Владимир Переверзин - Заложник. История менеджера ЮКОСа

Камера наполняется продуктами. Жить становится лучше и веселее. Я долго не хотел говорить сокамерникам о своем приближающемся дне рождения, но не выдержал. Там это действительно грустный праздник. Мне не хотелось делиться личными переживаниями с посторонними и несимпатичными мне людьми, образ жизни которых я осуждал. Но эти люди устроили мне настоящий праздник, подарив торт, сделанный своими руками. Из перетертого печенья, смешанного со сливочным маслом, делаются коржи, для чего эту массу выкладывают на лист бумаги и отправляют в морозильник. Из сгущенки и сливочного масла обычной алюминиевой ложкой взбивается крем. Александр полдня неистово молотит ложкой в миске, добиваясь нужного результата. В крем высыпается кофе и тщательно перемешивается. Между коржами попеременно аппетитно ложится прослойка обычного, а затем кофейного крема. Верхний корж заливается шоколадом, расплавленным в алюминиевой миске, поставленной на кипящий чайник. На шоколаде кремом, выдавленным из целлофанового пакета, делается надпись: «С днем рождения!» Готовили это произведение два дня, процедура требовала огромного терпения, сил и времени. Меня к этому почти священному действу не допустили… Мне предоставили право первым отведать это чудо тюремного кулинарного искусства. Было очень вкусно.

Зачем они это делали? Зачем им было это нужно в камере, заполненной продуктами? Я был тронут до глубины души. За все время своего пребывания за решеткой я увидел гораздо больше человеческого отношения от заключенных, пусть даже сидящих за свои преступления, чем от работников правоохранительных органов. Правохоронительных – так будет правильнее их называть… Все неприятности, случавшиеся со мной, все пакости и провокации всегда исходили от мусоров, которых, к сожалению, иным словом я назвать не могу.

Лязг засовов, скрежет металла разрезает тишину, приоткрывается дверь. Для нас, арестантов, она никогда не открывается нараспашку. Только наполовину – так, что может войти и выйти всего один человек. К нам пополнение. В камеру заходит молодой, очень полный парень. «Арчил», – представляется он. Опять убийства, разбой, нападение на инкассаторов. Арчил и товарищи напали на инкассаторскую машину, которая собирала выручку в супермаркете «Копейка». Нападение не удалось, завязалась перестрелка, в которой был убит инкассатор. А инкассаторы ранили одного из нападавших, который в дороге умер. Погоня в стиле боевиков. За рулем девятой модели «жигулей» товарищ Арчила, милиционер. Под Рязанью их останавливает ГАИ. Водитель девятки показывает служебное удостоверение, вроде бы все в порядке. Но в последний момент гаишник замечает руку, торчащую из багажника. Немая сцена. Девятка срывается с места. Опять стрельба, опять погоня. Арчил прятался в стоге сена, покрытого снегом. Нашли его по следам и жестко приняли. В камере он сокрушается и сожалеет. «Почему мы от трупа не избавились по дороге?» – задает он сам себе риторический вопрос…

Арчил жизнерадостен и обаятелен. Анекдоты сыплются из него как из рога изобилия. Шутки, смех и веселье наполняют камеру, хотя мне совсем не до смеха. Телевизор ни на секунду не переключается с канала МТВ. Мне хочется тишины и уединения, хочется побыть одному, наедине с собой. Это было мое второе самое главное желание, которое я пронес через все эти годы. Первое желание – это, естественно, желание свободы…

Несмотря на излишний вес, Арчил постоянно в движении. Он убирает камеру, готовит, делает салат, ловко разрезая овощи ножом из плексигласа. Это ноу-хау местной администрации, гениальное изобретение. В каждую камеру официально дается кусок пластмассы, который остро затачивается ножницами. Получается некое подобие ножа, который хорошо режет хлеб, овощи, колбасу. Могут ведь идти навстречу людям, когда хотят. В других тюрьмах такой роскоши нет. В передачах принимают сало, колбасу и прочие деликатесы. Резать нечем – хоть пальцем это делай. Вот и идут зэки на всякие хитрости, делая заточки из подручных средств. Но это уже запрещенный предмет, за хранение которого грозит изолятор. Милиция знает, что в камерах есть заточки, но не знает сколько. Вот и получается – зэки прячут, надзиратели ищут. И все при деле. Полный идиотизм!

