Фаина Раневская - Я – Фаина Раневская

Эта страница в жизни Раневской и по сей день покрыта завесой тайны. И это тем более странно, если вспомнить мимоходом брошенную фразу Елизаветы Абдуловой: «Иногда я думаю, что после войны Федор Иванович – единственный мужчина, которым была увлечена Фаина, и это при том, что она о мужчинах вообще слышать не хотела».

Приглашение исходило от главного режиссера театра, Юрия Александровича Завадского, который знал Раневскую не только как актрису, но и был знаком с ней лично – он был одно время женат на Ирине, дочери Павлы Вульф.

Он как раз готовил постановку комедии И. А. Крылова «Модная лавка», где была подходящая роль и для Раневской. Спектакль этот многие очень ждали: время было сложное – разгар борьбы с космополитизмом – и большинство театров предпочитало не оригинальничать, а спокойно ставить пьесы советских драматургов. На этом фоне Крылов был как глоток свежего воздуха. А Завадский в свою очередь ничем особо не рисковал – великого баснописца советские идеологи уважали.

Спектакль был тепло принят публикой, а для Раневской начался новый период в ее жизни – период, связанный с Театром Моссовета и с Завадским. Наверное ни с кем и никогда у нее больше не было таких сложных и неоднозначных отношений. Она уходила, возвращалась, пылко ненавидела Завадского, но именно у него сыграла свои лучшие роли и в его театре прослужила почти до самой смерти.

За первой Сталинской премией последовала вторая – за роль Агриппины Солнцевой в спектакле «Рассвет над Москвой» А. А. Сурова. Спектакль был не слишком интересный, типичная советская производственная драма, но зато идеологически выверенный. Что поделать, именно за участие в таких спектаклях обычно премии и давали.

Потом была и третья премия, уже за кино – за роль фашистки фрау Вурст в пропагандистском фильме «У них есть Родина» по пьесе Сергея Михалкова. Фильм тоже ничего особенного из себя не представлял, но фрау Вурст у Раневской действительно хорошо удалась, и она даже включила эпизод с ней в список сцен, которые подбирала для фильма к своему 80-летию. «Да, фрау Вурст у меня получилась, – вспоминала она. – Вурст – по-немецки колбаса. Я и играю такую толстую колбасу, наливающую себя пивом. От толщинок, которыми обложилась, пошевелиться не могла. И под щеки и под губы тоже чего-то напихала. Не рожа, а жопа».

Это был роль одесской торговки-спекулянтки в пьесе Владимира Билль-Белоцерковского «Шторм». Та самая роль, после которой Утесов говорил, что Раневская должна была родиться в Одессе.

Пьеса была о гражданской войне, в 20-40-е годы ее ставили часто, а потом она как и большая часть ранней советской классики была забыта. Раневская играла там спекулянтку на допросе в ЧК. Небольшой эпизод, в прежних постановках особо не запоминающийся. Но Раневская углубила роль и добавила в нее изюминку – когда ее героиня начинала плакать, она доставала платок, для чего поднимала многочисленные юбки… под которыми оказывались красные галифе. Публика была в истерике.

Кстати, когда Раневская на репетицию принесла кипу своих заметок по поводу роли и переписанные реплики, Билль-Белоцерковский сказал: «Пусть играет как хочет и что хочет. Все равно лучше, чем она, эту роль сделать невозможно».

В итоге, роль спекулянтки оказалась самой заметной в спектакле, и после нее часть публики просто уходила, что очень раздражало Завадского. Он безуспешно пытался заменить Раневскую и в конце концов просто снял спектакль с репертуара.

В этом спектакле были заняты многие блестящие актеры: Ростислав Плятт, Валентина Серова, Любовь Орлова, Константин Михайлов. И хотя это не самая интересная из пьес Горького, спектакль получился сильным и запоминающимся. Михайлов вспоминал о работе с Раневской: «В пьесе Горького «Сомов и другие» я играл Сомова, она – мою мать, этакую российскую интеллигентку. В ней были строгость, сдержанность, умение подавлять чужую волю. И высокомерие, рожденное убеждением в своем безусловном, неколебимом превосходстве, особенно над людьми «из народа».

Кроме профессионального успеха, этот спектакль в жизни Раневской был важен еще и тем, что благодаря ему она подружилась с Валентиной Серовой.

Спектакль «Сомов и другие» стал последней работой Раневской в Театре имени Моссовета в тот период. В 1955 году она перешла в Театр имени А. С. Пушкина (бывший когда-то Камерным театром, где она начинала свою московскую карьеру).

Почему она решила уйти? Дело конечно было в ее сложных отношениях с Завадским и его примой Верой Марецкой. Раневская была слишком популярна – «Шторм» показал, что даже в маленькой роли она умудряется перетягивать все зрительское внимание на себя. Режиссера это раздражало, а о других актерах театра и говорить нечего – конечно их выводило из себя, что публика покидала зал в середине спектакля, когда заканчивался эпизод Раневской.

Расставание прошло мирно, никто никого открыто не выгонял, скандала не было, просто Завадский перестал давать Раневской роли и аккуратно намекнул, что с удовольствием отпустит ее в другой театр. Она все поняла и быстро нашла себе новое место, благо предложений хватало.

В новом театре ей сразу дали хорошую роль – бабушки Антонины Васильевны в спектакле «Игрок» по Достоевскому, которого она очень любила. Спектакль пользовался большим успехом, во многом конечно благодаря Раневской. А у нее начался в жизни новый творческий этап – роли старух.

Отец к тому времени уже умер, мать, брат и племянник жили в Румынии, а сестра Белла с мужем была во Франции. После Второй Мировой войны Румыния оказалась в зоне советского влияния, поэтому после долгих хлопот Раневской разрешили туда выехать, чтобы повидаться с родными. А вот добиться визы для Беллы не удалось, и мечта Милки Рафаиловны собрать перед смертью всех детей и внуков в своем доме так и не сбылась.

Большинство биографов пишут, что это была первая встреча Раневской с семьей со времени их эмиграции из России. Но Скороходов в книге «Разговоры с Раневской» цитирует ее рассказ о том, как она виделась с матерью, когда снималась у Александрова в «Весне»: