Галина Мосияш - Встреча навсегда

Проселочная дорога шла сперва светлым золотисто–оранжевым леском — клены, березки, осины. Потом стали появляться молодые сосенки, елочки. И вскоре высокой стеной встал чистый сосновый бор с могучими и стройными деревьями. Такие звонкие сухие боры (без малейшей сырости и плесени) растут по высоченному восточному берегу великой Оби.

Идем, через каждые 300–400 метров, у самой дороги, — небольшие скамеечки с навесом. Присаживаемся почти на каждую. Жених в полном восторге от этого лесного великолепия (он вырос в степи), от этого погожего дня — от всего на свете, — запел вдруг романс!.. Как сейчас помню: «О, если б мог выразить в звуке!..» За ним, не передохнув, — веселую озорную песенку. И так одно за другим, словно торопясь выплеснуть весь свой, похоже, неисчерпаемый «репертуар», развлекал то песнями, то стихами, то смешил юмористическими рассказами Зощенко и Чехова. Исполнял он все превосходно, можно сказать, профессионально.

Немного приумолк, затем снова стал читать особенно нравившиеся ему лирические стихи популярного тогда поэта Степана Щипачева.

Обняв меня, тихо проговорил:

— А вот мне, пока я ждал твоего решения, эти два с половиной года показались за 25 лет. Вчера и сегодня — самые счастливые дни в моей жизни: ты теперь навсегда моя…

Вижу, жених мой совсем забыл, куда мы пошли, скорее заторопила его.

— Взгляни, Сережа, на часы. Сколько?! Бежим, а то опоздаем!..

И хотя шли мы довольно быстро, он всю дорогу не переставая читал стихи или что–то рассказывал. Рассказчик он был по призванию, как говорят, от Бога. Я понимала — это талант. И даже в те неповторимые минуты у меня нет–нет да и мелькала мысль: «Что же мы дальше–то будем делать с этим талантом?..» А у него на лице было одно безмятежное счастье.

Возвращались мы в самом прекрасном настроении. Сначала долго вертели и рассматривали такое желанное для нас «Свидетельство». Наверное, в честь этого события теперь уже мой законный супруг решил преподнести мне второй праздничный концерт.

— Г аля, а я ведь часто еще с пляской выступал, просто тебе не говорил. И «чечетку», и «цыганочку», и «морскую прогулку» — всегда на бис принимали.

Действительно, так плясал — на экране не всегда увидишь. А напоследок посетовал:

— Эх, жаль, аккордеона с собой нет. Твое бы любимое танго сыграл!..

Потом взглянул вопросительно:

— Ну как, понравились тебе мои «номера»?

— Да ты же настоящий эстрадный артист! И как ты собираешься все это бросать?..

— Я уже говорил, что эти выступления мне надоели до чертиков. А куда денешься? Начальство приказывает. Идет смотр армейской самодеятельности. (В армии это здорово поощряется.) Тут главное — чья эскадрилья или часть на первое место выйдет. Кто при этом особенно отличится — получает от командования благодарность. И самую большую награду — внеочередной отпуск домой.

Но эти объяснения ничего не объясняли. И я не могла их принять. Хорошо ли он обдумал то, о чем так убедительно говорил и доказывал? Думаю, что нет. Надоело — потому что заставляли.

И вот теперь, после этих, идущих от всей души, выступлений, я поняла, что эстрада — его родная стихия.

На следующий день была свадьба. А еще через два дня провожали нас родители и друзья в далекий российский город. Началась наша многолетняя, многотрудная и очень интересная совместная жизнь.

И вот уже позади волнения встреч и прощаний, романтика свиданий и расставаний. Мы вместе мчимся на скором поезде, мне кажется — куда–то в неизвестность. Пролетают селения, проносятся леса, степи, голубые блюдца озер… Мы сидим у окна, тесно прижавшись друг к другу. Внизу заблестела ленточкой какая–то река.

— Галя, смотри, это же Волга!

Колеса загромыхали по высокому железнодорожному мосту. Не успела я разглядеть — поезд уже на той стороне.

— И это та самая Волга–матушка?.. О которой так много песен?!. Широка и глубока… Я представляла ее вроде нашей Оби.

— Да, когда–то была великой рекой, Матушкой, — с каким–то сочувствием сказал Сергей. — Сколько тысяч всяких судов — стругов, барж, пароходов — тянула, носила она на себе, сколько грузов перетаскала, — никто никогда не сможет подсчитать. И сколько песен о ней сложили — тоже не перечесть!.. Износили, состарили ее люди, — словно о женщине говорил Сергей. — Водохранилищ на ней наделали, мазутом угощают — тоннами проливают… А по берегам сотни заводов и заводиков понастроили, и все они сбрасывают в нее свои грязные отходы — просто, дешево и без проблем. Правда, мизерные штрафы за это платят государству — и все в порядке. Как еще живет–течет Волга–матушка?.. И продолжает работать, работать… Только все меньше да уже становится. — И добавил: — А с сибирскими реками нечего даже сравнивать: разве те реки были так загружены и отравлены, как Волга? Текут веками — тысячи верст по безлюдной тайге…

Я гляжу на Сергея с удивлением: такой поэтической сентиментальности в нем еще не замечала. Очень хорошо, что она есть. Мы все больше узнаем и понимаем друг друга.

Скоро уже Москва — как–то встретит нас Первопрестольная? В европейской части России я еще не была. Если будет долгая стоянка, — решили мы, — то обязательно побываем на Красной площади, у Кремля (вход был закрыт), взглянем хотя бы на Спасскую башню, мавзолей…

Но стояли всего 40 минут. Сережа только успел сбегать закомпостировать билеты да взять кое–что в буфете (везде очереди). А я так и просидела на Казанском вокзале.

Здесь тоже было совсем не то, что я ожидала. Казанский показался мне небольшим и грязноватым. (Опять же в сравнении с Новосибирским — громадным и ухоженным.) Но ведь здесь всего три–четыре года назад (шел 1949‑й) пережили страшную войну, старалась я оправдать нашу златоглавую столицу. Страна еще без устали отстраивала, поднимала из пепла тысячи разрушенных сел и городов. Так что не до красоты пока было…

А поезд нам подали совсем другой — старый–престарый, плацкартный. Наш скорый остался в Москве.

До Брянска, куда мы ехали, оставалась одна последняя ночь. Проводница сказала, что на следующий день еще до обеда будем на месте. Сережа этот путь уже знает — спит, похрапывает. Я от волнения встала очень рано, еще затемно. Жду не дождусь рассвета. Оделась, прибралась, не отхожу от окна.