Арчил живет в нашей камере около недели, потом его куда-то уводят. Через несколько минут мы слышим, как гремит дверь камеры на нашем этаже. Тюрьма находится в постоянном движении. Меняются лица, меняются камеры. Людей постоянно переводят из камеры в камеру. Можно прожить в одной камере неделю, а можно и два месяца. Видимой системы в этом нет. Я по нескольку раз встречался с людьми, с которыми раньше сидел в других камерах. Первое время меня переводили из камеры в камеру гораздо чаще. Видимо, изучали. Позже, когда я стал им понятен, оставили в покое, но при этом тщательно следили, чтобы не было слишком хорошо. Как только ты привыкаешь к людям, сближаешься с ними, как только тебе становится комфортно, тут же следует перевод. Я пересидел во многих камерах этой тюрьмы со многими ее обитателями. Некоторых людей ты никогда не видел лично, но знаешь заочно. Сидел с теми, кто сидел с ними…

В камеру заводят загорелого человека, среднего роста и спортивного телосложения. Очевидно, что незнакомец только что приехал с отдыха. Мы знакомимся. С удивлением узнаем, что Андрей сидит уже два года, которые провел в испанской тюрьме. Оттуда его привезли на обычном пассажирском рейсовом самолете в наручниках и в сопровождении охраны. Его выдала Испания по договору с Россией об экстрадиции. Он рассказывает нам чудесные истории о той самой тюрьме, где он так загорел. Мне хочется в Испанию…

Тюрьма находится на окраине Мадрида. По прибытии выдают спортивный костюм, кроссовки, туалетные принадлежности. За счет заведения дают позвонить родственникам, чтобы те не беспокоились. В тюрьме пятидесятиметровый бассейн для заключенных, два спортзала. Хочешь йогой заниматься – пожалуйста. В тюрьму приходит женщина-тренер и проводит занятия. Есть здесь курсы кулинарного искусства. Андрей рассказывает, что один из его приятелей уходил на эти курсы на целый день, а к вечеру возвращался с полной сумкой того, что они там делали: печенье, пирожные, торты. За некоторое время до освобождения студентов кулинарных курсов на выходные дни отпускают на стажировку в один из ресторанов Мадрида. Некоторые бывшие заключенные устраиваются туда на работу. Кружок садоводов. За двести евро в месяц зэки занимаются озеленением. Выращивают цветы, сажают траву, деревья. Обычно сюда устраиваются выходцы из бывших испанских колоний – Колумбии, Эквадора. Беззаботно живя на полном обеспечении, они отсылают эти деньги домой своим родственникам. Они же здесь работают уборщиками, подметая территорию. Хочешь учиться? Пожалуйста – вот тебе курсы английского или испанского. Есть бесплатное дистанционное обучение в вузах. Живут испанские зэки в двухместных камерах, скорее напоминающих номера трехзвездочного отеля. В номере душ и кондиционер. Сокамерника ты себе выбираешь сам. Плохо себя чувствуешь? В твоем распоряжении бесплатная тюремная медицина. Томограф позволяет выявить скрытые недуги, а хорошие врачи излечат от многих болезней. Стоматология бесплатно, придется платить только за протезирование. Про питание лучше и не говорить. Фрукты, овощи, йогурты, соки – привычное дело. Рацион очень разнообразен и питателен. Я не думаю, что этот рацион составлен и рассчитан каким-нибудь тюремным НИИ Испании – такого, наверное, и в природе не существует, в отличие от России.

Андрей на секунду задумывается и после паузы выдает: «Я искренне хочу, чтобы мои родители на свободе жили так, как я жил в испанской тюрьме». Действительно, в России процентов восемьдесят населения на свободе живет хуже, чем зэки в цивилизованных странах.

Условия жизни в тюрьмах являются своеобразным индикатором уровня развития общества. Взять, к примеру, Данию. Там сидят в лучших условиях, чем в Испании. А о Швейцарии вообще говорить не хочется. Речь не идет о создании тепличных условий преступникам, речь идет о человеческом отношении. В России около миллиона человек сидит в нечеловеческих условиях, над ними всячески издеваются, унижают. Многие из этих людей не виновны в принципе. Большая часть отсидевших возвращается за решетку вновь и вновь. Ну не работает эта система, не исправляет! Название ИК – исправительная колония – не соответствует своей сути. Слово «исправительная» можно смело заменить на «издевательская». Кем можно назвать тех людей, которые заставляют Ходорковского садиться за швейную машинку и шить варежки? Что, более достойного применения не нашлось, даже в интересах колонии? Что, хотели поиздеваться и унизить его? Не вышло. Унизили господа тюремщики только себя.

Я пронесу эту историю об испанских тюрьмах через весь срок и расскажу ее десятки раз.