Владимир Рекшан - Кайф

- Не сходи ты с ума. В нашем возрасте это не прилично.

- Тогда скажи Пете, чтобы доставал из свертка.

Мы так сидим недолго плюс пепси-кола из домкультуркиного буфета и уже балагурим, а Николай говорит:

- Главное, чтобы Кира не завелся.

- Хватит и Сереги. Ты прав.

Объявляют в динамике на стене, что пора выползать, и мы выползаем в театральных тапочках, футболочках, джинсишках и пиджачках, чуть покачиваясь от переживаний, выползаем в тасовку коридора и я кричу:

- Кира где?

- Я здесь, - возникает Кирилл. - Мой выход.

- Твоя увертюра, Кира. Дай им.

Там сцена желтеет от огней и шум троглодитов. Туда-сюда, объявляют в микрофон, фестиваль, значит, жюри, вот, козырь на козыре и то да се, пару шуточек, свет сжимается и в полусвет выходит Кирилл увертюрить на клавишах. В полусвете сцены Кира гоняет по клавишам рояля, электроклавишам органа и синтезатора табунок тридцать вторых и шестьдесят четвертых. Заряжает в программу булькающий бас, отбегает на дюжину саженей, а я говорю мужикам:

- Готовность!

Кирилл разбегается и в прыжке бьет по клавишам кулаком, вызывая взрыв Звуков в Динаккорде, а мы выпрыгиваем под взрыв клавишей и взрыв троглодитов. Кайф!

Серега начинает гвоздить рифом, на восьмом такте набегает на малые палочками Николай, а в девятом я запеваю хит из прошлого десятилетия: Двери свои открой... Тогда это волновало кайфовальщиков... Смотри, наши души, наши души летят... Теперь у Сереги супер-риф и супер-Динаккорд у всех нас. На древней дороге, где свет, пыль и мир...

Древняя дорога продолжается, на ней мы в арьергарде времени и я зря не настоял, чтобы не вылезать с Древней дороги. Coda! И троглодиты прохладно постукивают ладонями.

- ...На столе стакан, а в стакане чай...

Вперед по древней дороге в пыли, поднятой обогнавшими лимузинами, на скрипучей арбе, на медленной арбе в пыли одиночества и отставания...

- Посидим молча, посидим! Посидим молча!

Coda! И троглодиты, вняв призыву, сидят молча.

Ни ноты молчания. Гвоздят Серега и Кира рифом, одолженным у Куин. Пора уже дрыгать ножками и выколачивать молчание из троглодитов, если не выходит чистым, понимаешь ли, искусством. И дрыгаю, благо бывший профессионал в смысле ног. Ну и черт с ним! На сцене за успех брата задушишь. Coda!.. Чуток шума есть и пара одобрительного свиста пополам с неодобрительным.

- Вперед, Серега!

Мы убегаем со сцены, и Серега один в одиноком белом луче наступает на троглодитов своим виртуозством и ему минусово свистят враги кивков в хард, но у Сереги не кивок в хард, они ничего не понимают в виртуозстве, им бы только неформально объединиться вокруг все равно чего, и Серега перепиливает их минусовые свистки, оживляя одобрение, после которого к Сереге присоединяется Николай, Жак и Кира, а мне три минуты отдыха и мыслей: почему не катится и где драйв, почему в пригороде Шушары катилось, а теперь драйва нет? Тут не объяснишь - нет и нет. И нет времени разобраться, остановить арбу и на обочине пикникнуть и ля-лякнуть под глоток родниковой воды и сигарету. Три минуты, как три копейки, уже в прошлом, а я на сцене опять И недавнее прошлое мое стоит за кулисами...

Драматическая, программная моя ария. В ней хотел чистым плачущим кристаллом обо всем разом. Вез маски, без стеба, без шизовки, без всего того, что обрекает на успех, без теперешнего декаданса, без подкрашенных губ и глазок, кокетничающих с патологией, без всего того, что оккупировало сцену моего любимого жанра, от которого я чесанул много лет назад...

Припев наступает из соль-мажора в си-минор, в фа-диез-минор, в си-минор, как у попа была собака, по кругу, кайф!

- Слышишь ли хруст в сплетенье ветвей? - Я слышу хруст в голосовых связках, их нет смысла жалеть раз в пятилетку. - В этой ли чаще пропасть нам! - Через двадцать минут голос от форсажа сядет, станет першить в горле, но через двадцать минут будет все равно. - Сплетенье жизни в сплетенье смертей! В этом городе, как в чаще лесной! - Соль-мажор, ми-минор... по кругу, по кругу, кайф!.. - В этом городе шаг за шагом! нота за нотой проживу себя-а! Кто мне поможет и кто подскажет, как жить в этом городе, в этой чаще лесной! - Кажется, связки лопнут, словно мачты в бурю, но паруса уже закатаны к перекладинам и падает голос с хрипящих высот в риторику полушепота: - Кто там идет за тобой? - За ним синкопа, как хромая собака, и опять: - Кто там идет за мной? - В полунапряжении, готовясь к броску в третьей части, когда голос с Серегиным рифом в одну дуду станут заполнять четверти си-минора и ми-минора, спотыкаясь на фа-диезе, а я поперек такта программно завою: - Спа-си меня (риф и подпевка унисоном), спаси! Пропускаю четверть, Догоняю фоновым речитативом: - Так надо, да! (Риф и подпевка унисоном.) - В этом городе, кто поможет мне! - спотыкаюсь на фа-диезе и обрываюсь полукатарсисом в наступившей code...

