Роберт Штильмарк - Звонкий колокол России (Герцен). Страницы жизни

Восхищенные зрелищем, оглушенные ревом потока, мокрые от брызг, они все, восьмером, осторожно спустились по крутой лестнице к небольшой заводи, размытой напором волн за многие века. Здесь их поджидал лодочник, чтобы перевезти на другой берег, к экипажам.

Снизу водопад казался еще грознее и величественнее. Разноцветные радуги вспыхивали то тут, то там, особенно когда ветерком относило тучу брызг подальше. Герцен вел за ручку свою младшенькую, Лизу. Старший сын, Александр, медик-физиолог, помогал дамам усаживаться в лодку. Красивая старшая Наталья, прозванная в семье Татой, пропустила вперед мачеху, Наталью Алексеевну Тучкову-Огареву. За нею уселась воспитательница и друг семьи госпожа Мальвида Мейзенбуг. После смерти первой жены Герцена она делила с Александром Ивановичем заботы об осиротевших детях — Саше, Тате, Оле. Последней забралась в лодку Ольга, 18-летняя барышня, лицом и манерами менее напоминавшая покойную мать, чем Тата. Шалунью и капризницу Лизу, дочку от Натальи Алексеевны, второй жены, Герцен усадил рядом с собою. Лодка осела низко, было жутковато на быстрой, порожистой реке, но всерьез волновались только старшие женщины: г-жа Мейзенбуг, дама строгого, аристократического воспитания, не повела и бровью, но все же чуть-чуть изменилась в лице и побледнела. Наталья Алексеевна, менее сдержанная и не привыкшая подавлять свои эмоции, вся напряглась, делала судорожные движения и готова была вот-вот закричать… Герцен заметил ее тревогу и умело отвлек внимание жены от воды. Невозмутимый швейцарец на веслах между тем старался объяснить Лизе, что где-то в Америке есть водопад много выше и шире, а река там еще поуже, и какой-то отчаянный смельчак затеял спуститься по тому водопаду внутри деревянной бочки, но погиб…

Пассажиров немного рассмешил этот медлительный рассказ на северошвейцарском диалекте; даже Лиза легко догадалась, что лодочник толкует о Ниагаре. Вспомнили, что похожий рассказ слышал здесь и Карамзин.

Герцен торопился в Сен-Галлен, а дальше во Фрейбург и Берн; у него было много забот и материальных трудностей, ездить такой большой семьей было сложно и дорого, но он привез сюда жену и детей через Цюрих из Люцерна показать Шафгаузенский водопад. Он был убежден, что красоты природы обогащают и облагораживают юные души, учил эти души умению удивляться и радоваться красоте.

В первом же деловом письме другу своему Николаю Платоновичу Огареву в Женеву среди многих неотложных распоряжений, советов, вопросов и издательских соображений по делам газеты «Колокол» Александр Герцен не позабыл прибавить строку:

«Водопад хорош, и очень, внизу — вероятно, ты его видел».

И подписал: «Шафгауз — Сен-Гален, 1 августа 1868 г. возле водопада».

Вагон перестало покачивать. Ноющий звук от подтянутых проводником ручных тормозов больше не проникал в купе. Но внезапное наступление тишины нарушило сонное забытье пассажира. Он приподнялся и глянул в окно.

Что это? Ольтен? Энзинген? Или Золотурн? А может, Биль?

Названия здешних станций он знает только понаслышке или из справочника для путешествующих. Он впервые едет среди Альп. Вчера, рано утром, скорый поезд, Д-цуг, как их называют в Германии, вышел из Франкфурта-на-Майне. Поздний обед пассажир вкушал в Баден-Бадене, а ужинал на станции Базель, уже за швейцарской границей. Вот это современные скорости, достойные нынешнего, 1869 года! Еще лет двадцать назад, в его молодости, это было бы совершенно немыслимо. Промышленный прогресс, господа!

…За вагонным окном растаяла августовская ночь. В утреннем сумраке ландшафт обозначался лишь черными и белыми штрихами, без оттенков и красок, как на проявляющемся фотоснимке.

Горный белопенный ручей срывался чуть поодаль в черную пропасть. За нею в призрачном полусвете угрожающе придвинулись к дороге громады серых, безжизненных утесов. Несколько двухэтажных домиков с крутыми кровлями казались лишенными жизни и обитателей. На бесцветном небесном полотне смутно выступали снежные шапки далеких вершин, выгибались черные спины хребтов, и уже готовился порозоветь и засверкать одинокий, неподвижно устремленный в зенит ледяной пик. Все это воплощало вечность и величие, могущество первозданных сил, застывших в безмолвии льда и камня. Лишь поток, тоже холодный и враждебный живому, с огромной скоростью нес в провал белую от ярости пену.

Человек со стесненным сердцем глядел в окно. Пугающая близость бездны, куда рвался поток, холодила душу, ужасала и в то же время неотвратимо влекла к себе, бередила слабое, хрупкое человеческое сердце. У пассажира оно пошаливало не первый год. Сказалась Крымская кампания, особенно памятное сражение на речке Черной в августе 1855-го, батальные невзгоды и пулевая рана при отражении ноябрьского штурма союзников перед тем, как войска наши оставили севастопольские руины и окопы. Потом хлопотная служба старшим адъютантом при штабе 2-го армейского корпуса… Были и иные, тайные причины для бессонных тревог и острых волнений, нарушающих спокойный сердечный ритм. Табачок крепчайший да пирушки офицерские — где уж тут было беречь покой сердечных мускулов и клапанов!

Обычно природа нисколько не волновала его, но здешний дикий горный ландшафт вывел из душевного равновесия. Пассажир ощущал уже нечто вроде приступа дурноты. Чтобы отвлечься, он стал рассматривать обстановку своего купе, рассчитанного на четверых сидящих: два дивана, обшитые красным плюшем, четыре медных крюка, заботливо начищенные ручки, багажные сетки, плисовые[1] шторки, полированные планки стен.

Ночные часы он провел среди всей этой дешевой роскоши в одиночестве: вчерашние попутчики покинули вагон в Базеле, а проводник, или по-местному — шаффнер, пожилой усатый баварец, настоящий диктатор со всеми едущими, ни разу не заглядывал в двери купе после границы. Видимо, считал русского гостя — ден гнедиген руссишен херрн — немаловажной персоной, чей сон попусту беспокоить не следует!

А тому хотелось узнать у проводника о некоторых здешних обстоятельствах. Вчерашние соседи были итальянские немцы, неважно понимавшие по-французски, и все-таки из смеси их итало-франко-немецкого диалекта он кое-что выяснил для самого близкого будущего. Попутчики жили в Базеле, но часто навещали родственников в Женеве. Там, оказывается, их зять владеет маленькой, но известной в городе ресторацией «Кафе де мюзее», то есть кофейней близ Женевского художественно-исторического музея с его великими сокровищами искусства и науки.

Собеседники с гордостью поведали чужестранцу, что в кафе их зятя можно всегда встретить известных ученых, художников, писателей и ценителей искусства.