Лев Анисов - Александр Иванов

Строганов тоже был своеобразный тип. Когда ему было 15–16 лет, его отправили в Европу с гувернером-французом, чтобы завершить образование. Поездив по Европе, он оказался во Франции, где в то время разразилась революция. Строганов почувствовал себя там как рыба в воде: он вступил в клуб якобинцев и даже стал библиотекарем клуба: Кроме того, у него была связь со знаменитой ультрареволюционеркой и революционной гетерой Франции некоей Теруань де Мерикур, которая стала одним из символов Французской революции.

Когда Екатерина узнала, как проводит время в Париже молодой Строганов, она потребовала его немедленного возвращения, а его гувернеру был запрещен въезд в Россию. Строганов вернулся, его отправили в деревню под строгий надзор матери и запретили появляться в Петербурге. Со временем он излечился от своих якобинских пристрастий, хотя французскую жизнь перед революцией помнил неплохо. Его воспитатель окончил дни на гильотине»[4].

Друзья Александра I и составили знаменитый Негласный комитет, начавший действовать с лета 1801 года.

Обер-прокурором Святейшего синода император назначил князя А. Н. Голицына, друга своей юности. Тот был не очень религиозен и даже сделался покровителем разных мистических сект.

Немудрено, что в России оживились иезуитские и масонские круги.

К иезуитам князь Голицын относился с особенным сочувствием: он открывал даже между собою и ими какую-то тесную таинственную связь. «Нечто божественное соединяет нас», — писал он иезуиту Березовскому. Голицын вместе с покровителем иезуитов герцогом де Ришелье принялся хлопотать о развитии иезуитских школ в Одессе, вместе с маркизом Паулуччи способствовал пропаганде иезуитов в Риге. Но особенно успешной была деятельность иезуитов в самом Петербурге. «В иезуитском пансионе, заведенном аббатом Николя, получают воспитание наиболее видные представители русской аристократии: князья Юсуповы, Голицыны, Гагарины, Волконские, графы Орловы, Нарышкины, Плещеевы, Бенкендорфы и многие другие… Здесь юные представители древних родов молились по-латыни, по-латыни же читали Евангелие, учились Закону Божию по латинскому катехизису и во время латинской мессы аколитами прислуживали священнодействующим патерам. При таком воспитании… они или тайно переходили в католицизм или искали удовлетворения религиозным потребностям в мистицизме»[5].

Полное незнание основ родной религии делало русское общество весьма податливым новым течениям.

В Петербурге, после того как конференц-секретарь Академии художеств и недавний историограф Мальтийского ордена А. Ф. Лабзин открыл ложу «Умирающего сфинкса», в которую среди прочих вошли князь Гагарин, священник Сперанский, Беляев — отец декабриста, одна за другой начали организовываться или оживлять свою деятельность другие ложи.

В России набирал силу и начинал господствовать полный европеизм: общехристианство, идеалы европейские — консервативные, либеральные, переводы на русский язык французских кодексов, административные нововведения на французском языке.

«Смотря на современный прогресс, нельзя не сознаться, что он во всех началах своих противоречит христианству, и вступает в отношения к нему самые враждебные, — с горечью заметит современник — епископ Игнатий. — Времена чем далее, тем тяжелее. Христианство, как Дух, неприметным образом для суетящейся и служащей миру толпы, очень приметным образом для внимающих себе, удаляется из среды человечества, представляя его падению его. Сущии во Иудеи да бежат в горы… Время наше — время тяжкое для истинных христиан по всеобщему охлаждению народа и к вере и к благочестию».

Летом 1801 года несколько молодых людей, получивших образование в Академической гимназии в Санкт-Петербурге, пригласив еще и посторонних любителей словесности, учредили литературное и ученое общество, известное больше под названием «Вольное общество любителей словесности, наук и художеств».

«Дружба и согласие должны быть символом членов, — было записано в Уставе. — Все члены имеют разные голоса и первенства никто не имеет».

