Газета Завтра - Газета Завтра 253 (92 1998)

Я встречался с корреспондентом этого издания, и он получил от меня аргументированные и полные ответы на все интересовавшие его вопросы. Странно, но все, о чем я говорил, никак не было использовано журналистами.

Что же касается "обвинителя" А.Черкасова, то меня поражает его изложенный все в том же "Коммерсанте-daily" проект создания в Элисте "Русского Лас-Вегаса". Любому человеку, хоть раз побывавшему в США, известно: Лас-Вегас - это любимое детище наркобаронов, ибо этот "развлекательный" центр потребляет за год гору кокаина, равную норме всей остальной Америки. Согласитесь, план обустройства "Русского Лас-Вегаса" в этом контексте не может не настораживать. Если кто-то сегодня пытается перенести на нашу русскую почву подобные "развлекательные" проекты, то лично у меня это вызывает возмущение и протест. Отсюда один шаг до ганстеризма, криминального беспредела, мафиозного полновластия на улицах и убыстряющейся с каждым днем социальной деградации.

Что же происходит на самом деле, а не в воспаленном сознании лакеев наркоолигархии? Очевидно, что против меня лично и моей компании ведется информационная война, цель которой - отстранить "Русское Золото" от социальной деятельности, перевалив все грехи с больной головы на здоровую. К сожалению, есть еще в большом бизнесе люди, которые хотят убрать из истории не только нас, но и вообще все русское, патриотичное, здоровое, социально полезное. Наша компания не будет играть по правилам наркодельцов и их заокеанских хозяев и консультантов. Недавно мы предложили ряд социальных программ, касающихся поддержки российского производителя, защиты наименее обеспеченных слоев населения от последствий варварских "реформ", развития национальной культуры. Видимо, все это кому-то не нравится, особенно наша последняя инициатива, направленная против наркоолигархии. Именно в этом я вижу причину информационного давления на нас.

Опровержение вышеуказанная газета печатать наотрез отказалась. Иск к "Коммерсантъ-daily" будет предъявлен в законном порядке. Иск же к тем, кто стоит за этим нечистым делом, предъявит, я надеюсь, сама русская история.

Это - рецензия на недавно появившуюся книгу. Мне кажется, что она может быть интересной очень многим читателям. Называется она - “Жизнеописание Л. С. Понтрягина, математика, составленное им самим”. И так как в названии встречается слово “математика”, то может показаться, что книга интересна и понятна только специалистам. Но самом деле это - история жизни поразительно яркой личности, и в ней отражена и история нашей страны от 20-х до 80-х годов этого века. В нескольких местах автор говорит подробнее о своих математических работах, но эти разделы, где мелькают формулы (занимающие 1/2 страницы или страницу), можно вполне и пропустить - это не помешает почувствовать основной пафос книги.

Понтрягин был общепризнанно одним из ведущих математиков мира в своем поколении. Но в то же время это была совершенно исключительная по яркости личность. Что встречается редко, так как математика (думаю, даже больше, чем другая какая-либо наука) “высасывает” человека целиком, часто сильно ослабляя его проявления как личности. А иногда является даже “компенсационной установкой”, то есть помогает человеку компенсировать недостаточную развитость или даже болезненность каких-то сторон его личности.

Громадную роль в жизни Понтрягина сыграла, конечно, трагедия, пережитая им в возрасте 13 лет: он пытался починить примус, тот взорвался, и в результате ожогов и неудачного лечения Понтрягин полностью ослеп. И наиболее характерно для Понтрягина то, как он нечеловеческим напряжением воли преодолел эту трагедию. Он просто отказался ее признать. Он никогда не пользовался никакой техникой, предназначенной для слепых. Всегда пытался ходить сам, без сопровождения других. В результате у него обычно на лице всегда были ссадины и царапины. Он научился кататься на коньках, на лыжах, плавал на байдарке. Представьте себе, каково было учиться студенту, который не мог записывать лекций! Меня когда-то потряс такой его рассказ. Я пожаловался, что после 30 лет стал хуже спать. А он сказал: “Я потерял сон в 20 лет. Я запоминал все лекции, которые за день прослушал в университете, а всю ночь курил и восстанавливал их в памяти”.

Или каково ему было хотя бы ежедневно добираться до университета. Понтрягин пишет: “Сама поездка в трамвае была мучительна… Были случаи, когда кондуктор внезапно объявлял: “Прошу граждан покинуть вагон, трамвай дальше не идет”. Это для меня означало необходимость поисков другого трамвая в совершенно неизвестном для меня месте, что я сделать один не мог. Приходилось кого-нибудь просить о помощи”.

