Анна Тургенева - Воспоминания о Рудольфе Штейнере и строительстве первого Гётеанума

Наиболее обстоятельно я останавливаюсь на деятельности Рудольфа Штейнера в области искусства. Оценка его новаторства в этой сфере — удел будущего. Его самобытность сказывается не только в новых руководящих импульсах, расточаемых им повсюду, но и в проявлениях его в качестве художника-творца.

Антропософская педагогика обязана лично ему своим расширением до масштаба международного движения; его личному участию в образовании и развитии Свободной Вальдорфской школы в Штутгарте, его лекционным курсам по искусству педагогики. Его интенсивная работа с врачами привела к возникновению клиник и фармацевтических предприятий. Также разработанный им в последние годы жизни новый метод ведения сельского хозяйства доказал на практике свою продуктивность. — Благодаря неустанным трудам Марии Штейнер на основе его методологических указаний возникли и развились два новых вида искусства: это художественная речь вместе с драматическим искусством, а также эвритмия.

Кое-что в этих воспоминаниях (духовно связанных с восточной Европой) может выглядеть несколько необычно в глазах поколения, выросшего в совершенно других условиях. Ради понятности здесь следует сказать несколько слов о тех обстоятельствах, которые помогли Борису Бугаеву и мне найти дорогу к Рудольфу Штейнеру.

Литературный псевдоним Бугаева "Андрей Белый" известен немецким читателям: два его романа — "Серебряный голубь" и Петербург" — вышли в свет в немецком переводе еще до первой мировой войны. Однако эти романы не дают полного представления о его многогранной личности.

Будучи сыном известного математика, декана Московского университета, он еще подростком ощутил свое резкое противостояние позитивистской профессорской среде. Дом его отца посещали тогдашние знаменитости, и среди прочих — Лев Толстой и Владимир Соловьев. Но только в доме брата Соловьева Михаила он встретил понимание тем своим ярким образным переживаниям (они были связаны с музыкальными впечатлениями и огненными религиозно-апокалипсическими видениями), которые отразились в его первых литературных трудах. Михаил Соловьев придумал для него псевдоним "Андрей Белый" ради защиты от нападок со стороны университетских кругов; но эти нападки продолжались и сопровождались полемикой. Стремление воплотить в жизнь свой душевный опыт (опирающийся на пророчества Владимира Соловьева) привело группу молодых поэтов к тяжелейшим конфликтам, которые оказались разрушительными для их дальнейшей судьбы. Помощь братьев Соловьевых с их смертью прекратилась.

Борясь за символизм как за некий новый путь, выводящий из кантианского дуализма, Белый опирался на свое разностороннее, в частности, естественнонаучное образование. Началась непримиримая полемика с другими литературными направлениями, которые ориентировались на французский символизм и начертали на своем знамени слово "декаданс". Чувствуя, что собственных сил для разрешения поставленных проблем не хватает, Белый в одной из своих статей воззвал к некоему розенкрейцерскому пути ученичества. Как ответ на этот призыв пришло знакомство с фрейлейн фон Минцловой. Эти воспоминания начинаются с ближайших последствий этого знакомства.

За этой первой встречей с антропософией для Белого последовали пять лет пламенной преданности ей, чему он обязан своими самыми значительными духовными переживаниями. Однако потрясения, сопровождавшие его дальнейший путь, не позволили ему включить антропософию в спокойное течение жизни. Уже в Дорнахе начал проявляться хаотический элемент его натуры. После пребывания Белого в России во время войны Рудольф Штейнер счел для себя невозможным хлопотать о въезде Белого в Швейцарию, как прежде намеревался. В Штутгарте между ними произошел долгий прощальный разговор, о котором Белый сказал, что он дал ему силы вынести будущую жизнь.

В узком дружеском кругу давно знали о подверженности Белого эмоциональным вспышкам; позднее литературный мир, схватившись за них, создал легенду, что Белый будто бы порвал с Рудольфом Штейнером. Серьезным поводом для этого стал, конечно, последний роман Белого. В образе доктора Доннера, темного оккультиста, занимающегося тайной политикой, Федор Степун увидел портрет Рудольфа Штейнера. Тем, кто меньше знал Белого, также было непонятно, как он, будучи писателем, мог создать в состоянии аффекта карикатуру на лицо, до конца жизни им почитаемое. Подобные призрачные образы (наделенные властью) вели в нем свое собственное стихийное существование, хотя позднее он признал их обманчивую природу. Об этом свидетельствуют его последние опубликованные в России автобиографические сочинения, в которых он незадолго до смерти стремится разъяснить потомкам, что встреча с Рудольфом Штейнером была самым значительным и ценным в его жизни. Тогдашний режим вынудил его выразить это в такой форме, которая понятна только тем, кто его знал. — В своих воспоминаниях я иногда подробно останавливаюсь на этих проблемах.

Мое детство протекало вначале на севере России, где быстрые реки окаймляются сосновыми лесами, а затем — среди приветливого среднерусского ландшафта, В одиночестве на природе в ребенке зрела убежденность в том, что существование человеческой души начинается не с рождения и не может закончиться со смертью: душа осуществляет свою земную судьбу, проходя через многочисленные жизни. Но где найти людей, которые могут ответить из потустороннего мира на жгучие жизненные вопросы? Новую уверенность в разрешимости этих проблем дала мне, пятнадцатилетней девочке, встреча с искусством прошлого в парижском Лувре. Боги совместно с людьми работали там над камнем. О том же свидетельствовали и средневековые соборы. Можно ли заново вызвать из глубин человеческой природы то, что некогда существовало на Земле? Как найти путь к этому утраченному достоинству искусства?

Только спустя семь лет, когда мне попались в руки книги Рудольфа Штейнера, во мне ожила надежда на то, что и в наше время есть верный путь к области духа. Встреча с Рудольфом Штейнером это полностью подтвердила.

Впервые я встретила Рудольфа Штейнера в Кёльне 6 мая 1912 года. Некий насущный вопрос, на который мог ответить он один, привел нас к внезапному решению посетить его. Тогда мы с Борисом Бугаевым находились в Брюсселе, где я заканчивала учебу у моего старого учителя — известного гравера Августа Данзе. Через одного из друзей Бугаева мы узнали, что доктор Штейнер на днях будет читать лекции в Кёльне.