Анна Марианис - Николай Рерих. Мистерия жизни и тайна творчества

Став знаменитым и материально обеспеченным, Куинджи не изменил своего скромного образа жизни. Как писал Рерих, «Его частная жизнь была необычна, уединенна, и только ближайшие его ученики знали глубины души его. Ровно в полдень он восходил на крышу дома своего, и, как только гремела полуденная крепостная пушка, тысячи птиц собирались вокруг него. Он кормил их из своих рук, этих бесчисленных друзей своих, голубей, воробьев, ворон, галок, ласточек. Казалось, все птицы столицы слетались к нему и покрывали его плечи, руки и голову. Он говорил мне: «Подойди ближе, я скажу им, чтобы они не боялись тебя». Незабываемо было зрелище этого седого, улыбающегося человека, покрытого щебечущими пташками, – оно останется среди самых дорогих воспоминаний. Перед нами было одно из чудес природы, мы свидетельствовали, как малые пташки сидели рядом с воронами и те не вредили меньшим собратьям».[55]

Архип Иванович щедро раздавал деньги бедным и нуждающимся, особенно заботился он о молодых художниках. Все свое состояние он в конечном итоге завещал в особый фонд, целью которого было покровительство художественному образованию.

«Куинджи, посылая денежную помощь бедным, добавлял: «Только не говорите, от кого»»,[56] – вспоминал в своих очерках Рерих. «Одна из обычных радостей Куинджи была помогать бедным – так, чтобы они не знали, откуда пришло благодеяние».[57]

Любимому учителю Рерих посвятил не один свой очерк. Стоит пролистать страницы воспоминаний Рериха о наставнике:

«…Мощный Куинджи был не только великим художником, но также был и великим Учителем жизни».[58]

Молодому Рериху на всю жизнь запомнились мудрые суждения Куинджи и о человеческих характерах, и об особых жизненных ситуациях. В той школе жизни, которую предстояло пройти Николаю Рериху, жизненный опыт Куинджи во многом помог ему.

«Куинджи умел быть суровым, но никто не был таким трогательным. Произнеся жестокую критику о картине, он зачастую спешил вернуться с ободрением: «Впрочем, каждый может думать по-своему. Иначе искусство не росло бы».

Куинджи знал человеческие особенности. Когда ему передали о некоей клевете о нем, он задумался и прошептал: «Странно! Я этому человеку никакого добра не сделал».[59]

«Коли загоните в угол, даже овца кусаться начнет» – так знал Куинджи природу человеческую.

«Одни способны написать даже грязь на дороге, но разве в том реализм?» – говорил Куинджи, изучая свет луны.

«Сделайте так, чтобы иначе и сделать не могли, тогда поверят», – говорил Куинджи об убедительности.

<…> Когда же Куинджи слышал оправдания какой-то неудачи, он внушительно замечал: «Этто, объяснить-то все можно, а вот ты пойди да и победи».

Прекрасную победу одерживал Куинджи, когда писал приволье русских степей, величавые струи Днепра, когда грезил о сиянии звезд…».[60]

Одной из главных черт Куинджи как педагога был дух свободы творческого самовыражения. Его система преподавания основывалась не на догматической приверженности признанным методикам, а на уважении творческой индивидуальности будущих художников. Эта черта была особенно важна для Рериха с его неповторимо индивидуальным творческим потенциалом. Биограф Рериха С. Эрнст писал о мастерской Куинджи: «Здесь веяло то бодрое чувство жизни, которым был богат сам учитель, здесь ценили самую живопись, здесь поощряли развитие индивидуальности, позволяли затрагивать те темы, к которым чувствовалась склонность (Куинджи любил разнообразие замыслов)».[61]

Архип Иванович по-особенному относился и к работе с натуры. С одной стороны, он требовал от учеников умения запоминать прекрасные природные уголки так, чтобы картина потом создавалась не с этюдов, а по памяти. С другой стороны, Куинджи считал, что художник не должен быть механическим копировальщиком природных красот и пейзажи на картинах не должны напоминать безликие фотографии. Главным в картине для Архипа Ивановича было отношение к изображаемому самого художника.

