговоры о часах и о вырезанных на них буквах. Наконец Ганс отодвинул свой стул и встал, собираясь идти к мингеру ван Гольпу, а Метта хотела спрятать часы, как вдруг к дому подъехал экипаж.

Через минуту кто-то постучал в дверь.

– Войдите! – сказала Метта, зажав в руке часы. – Ах, это вы, мингер! Здравствуйте, милости просим! Посмотрите-ка, каким молодцом стал отец… Ох, у нас такой беспорядок! Господи, и со стола не убрано!

Доктор не обратил внимания на ее слова. Он, по-видимому, очень спешил.

– Ну, я, кажется, здесь совсем не нужен, – сказал он. – Больной быстро поправляется.

– Еще бы ему не поправляться, мингер! – воскликнула Метта. – Ведь вчера вечером мы нашли тысячу гульденов, которую считали пропавшей в течение десяти лет.

Доктор с удивлением взглянул на нее.

– Да, это правда, мингер, – подтвердил Рафф. – Хоть мы и не будем говорить об этом всякому, но вам сказать можно, потому что вы не станете болтать.

Доктор нахмурил брови. К чему эти разговоры о личных делах?

– Теперь мы можем расплатиться с вами, мингер, – продолжал Рафф. – Скажите моей жене, сколько мы вам должны, и мы с удовольствием заплатим. Вы так много сделали для нас!

– Полно, полно, не говорите о деньгах. В них у меня никогда не бывает недостатка, но благодарность я получаю далеко не всегда. Ваш сын, – прибавил он, кивнув на Ганса, – с избытком заплатил мне, когда поблагодарил меня.