Заседания «Вольного общества» происходили в здании Немецкого училища св. Петра на Невском проспекте в квартире старшего преподавателя русского языка в этом училище Ивана Борна. Раз в неделю сюда приходили литераторы, ученые, художники. Можно было увидеть здесь и потомственного дворянина, известного поэта К. Н. Батюшкова, и внебрачного сына вельможи Репнина И. П. Пнина — редактора «Санкт-Петербургского журнала», и сына А. Н. Радищева, и художника И. И. Теребенева…

Читались и обсуждались на заседаниях «Общества» сочинения российских и иностранных авторов. Звучали имена Дидро, Руссо, Вольтера, Монтескье, затрагивались исторические проблемы. Увлекались здесь и философскими науками, а также математикой, химией, архитектурой и живописью.

22 апреля 1802 года, на очередном заседании «Общества» появился его новый член — «правящий должность» адъюнкт-профессора Академии художеств Андрей Иванович Иванов. Ему, конечно же, интересно было послушать А. А. Писарева, прочитывавшего здесь свое сочинение «О словенском древнем баснословии в пользу художников» или же сделанный им перевод с французского «О выражении страстей художником». Любопытно было услышать и речи Пнина, Борна, А. X. Востокова.

Андрею Ивановичу предложат выступать в качестве рецензента художественных произведений. Позже он будет избран одним из цензоров «по художественной части», а в 1805 году представит на рассмотрение свой эскиз маслом «Петр Великий на реке Прут». Правда, в 1811 году Иванов отойдет от «Общества».

В «Обществе любителей словесности» завяжутся новые знакомства. Андрей Иванович познакомится здесь, а позже и подружится с баснописцем-сатириком А. Е. Измайловым, пользовавшимся известностью в Северной столице. Тот жил в небольшом скромном доме по Литовской улице. Темная лестница дома заканчивалась наверху грязной стеклянной галереей. Во втором этаже, на обитой оборванной клеенкой двери, была приклеена розовая обложка известного журнала «Благонамеренный», который первоначально был связан с деятельностью «Общества». Тут помещалась контора журнала и здесь же жил его издатель Александр Ефимович Измайлов.

Расхаживал он дома в старом засаленном халате. Приходили к нему часто приятели-литераторы. Начинались обычные споры. «Передавались на ухо», под «честное слово», рассказанные уже всему городу последние журнальные сплетни. Равнодушно внимал всему этому Измайлов. «Лукьянушка! — кричал он, вдруг оживившись. — Принеси-ка нам троечку апельсинчиков, да захвати графинчик квасу». А потом, помолчав и как будто над чем-то раздумывая, прибавлял: «Замени-ка квас, пожалуй, очищенной. Ко времени будет». Входил Лукьянушка с вечно пасмурным и недовольным лицом и нехотя ставил на стол угощение. «Добро, — говорил Измайлов, — приступим». И приступали.

А уж слушать или читать басни Измайлова было одно удовольствие. Так высмеет, ввек не забудешь. Да вот хотя б взять его «Кукушку».

В семье Ивановых Александр Ефимович станет настолько своим человеком, что будет крестным отцом детей Андрея Ивановича и Екатерины Ивановны.

Бывал в доме художника и Василий Иванович Сазанович — секретарь Правительствующего сената, почетный член «Вольного общества любителей словесности, наук и художеств», с женой и детьми. Василий Иванович крестил первенца Ивановых — сына Александра.

Особым уважением и почетом в семье Ивановых пользовался Дмитрий Иванович Языков — академик, директор департамента народного просвещения, цензор, а с 1807 года президент «Вольного общества любителей словесности».

С 1 мая 1803 года Андрей Иванович вступил в должность адъюнкт-профессора в натурном классе. В ту пору он был занят выполнением программы на звание академика: «Адам и Ева с детьми под деревом после изгнания из рая».