Куинджи со своими воспитанниками. Третий справа в верхнем ряду – Н. Рерих

Много лет спустя ученица Рерихов в Америке Зинаида Григорьевна Фосдик так запишет запомнившиеся ей слова Николая Константиновича о пейзажной живописи: «Н. К.[62] сделал набросок одной скалы карандашом. Между прочим, он говорит, что художник обыкновенно рисует [с натуры] прибой, небо, скалы, и часто получается фотография, то есть то, что лишь слепой не увидит. А главное – это подметить в природе настроение и передать его на полотне».[63]

Не имевший собственных детей Куинджи относился к своим ученикам по-отечески. Некоторых он даже поддерживал материально, но главное – он действительно был для них не только педагогом-наставником живописи, но и учителем жизни, а иногда – и защитником от несправедливых претензий. Как писал об учителе Николай Константинович, «…боец был Куинджи, не боялся выступать за учащихся, за молодых, а его суровые, правдивые суждения в Совете Академии были грозными громами против всех несправедливостей. Своеобычный способ выражений, выразительная краткость и мощь голоса навсегда врезались в память слушателей его речи».[64]

Молодые художники чувствовали незаурядные человеческие качества этого сурового на вид педагога и питали к нему искреннюю, неподдельную любовь. Да и сами куинджисты, как их называли в Академии, многому, видимо, научились у любимого наставника: в их среде царил особый дух товарищества, сплоченности и взаимной поддержки. Это подчеркивал и Николай Константинович в своих воспоминаниях: «И между собою ученики Куинджи остались в особых неразрывных отношениях. Учитель сумел не только вооружить к творчеству и жизненной борьбе, но и спаять в общем служении искусству и человечеству».[65]

В 1895–1896 годах Николай Рерих написал две картины на русские темы: «Утро богатырства Киевского» и «Вечер богатырства Киевского». Эти картины передавали былинную историю русского богатырского воинства: по преданию, когда богатырю старого поколения – Святогору – пришло время покинуть мир, он отдал часть своей силы Илье Муромцу, символически передав прежние славные традиции новому поколению богатырей. На картине «Утро богатырства Киевского» изображен стоящий на горе гроб Святогора и едущий вниз с горы Илья Муромец.

Но, как повествуют далее былинные предания, новое поколение богатырей загордилось своей силой. Богатыри стали говорить, что способны победить в бою даже высшие, небесные силы, и тем самым прогневили их. В качестве наказания за гордыню небожители наслали на богатырей чары, заставившие их окаменеть. На полотне «Вечер богатырства Киевского» изображен окаменевший богатырь на коне – так закончилась история легендарного богатырства.

«Вечер богатырства Киевского». 1895 (1896)

В 1896 году у художника возник план по созданию целой серии произведений, посвященных жизни Древней Руси. Он решил назвать серию «Начало Руси. Славяне». В ней Рерих намеревался отразить многие значимые моменты древнерусской истории. Первым в этой серии стало полотно «Гонец: восстал род на род». Эта картина должна была стать своеобразным прологом для последующих произведений. В записных книжках художника были изложены сюжеты других картин, которые должны были войти в эту серию:

«1. Славяне. (Поселок. Сходка. Говорит выборный. Взаимные отношения старого и молодого элементов.)

2. Гадание. (Перед походом. Старик и кудесник у Даждьбоговой криницы.)

3. После битвы (междоусобной).

4. Победители. (С первым снегом – домой с добычей.)

5. Побежденные. (На рынке в Царьграде. Параллель между пышными византийцами и большим живым куском мяса – толпою пленных. Купцы арабы. Служилые варяги.)

6. Варяги (в ладьях – на море).

7. Полунощные гости (весенний наезд варягов в славянский поселок).

8. Князь. (Прием дани. Постройка укреплений. Идолы.)

9. Апофеоз. Курганы».[66]

Этот список не был единственным, были у Рериха и другие варианты сюжетов картин для задуманной им серии. Куинджи и Стасов, конечно же, одобрили и поддержали замысел молодого художника. Историческая живопись Рериха была уникальна: благодаря синтетическим познаниям художника в его картинах искусство гармонично сочеталось с наукой, фантазия – с подлинными данными истории, археологии, этнографии. Ученый и художник в одном лице, Рерих отражал жизнь древних славян не просто красиво и эмоционально – он отражал ее правдиво. Он писал: «1896 год. Академия Художеств. Уже складывается сюита «Славяне». Задуманы «Гонец: восстал род на род» и «Сходятся старцы», и «Поход», и «Город строят». Читаются летописи. Стасов открывает сокровища Публичной библиотеки. В Изваре из старого птичника переделана мастерская. Собраны волчьи и рысьи меха. Нужно славянам и оружие. В придорожной кузне почерневший кузнец кует меч, настоящий, железный, точь-в-точь, как мы находили в курганах. Долго этот меч находился в кладовой».[67]