Федор Раззаков - Почему не гаснут советские «звёзды»

«При всех успехах движения в защиту мира империализм всё же сохраняется, остаётся в силе, — следовательно, остаётся в силе также неизбежность войн. Чтобы устранить неизбежность войн, нужно уничтожить империализм».

Хрущёв на XX съезде этот тезис подменил другим, не побоявшись опровергнуть даже классиков марксизма-ленинизма, с которыми Сталин был солидарен. Выглядело это следующим образом:

«Как известно, имеется марксистско-ленинское положение, что, пока существует империализм, войны неизбежны. Это положение было выработано в период, когда 1) империализм был всеохватывающей мировой системой и 2) общественные и политические силы, не заинтересованные в войне, были слабы, недостаточно организованы и не могли ввиду этого заставить империалистов отказаться от войн…

Для того периода указанное положение было абсолютно правильным. Но в настоящее время положение коренным образом изменилось. Возник и превратился в могучую силу мировой лагерь социализма. В лице этого лагеря миролюбивые силы имеют не только моральные, но и материальные средства для предотвращения агрессии…

Но фатальной неизбежности войн нет. Теперь имеются мощные общественные и политические силы, которые располагают серьёзными средствами для того, чтобы не допустить развязывания войны империалистами, а если они попытаются её начать, — дать сокрушительный отпор агрессорам, сорвать их авантюристические планы».

Итак, согласно Хрущёву отныне фатальной неизбежности войн не было. Это противоречило словам того же Ленина о том, что «война не случайность… а неизбежная ступень капитализма, столь же законная форма капиталистической жизни, как и мир». Чуть позже Хрущёв заявит о том, что и «локальные войны в наше время — это очень опасное дело». Но ведь национально-освободительные войны колониальных народов, революции и гражданские войны — также «локальные войны». Таким образом Хрущёв и здесь поступил вопреки установкам классиков марксизма-ленинизма — призвал мировое коммунистическое движение отказаться от революции и вооружённой борьбы и ступить на «мирный путь к социализму». Кто-то скажет: и правильно сделал, поскольку «худой мир лучше доброй войны». Однако к чему приведёт этот «худой мир», мы знаем — к исчезновению СССР и Восточного блока. Но исчезла ли с их гибелью угроза новых войн? Нет, эта угроза стала ещё более реальна.

Чего стоили громогласные заявления Хрущёва, стало понятно уже тогда, 40 лет назад. Только за десятилетие после XX съезда капиталистические страны развяжут сразу несколько кровавых конфликтов: США нападут на Вьетнам (будут воевать там более 10 лет) и на Доминиканскую Республику, бельгийские власти утопят в крови национально-освободительное движение в Конго, Израиль пойдёт войной на арабов и т.д. И всему этому кровопролитию так и не смогут помешать те силы, о которых с таким пафосом говорил в 56-м Хрущёв. И это неудивительно, поскольку слова этого деятеля очень часто противоречили его делам. Так, в том же своём пассаже он говорил о могучем мировом лагере социализма, но сам же это могущество всячески подрывал, что проявилось уже тогда, в 56-м, когда вспыхнуло вооружённое восстание в Венгрии как прямой отголосок хрущёвских разоблачений Сталина. В конце 50-х во многом из-за этих разоблачений начнётся и острейший конфликт между СССР и Китаем, что в итоге приведёт к «холодной войне» между этими странами, совсем недавно бывшими союзниками.

Тот сигнал, который Хрущёв подал Западу на XX съезде, последний понял правильно. Вот почему столь оперативно там появился в открытой печати «закрытый» доклад Хрущёва: он был опубликован в США (в «Нью-Йорк таймс»), в ФРГ (журнале «Ostproblem» при посредничестве посольства США в Бонне), а также во Франции (в газете «Mond»; отметим, что во всех случаях посредником был шеф ЦРУ Аллен Даллес, который передал текст хрущёвского доклада своему брату — сенатору Д. Даллесу). Таким образом Запад помогал Хрущёву свалить его оппонентов и начать наводить мосты между двумя системами. И хотя советская идеология по-прежнему продолжала рисовать США и их союзников в виде главных стратегических противников СССР, однако внутри советской элиты начались тектонические сдвиги в ином направлении: там Запад начал восприниматься как вполне адекватный и полезный партнёр (отметим, что гневной отповеди со стороны советского руководства по поводу западных публикаций хрущёвского доклада не последовало), а вот в качестве врага стали выступать недавние советские союзники — китайцы и поддерживавшие их во всём албанцы. Так в недрах высшей советской элиты начала зарождаться и шириться прослойка тех, кто очень скоро поведёт страну к конвергенции (сближению двух систем).

