Великая Княгиня Мария Павловна - Воспоминания

Комната была небольшой, но высокой и имела два широких окна. Шторы и обои были из розовато–лилового шелка, обивка кресел из того же материала, деревянные части окрашены в тот же цвет. На первый взгляд, это выглядело некрасиво, но было комфортно и доставляло радость. Повсюду стояли цветы в вазах, они росли в наружных ящиках за окнами.

Императрица обычно сидела в шезлонге, откинувшись на кружевные подушки. Позади нее стояла стеклянная ширма, предохраняющая от сквозняков, а ее ноги были укрыты сложенной вдвое кружевной шалью на подкладке из розовато–лилового муслина. Когда чаепитие заканчивалось, она звонком звала слуг, чтобы убрали со стола. Император, все еще держа в одной руке депеши, а в другой — мундштук, наподобие маленькой трубки, продолжал некоторое время беседовать с гостями. Потом, рассеянно поглаживая тыльной частью правой руки усы и бородку — его характерный жест, — обходил присутствующих, обнимал всех детей и покидал комнату. Затем императрица обнимала нас, и мы возвращались в апартаменты кузин, откуда нас забирали домой.

В тот год, когда мы вернулись в Петербург, было решено придать моим занятиям более систематический характер. Молодая блондинка учила меня русскому языку, другая — игре на фортепьяно, а дважды в неделю приходил священник обучать меня |акону Божьему.

Детей воспитывали в православной вере, приобщая их к церкви с рождения, а к семилетнему возрасту они считались достаточно сознательными, чтобы начать исповедоваться в своих грехах.

Вот и я той весной впервые пошла на исповедь. Ясно помню то волнение, с каким я вошла в холодную и пустую церковь, где меня ожидал священник, и, признаваясь в главном своем грехе — воровстве нескольких шоколадных конфет, пролила много слез.

Зима в Петербурге бесконечно долгая, пасмурная. День шел за днем, и все они были похожи. Обычно мы вставали в семь утра и завтракали при электрическом свете. Потом я готовила уроки, а в девять приходил кто нибудь из учителей. В одиннадцать мы шли на прогулку. В половине двенадцатого внизу у нас был второй завтрак — эту привилегию мы получили только в том году.

У отца часто бывали гости. Мы имели право отвечать на задаваемые нам вопросы, но запрещалось вмешиваться в разговор взрослых. Между блюдами полагалось держать кончики пальцев на краю стола и сидеть прямо, если мы забывали об этом, нам сразу же напоминали: «Мария, сядь прямо!» или «Дмитрий, убери локти со стола». Столовая выглядела несколько мрачной, на стенах были резные панели из темного дуба в ренессансном стиле. Стулья, неудобные и высокие, имели кожаную обивку цвета каштана и большие монограммы на задней стороне спинки.

После завтрака и кофе в гостиной мы часто выезжали на прогулку в экипаже. Со времени, когда мы находились под опекой нянек, церемония значительно упростилась. Специально в наше распоряжение были выделены экипаж и несколько пар лошадей, и мы всегда ездили с лакеем, который сидел рядом с огромным бородатым кучером. Поверх ливреи лакей надевал длинное красное пальто с капюшоном и шляпу с загнутыми боковыми полями. Нэнни Фрай обычно останавливала экипаж на набережной, мы высаживались, и лакей следовал за нами, пока мы медленно шли по тротуару. Ей нравилось, что люди собирались поглазеть на эту процессию, видеть, как солдаты и офицеры отдают честь. Часто в конце прогулки мы возвращались к экипажу в окружении толпы.

Мадемуазель Элен считала ненужным привлекать всеобщее внимание, а потому, пока мы совершали прогулку, лакей оставался рядом с кучером. После нашего возвращения мы, слегка закусив, спускались вниз к отцу, это было самое приятное время дня.

Два часа каждый вечер он читал нам вслух, сидя в большом кожаном кресле. Лампа с зеленым абажуром отбрасывала мягкий свет на страницы книги. Углы комнаты и очертания предметов скрадывал полумрак, было тепло, уютно и спокойно.

Читал он хорошо и с удовольствием. Мое неуемное воображение работало лучше всякого художника, я живо представляла себе все происходящее в этих увлекательных русских сказках. По ходу развития сюжета картины дополнялись множеством деталей, пока образы не становились почти реальностью. Когда отец переставал читать и обрывалась нить повествования, я словно пробуждалась от грез, и возвращение в обычную жизнь было тягостным. Закончив чтение, он вставал, а я не могла даже пошевелиться, все еще пребывая во власти прекрасных видений, кружащихся в голове.

Отец часто обедал дома один, теперь нас больше не укладывали в постель так рано, и он брал нас с собой в столовую, чтобы мы побыли вместе, пока он ест. За едой он расспрашивал нас о том, как мы провели день, о наших занятиях, играх. Потом он смотрел на часы, целовал нас и отправлял спать.

Мы с нетерпением ожидали прихода весны. Каждый новый признак ее приближения наполнял нас радостью. Дни становились длиннее, воробьи возбужденно чирикали, снег начинал искриться. Рабочие убирали доски, которые служили настилом для дорожек, пересекавших покрытую льдом Неву. Это означало, что действительно наступает весна, поскольку большая река последней сбрасывала зимнее одеяние.

На ветвях деревьев набухали почки, птицы щебетали вовсю, а Нева все не уступала. Из глубины льда доносилось глухое потрескивание, там и тут появлялись трещины, открывая черную воду. Скоро река покрывалась полыньями, которые постепенно расширялись. Огромные куски льда с треском ломались и, кружась, плыли, перегораживая течение. Они ударялись, крошились, вращались, громоздились друг на друга. Река вздувалась, бурный поток, тусклый и желтоватый, быстро уносил их к морю. Воздух был наполнен непрекращающимся звуком — жалобным и скрежещущим.

Когда Нева совсем освобождалась ото льда, навигацию открывала церемония, разработанная во времена Петра I и с тех пор неукоснительно соблюдаемая. Шеф речной полиции вступал на борт большого ялика с командой из многих гребцов, которые по традиции относились не к морскому ведомству, а к первому полку пехотных гвардейцев. Его плавание сопровождали орудийные залпы, реяли флажки и вымпелы, набережные были заполнены толпами людей, всегда охочими до зрелищ. По окончании церемонии тысячи судов всех видов спускались на воду и бороздили реку, поднимая маслянистые волны. Наступила весна!

Тогда мы собирали вещи и отправлялись вместе со свитой в свои апартаменты в Большом дворце Царского Села. Какое счастье оказаться здесь после долгой зимы в городе! При Большом дворце был замечательный парк, восхитительное место для детских игр. Он отлого спускался к пруду со множество маленьких островков. На этих островах были построены летние домики, беседки и церкви. Один из этих игрушечных домов представлял из себя типичную русскую усадьбу. Его построил император Александр II для сестры моего отца, герцогини Эдинбургской, впоследствии герцогини Саксен–Кобургской. В домике было две комнаты, кухня и столовая с полным набором столовой и чайной посуды и кухонной утвари. Возле маленькой веранды росли кусты барбариса и сирени, их ветви тянулись в окна. Рядом с домом была игрушечная железная дорога с туннелями и станциями, а немного дальше — это, как дети, развлекались мои дяди — выстроена крепость из красного кирпича с маленьким мостом посередине.