Пожалуй, самое трудное, что Понтрягин сделал это, преодолел чувство ущербности, недостаточности, которое могло бы возникнуть в результате его несчастья. Он никогда не производил впечатления несчастного, страдальца. Наоборот, жизнь его была предельно напряженной, полной борьбы и побед.

“Жизнеописание” Понтрягина - это удивительная биография борца. Почти за пределами книги остается борьба с таким несчастьем, как потеря зрения,- о ней он говорит вскользь (и в жизни не любил упоминать). Но о своей работе он рассказывает: “Научная работа, как правило, требовала от меня предельного напряжения сил и сопровождалась тяжелыми эмоциональными нагрузками. Последние возникали потому, что путь к успеху всегда шел через множество неудачных попыток; достигнув желаемого результата, я обычно был так измотан, что уже не имел сил радоваться. Радость приходила значительно позже, да и она омрачалась порой опасением, что в сделанном содержится ошибка”.

В такой же напряженной борьбе протекала вся жизнь Понтрягина и вне его математических работ. Я сам помню, что когда еще учился в университете, там часто вспоминали недавний поступок Понтрягина, считавшийся очень смелым. Речь шла о выборах в 1936 г. в Академию Наук, причем существовал слух, что есть решение ЦК выдвигать в академики только двух математиков, являвшихся депутатами Верховного Совета. Понтрягин выступил против этого на заседании Московского математического общества. Он пишет: “Мое выступление было встречено бурными аплодисментами, но ряд партийных деятелей выступили против меня с обвинением в “несерьезном” отношении к делу. Помню выступление Сегала (парторга Математического института академии. - И.Ш.). Он резко обвинил меня в том, что я веду себя “недисциплинированно, у нас в стране принято тщательно готовить каждое решение, и недопустимы такие партизанские действия, которые произвел Понтрягин”… “То были плохие времена. Один мой товарищ после заседания позвонил мне и сказал: “Ну, надеюсь, что тебя все-таки не посадят”.

В результате оказалось, что никакого решения ЦК не было - слух был кем-то распущен. И академиками были избраны вышеупомянутые депутаты Верховного Совета, но также и А.Н.Колмогоров - наряду с Понтрягиным, один из самых выдающихся математиков того времени.

Другой случай Понтрягин в “Жизнеописании” не вспоминает, а я хорошо помню. Дело происходило уже в 60-е годы. Тогда Академия Наук очень притесняла ученых тем, что почти никому не разрешала поездки за границу по приглашениям для участия в съездах и конференциях. Причем дело было не в деньгах: обычно все расходы брала на себя приглашающая сторона и еще часть полученной валюты полагалось отдать в Академию. А контакты со своими коллегами, хоть изредка, для ученых очень нужны. Помню заседание отделения математики Академии, где все жаловались на такое положение. Тут, помню, вышел, почти выбежал вперед худенький Понтрягин, как-то воинственно поддернул брюки и сказал: “Послушайте, мы ничего не добьемся, если будем жаловаться. А давайте попробуем снять заведующего иностранным отделом академии”. И мы действительно приняли постановление, где требовали снять это лицо, так как он наносит урон научной работе. Конечно, его не сняли, но он был сильно напуган и целый год или больше не препятствовал поездкам математиков. Помню, что и я тогда смог поехать несколько раз по полученным приглашениям. Позже, конечно, этот период благоприпятствования кончился.

Тогда же, в 60-е годы, Понтрягин послал поздравительную телеграмму Солженицыну в связи с его пятидесятилетием. В “Жизнеописании” он говорит, что послал ее по домашнему адресу, но мне отчетливо помнится, что послал он ее в редакцию “Нового мира”, специально, как он говорил, чтобы они знали о поддержке Солженицына читателями. И сам Солженицын позже говорил мне, что он получил лишь две телеграммы от членов Академии - одна из них была от Понтрягина. Хотя устных заявлений о высокой оценке его произведений он получал много.

Уже после тяжелых болезней, когда он как-то явно устал от жизни, Понтрягин “засучив рукава” бросился в борьбу с проектом переброски северных рек на юг. Тогда был такой характерный случай. Группу академиков, выступавших против проекта переброски, вызвали в ЦК. Там их принял какой-то сотрудник и несколько свысока сообщил, что готов познакомить их с материалами, обосновывающими проект, и ответить на вопросы. Тогда Понтрягин спросил: “Это значит, что наше мнение вы выслушать не хотите?” И это сразу переломило характер беседы. Подробнее об очень активном участии Понтрягина в борьбе с проектом переброски рассказано в “Жизнеописании”.