Возвращаясь к Громыко, отметим, что он поддерживал Хрущёва практически во всех его внешнеполитических начинаниях. Поэтому, когда в 57-м был отправлен в отставку Молотов, именно Громыко занял его место на посту министра иностранных дел. В этом качестве он активно участвовал в конфронтации с Китаем и налаживал мосты с США, куда Хрущёв отправился с официальным визитом в 59-м. Не вызвала у него возражений и политика Хрущёва в отношении Франции в том же 59-м. У той тогда возникли серьёзные проблемы в одной из её колоний — в Алжире, где вспыхнула национально-освободительная война, и Хрущёв запретил Французской компартии поддерживать борющихся алжирцев, поскольку его доктриной стал не вооружённый, а «мирный путь к социализму».

Справедливости ради стоит сказать, что были у Громыко и серьёзные расхождения с Хрущёвым. Например, в период карибского кризиса в октябре 62-го. Однако тогда с советским лидером разошлись многие его соратники, напуганные вероятностью третьей мировой войны — то есть вооружённой конфронтации с западными элитами. Что касается эпизода, когда Хрущёв собрался было заменить Громыко на Алексея Аджубея, то эта замена, видимо, носила не только политический, но и семейный мотив: первый секретарь таким образом хотел порадеть родному человеку — собственному зятю, который приобрёл большой авторитет в либеральной среде и мог стать удобным мостиком для контактов Хрущёва с западным истеблишментом (что было актуально после карибского кризиса). За Громыко (как и за самим Хрущёвым) всё-таки тянулся шлейф сталиниста, чего за Аджубеем не водилось. Но если бы у Хрущёва не было столь политически активного зятя, то он вряд ли бы решился заменить Громыко, поскольку тот его практически во всём устраивал.

Та же ситуация сложилась и при Брежневе: Громыко присягнул ему практически сразу, как только тот в октябре 64-го пришёл к власти. Два года спустя, на XXIII съезде, Громыко 17 (!) раз переписывал свой отчётный доклад, лишь бы во всём угодить новому генсеку. Поэтому, когда вскоре после съезда в ряде важных министерств произошла ротация их руководителей (в МВД пришёл Н. Щёлоков, в КГБ — Ю. Андропов), Громыко сохранил своё место, поскольку был удобен Брежневу. Например, так же, как и он, Громыко недолюбливал Косыгина, считая, что тот, возглавив правительство, начнёт теснить его на внешнеполитическом фронте. И эти опасения подтвердились: премьер-министр и в самом деле приобрёл большой авторитет за рубежом, активно разъезжая по миру. Чтобы пресечь это, Громыко пришлось обращаться за помощью к генсеку. Дело ускорило вторжение в Чехословакию в августе 68-го, после которого Брежневу стало необходимо срочно поправлять свой имидж за рубежом. Громыко посоветовал делать это лично. В итоге генсек стал выездным (начал совершать официальные визиты на Запад) и Косыгин был заметно потеснён на этом фронте. И уже с 1971 года официально советские послы получили инструкцию адресовать все свои послания Генеральному секретарю, а не председателю Совета Министров.

Все эти события заметно сблизили Брежнева с министром иностранных дел и отдалили его от премьер-министра. В итоге в 69-м (к 60-летию) Громыко был удостоен звания Героя Социалистического Труда, а спустя четыре года введён в состав Политбюро, минуя кандидатский стаж. Ещё через два года именно Громыко поддержал Брежнева в том, чтобы тот поехал в Хельсинки на Совещание по безопасности в Европе и подписал все тамошние документы. Некоторые члены Политбюро были не согласны с тем, чтобы генсек подписывал документы «третьей корзины» (гуманитарные проблемы), поскольку это открывало двери Западу для его более широкого идеологического проникновения в СССР. Но Громыко сказал тогда Брежневу: «Лёня, мы же у себя дома: ты подпиши, а мы здесь сами решим, что пускать к нам, а что нет». Как покажет будущее, эта стратегия министра иностранных дел потерпела полный провал — именно после 75-го года началась стремительная западнизация Советского Союза. Да, подписав документы Совещания, СССР отстоял нерушимость тех границ, которые были установлены в Европе после войны. Однако это оказалась пиррова победа — уже спустя полтора десятилетия Горбачёв отправит всё это на свалку. Это было логическим продолжением той доктрины, которую провозгласил ещё Хрущёв на XX съезде (не случайно именно этот съезд был поднят на щит горбачёвцами). Про предупреждения классиков марксизма-ленинизма о том, что заигрывать с империализмом смертельно опасно, опять никто не вспоминал.