Джованни Казанова - История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 2

Я застал Марину в момент, когда она собиралась уходить, и она, выслушав, как было дело, попросила позволения рассказывать эту историю всем, кого увидит; но наибольшее удовольствие ей доставило то, что она была уверена: мой секундант, если правда, что он танцор, не может быть никем иным как Баллетти, который должен танцевать с ней в Мантуе.

Достав из чемодана свои бумаги и драгоценности, я отправился в кафе, затем в театр, в партер, где увидел Баллетти, который в это время творил из меня знаменитость, рассказывая эту буффонную историю всем своим знакомым. К концу оперы он ко мне присоединился, и мы отправились в «Колодцы» вместе. Марина, которая была в своей комнате, сразу пришла в мою, заслышав разговор, и я насладился удивлением Баллетти, увидавшего свою будущую партнершу, из-за которой он вынужден был танцевать в полу-характерной манере. Марина абсолютно не могла представить себя в серьезном танце. Эти два прекрасных служителя Терпсихоры, которые никогда еще не танцевали вместе, объявили за столом друг другу дружескую войну, что сделало для меня ужин весьма приятным, потому что, поскольку речь идет о танцоре, Марина, относившаяся к своему ремеслу действительно с любовью, имела манеры, отличающиеся от тех, что предписывались ей ее школой в отношении кавалеров. Марина, впрочем, была настроена очень весело из-за бурных аплодисментов, устроенных ей при появлении во втором балете, поскольку история с графом Сели стала известна всему партеру.

Оставалось еще десять представлений, а поскольку Марина хотела уехать на другой день после последнего, мы решили уехать вместе. В ожидании я просил Баллетти приходить обедать и ужинать с нами каждый день. Я проникся к этому юноше самой пылкой дружбой, которая оказала влияние на значительную часть того, что произошло со мной в моей жизни, как убедится в своем месте и в свое время читатель. Баллетти был очень талантлив в своем ремесле, но это было лишь самое незначительное из его достоинств. Он был мужественный, великодушный, он постоянно учился и получил разнообразное образование, какое только может получить во Франции человек талантливый.

Не позднее чем на третий день я понял, что Марина хочет влюбить в себя Баллетти, и, понимая, как это может стать ей полезным в Мантуе, решил ей помочь. У нее была нанята двухместная почтовая карета, я легко ее убедил взять с собой Балетти, по причине, которую я не могу ей назвать, и которая заставляет меня не прибывать в Мантую вместе с ней, поскольку станут говорить, что я в нее влюблен, а мне не желательно, чтобы так думали. Баллетти согласился с этим, но твердо хотел заплатить половину расходов по переезду, а Марина не соглашалась. Я приводил все возможные доводы, чтобы убедить Баллетти принять этот подарок Марины, но его аргументы были здравы. Я предложил ему переложить эти расходы на обед и ужин и, в соответствии с достигнутым соглашением, выехал в назначенный день за час до них.

Прибыв рано в Кремону, где мы должны были ужинать и спать, вместо того, чтобы их дожидаться в гостинице, я пошел развлечься в кафе. Я встретил там французского офицера, который захотел познакомиться со мной. Выйдя вместе оттуда, мы прошли четыре шага, когда он остановился, заговорив с очаровательной дамой, которая, увидев его, велела остановить свой экипаж. Поговорив с дамой, офицер нагнал меня, и я спросил у него, кто эта прекрасная дама. Вот что он мне ответил, и что, если не ошибаюсь, стоит того, чтобы попасть в историю.

— Вы не сочтете меня нескромным из-за моего рассказа, потому что факт, о котором вы услышите, известен всему городу. Милая дама, которую вы только что видели, обладает редким умом, и вот тому подтверждение. Молодой офицер, в числе нескольких других, которыми командовал маршал де Ришелье в Генуе, хвалился, что вхож к ней лучше, чем остальные. Однажды в этом самом кафе он посоветовал одному из своих товарищей не тратить свое время на ухаживание за ней, потому что он ничего не добьется. Тот ответил ему, чтобы он сохранил свой совет для себя, потому что он уже получил от нее все, что может желать любовник. Другой ответил ему, что уверен, что он лжет, тот предложил выйти. «С какой стати, — ответил ему нескромный, — идти драться по поводу факта, правдивость которого не может зависеть от дуэли? Мадам меня вполне осчастливила, и если ты мне не веришь, я предоставлю тебе возможность поговорить с ней самой». Недоверчивый заявил, что он ставит двадцать пять луидоров, что тот не добьется от нее ответа, объявивший себя счастливцем согласился на пари, и они тотчас же вышли вместе и отправились к даме, которую вы только что видели, с тем, чтобы дама объявила, кто из двоих выиграл двадцать пять луидоров. Они застали ее за туалетом.

— Какой добрый ветер, господа, занес вас сюда вдвоем в этот час?

— Пари, мадам, говорит ей недоверчивый, — потому что никто кроме вас не сможет быть арбитром. Месье хвалится, что получил от вас самые большие милости, на которые может надеяться любовник, я ему сказал, что он лжет, и чтобы избежать дуэли, он предложил мне, чтобы вы мне сами сказали, что он не солгал; я предложил ему пари на двадцать пять Луи, что вы не согласитесь, и он пари принял. Итак, мадам, что скажете?

— Вы проиграли, — ответила она, — но теперь я прошу вас обоих выйти вон, и заверяю вас, что если вы ступите ногой ко мне, вы встретите очень плохой прием.

Два вертопраха вышли оба униженные; недоверчивый заплатил, но, задетый за живое, третировал победителя так, что через неделю тот выдал ему хороший удар шпаги, от которого он умер. С того времени дама ходит в казен и повсюду, но никого не принимает у себя дома, где очень счастливо живет со своим мужем.

— Как этот муж воспринял произошедшее?

— Он сказал, что если бы его жена отдала выигрыш другому, он бы с ней развелся, потому что никто в мире теперь не сомневается.

— Этот муж умен. Он уверен, что если бы дама сказала, что тот, кто похвалялся, солгал, тот бы заплатил проигрыш, но продолжал бы, смеясь, говорить, что получил эти милости, и все бы ему верили. Объявив же его победителем, она оборвала сплетню и помешала распространению противоположного суждения, которое ее бы обесчестило. Наглец понес двойной урон, поскольку заплатил своей жизнью, но недоверчивый имел также очень большой урон, так как в делах подобного сорта порядочность не допускает пари. Если тот, кто заключает пари, что «Да» — наглец, то тот, кто спорит, что «Нет» — большой дурак. Мне очень нравится проявление ума этой дамы.

— Но что думаете вы?

— Я думаю, что она невинна.

— Я думаю, как вы, и это общее мнение. Если вы останетесь здесь завтра, я вас представлю в казен, и вы с ней познакомитесь.