Потом я помню в общих чертах. Я дрыгал ножками и изображая тупое фуэте. Болело плечо, натруженное топором, и спина, офигевшая от бревен. Я дрыгал ножками, крутил фуэте, поглядывая, как Николай колотит, и переврал несколько раз слова, смазав две codы.

Странно, но теперь между залом и рок-артистами отношения довольно враждебные, С неформальными объединенцами надо заигрывать, и с ними заигрывают те, кто работает в рок-н-ролле профессионально. Слава богу, мы не работаем профессионально, и, слава богу, в фестивальном зале фифти-фифти неформальных объединенцев и знакомых зрителей, последние и оживают назло неформальным объединенцам и стучат ладонями уже в нашу пользу...

Нарочно всех ругаю и прославляю себя, подбрякивая на Стратакастере типа Джипсон. Мужики отвалили со сцены на пока, и теперь мой сольный Номер. Нестандартно долго всех поименно ругаю и хвалю себя, и только под завязку выбегают мужики и в последнем припеве, когда я хрипло декларирую уже и себе надоевшее: Мужчина - это рок! - обозначают мужики контрапунктом Барыню, а я сбрасываю с плеча Стратакастер типа Джипсон и лечу на авансцену, где меня поджидают кирпичи. Гвоздь, одним словом, программы. Троглодиты уже не рычат на нас и, чтобы закрепить в их яичных мозгах родившуюся доброжелательность, поднимаю первый кирпич...

Кирпич новенький такой - фиг подумаешь, что сломан. Шмяк! С размаху о колена поддельно разбиваю разбитый и неуправляемая половина летит в первый ряд, задевая заслуженную певицу эстрадного жанра, оказавшуюся там по большому блату, а вторая половина попадает в усилитель Динаккорда и гасит в нем лампу. Ломаю второй кирпич, рву на себе футболку - ух! мужчина - это рок! - и убегаю за сцену. Можно было просто натащить кирпичей груду, а не репетировать музыку полгода неизвестно зачем.

- Крутой кайфовый попс! - такого более знакомые троглодиты не говорят, только многозначительно хмыкают за спиной, а в газете Смена через неделю читаю:

Открывала фестиваль группа "Город". В ее составе мы увидели Нашего Ветерана - живую "реликвию" ленинградской рок-музыки. Жаль, постоянные гитарные "запилы" и невыразительный вокал подпевки не позволили Нашему Ветерану донести до зрителей свои интересные тексты.

Осенью в Рок-клубе по рукам ходили бумажки, сочиненные тамошними мыслителями, и в них:

Группа "Город" была с ностальгической теплотой встречена теми, "кому за тридцать", и с глубоким недоумением - молодежью. Дело в том, что руководители "Города" - Наш Ветеран и Николай Корзинин - в прошлом являлись организаторами первой в Ленинграде русскоязычной рок-группы "Санкт-Петербург". Это было еще в начале 70-х, и легенды об этих сказочных временах передаются из уст в уста и по сей день... Наш Ветеран неоднократно предпринимал попытки "камбэка", и в этот раз все, казалось, должно быть удачно: Корзинин - на барабанах, "Жак" Волощук (экс-"Пикник") - бас, блестящий гитарист Сергей Болотников да и сам Ветеран в неплохой форме.

Но что-то не сложилось. Хотя "ветеранские" тексты - одни из самых интересных, они совершенно русские, а нежелание "Города" становиться в позу "героя" глубоко симпатично. Но Для Нашего Ветерана - это хобби. А хобби есть хобби. Результат - неполная отдача на сцене... Так что, увы, все шоу "Города" смахивало на пышную свадьбу, где возраст невесты исчисляется седьмым десятком. "Горько"! И обидно...

Иду в ледяных сумерках вдоль пирса, вдоль заборов и кирпичных зданий к вокзалу, В электричке тепло и дурно пахнет. Мне ехать час почти, дремать и зевать. В безделии часа и зевоте Я вспоминаю, как в семьдесят четвертом, развалив Петербург, Николай, Витя и Никитка полетели, закусив удила. Они стали первыми номерами среди концертирующих перед рок-н-ролльными люмпенами и два сезона поддерживали кайф на высшей отметке, пока не оказались в Красноярской филармонии, куда их заманили

Пресловутым длинным рублем. Ох, намерзлись и наголодались, рассказывал Витя, они Там, обжиленные в итоге должностными филармонистами. Их наняли в чесовую команду подыгрывать певцу-махинатору, и высшая отметка их кайфа не канала вовсе в тамошней филармонии. После Колокол перевоплотился в кабацкий бэнд и сперва успешно карасил в гостинице на Чегете, куда съезжалась окологорнолыжная публика. Там мужики отхарчились на карасях и привыкли к сытой жизни. Караси присылают за персональный музыкальный заказ, он стоит пять или десять рублей, и случалось карасей за вечер хоть пруд пруди. А местные кавказские жители расплачивались анашой. У них анаши больше, чем денег, хотя и денег навалом.