Евгений Примаков - Встречи на перекрестках

Опять труба зовет в дорогу,
Но, как всегда, трублю я сам.
Не для меня сидеть в берлоге
Или вымаливать у Бога
Сонливых радостей мещан.

Цыганский дух вселился в тело,
Хотя плясать и не горазд.
Под звук гитары надоело,
Под дудку не согнуть колени,
А на ходу в кибитку – враз.

Вдогонку не бросайте камни,
Ведь все равно не долетят.
А если уж кого и ранит,
То бумерангом в наказанье,
А кони вдаль кибитку мчат.

Война остается в песнях,
В выпитом в память погибших,
В мыслях, которым тесно,
В воспоминаньях о бывшем.
Война остается в вере,
Что дальше все будет лучше,
Что не напрасны жертвы —
Свое все равно получим.

Война остается в соли,
Что сыплем себе на раны.
Для некоторых – жажда крови,
Для некоторых – жажда правды.

Война остается в играх
Детей в войну против немцев,
В просветах стай журавлиных,
В людях с непрожитым детством.

Война неотступно с нами,
Хотя без нее уж полвека.
Трудно рубцуются раны
Те, что в душе человека.

Родная Грузия стала не той,
Страну захлестнуло мутной волной,
Задергалась в пляске святого Витта
Вся многослойная палитра

Центральных, местных властей и партий.
Хоть кто-нибудь, подойдите к карте
Или к дому с заросшим порогом,
В конце концов, спросите у Бога,

Как быть с бедой, чьи корни все глубже,
Сняли с ковров кинжалы и ружья,
В пятнах крови белые скатерти,
Черное горе в глазах у матери.

Беда прорастает в ткани быта.
Непостижимо, что будут забыты
Многоязычье тбилисских дворов,
Сомкнутых в радость и горе столов.

Соседи в Сухуми – не рядом, а вместе,
Не изменяя ни дружбе, ни чести.
Не все, очевидно, прошли эту «школу»,
Иначе сочли бы страшной крамолой

Вершить от традиций крутой поворот,
Одних возвышать, другим – от ворот.
Река все равно в свое русло вернется,
Вода, опрокинув преграды, прорвется.

Нет аналогий в истории старой:
Давид Строитель, царица Тамара,
Чудится мне, что слышу их стоны —
При них страна не знала погромов.

Уходим, уходим, уходим в Россию,
Сняв с солдатских могил посты.
Нам никто не стреляет в спину,
Но никто не сказал прости.

Разум диктует – остаться не можем.
Но разве в разуме дело,
Если все чувства морозом по коже
Напряжены до предела.

Вслед раздается, что нет побежденных.
Ответить хочется матом.
В затылок глядят вермахта колонны,
Встречает страна в заплатах.

Печатая шаг, уходим в Россию,
Уходим с сердцами пустыми.
Приказ: отставить взгляды косые,
Салютовать холостыми!

Доктор, как хорошо, что вы рядом,
Дело даже не в медицине,
Может, важнее на целый порядок
То, что глаза у вас синие-синие.

Серые, вдруг чуть-чуть зеленые,
Гамма, а не единый цвет.
В них – степное, размашисто вольное
В Прикавказье прожитых лет.

Вы прошли частокол испытаний
Сквозь начальников – пациентов.
Глаза стали немного печальнее,
Но по-прежнему многоцветны.

Доктор, с вами мне стало надежнее.
Дело даже не в медицине,
Просто жизнь у всех очень сложная,
А глаза у вас все-таки синие…

Проще простого: находился в Париже,
Зашел на выставку Сёра,
И все другое стало жиже и ниже.
В душу вонзились как стрела

Безмолвные дали и одиночество
Людей, погруженных в вечность.
Ни с кем не сравнимый рисунок точечный
Высвечен светом свечки.

Во многих картинах предчувствие смерти?
С версией спорить не буду.
Непостижимо, но – верьте не верьте —
Сёра рисовал оттуда.

Любит – не любит…
Сказала ромашка,
Что приголубит.
Родился в рубашке.

Любит – не любит…
На гуще кофейной
Слились в поцелуе.
Попробуй не верить.

Любит – не любит…
Пасьянс однозначный:
Вовек не забудет.
Цыганке – без сдачи.

Было – не быSло —
Спросил напрямую.
Как отрубила:
Любите другую.

Когда годов отстукало немало,
То любишь или рубишь не сплеча,
Идешь «на вы» не с поднятым забралом.
Давно уже не дружишь с кем попало
И не осудишь сгоряча…

Смириться можно с возрастом любым,
Коль ощущаешь каждое «мгновенье»,
А не плывешь от юбилея к юбилею
И только вниз, и «по теченью спин».