Государство строгого режима. Внутри китайской цифровой антиутопии - Джеффри Кейн

[ ]

В годы, последовавшие за 11 сентября, Китай, культурой которого я давно восхищался, начал продвигаться на запад через регион под названием Синьцзян. С 2013 года Китай строит сеть трасс, портов, нефтепроводов и железных дорог стоимостью в триллион долларов. Эта инициатива называется «Один пояс и один путь».

Китай хочет отдалиться от своего перегруженного побережья и создать глобальные торговые маршруты, способные стать альтернативой пересечению Тихого океана. Он хочет убедить компании (например, Foxconn, собирающую iPhone для Apple на юго-восточном побережье в Шэньчжэне, неподалеку от Гонконга) перенести производство вглубь страны. Затем, посредством дешевеющих наземных маршрутов, компании доберутся до экспортных рынков в Европейском союзе и на Ближнем Востоке. Но за всем этим стоит и более грандиозная идея: если Китай возродит исторический Шелковый путь, это может изменить мировой порядок.

Синьцзян означает «новые рубежи» – и именно отсюда расходится новая сеть дорог и нефтепроводов. Это пограничье Китая быстро приковывает к себе особое внимание, ведь тут проект «Один пояс и один путь» впервые инспектируют иностранцы. Именно здесь мир впервые встречается с Китаем. Но для этого нужно решить одну проблему: усмирить Синьцзян.

С 2011 по 2014 год уйгурские террористы усилили атаки на гражданское население в Синьцзяне и по всему Китаю. Они совершили два автомобильных теракта, включая взрыв на площади Тяньаньмэнь; устроили поножовщину на железнодорожном вокзале в Куньмине на юге Китая; убили известного имама (мусульманского религиозного лидера) в Кашгаре и совершили неудачную попытку угнать самолет, совершавший рейс между двумя городами в Синьцзяне: пассажиры, экипаж и полицейские в штатском одолели шестерых угонщиков и забили двоих из них до смерти.

Нападения были делом рук радикального сегмента террористов-уйгуров, прошедших подготовку в Афганистане и Сирии. Туркестанская исламская партия, как их называли, объявила, что ставит своей целью создание на территории Синьцзяна и Центральной Азии «халифата» – исламского государства под управлением религиозного лидера, который стал бы преемником пророка Мухаммеда[4]. Китайское правительство не упустило возможности воспользоваться терактами, чтобы объединить страну перед лицом общего врага.

«Все этнические группы страны должны оберегать этническое единство и стремиться совместно препятствовать политическим устремлениям трех сил – сепаратизма, экстремизма и терроризма», – так в августе 2014 года прокомментировало ситуацию «Синьхуа», китайское государственное СМИ и рупор власти. Это была декларация о намерениях.

В 2013–2014 годах Китай начал ужесточать проводимую с конца холодной войны политику апартеида в Синьцзяне, открыто признав ее этническую подоплеку. Уйгуры – тюркская этническая группа, которая имеет общее наследие с народами, основавшими Казахстан, Кыргызстан, Азербайджан и еще три государства. С VI по XI век эти народы перебирались в Евразию из степей Сибири и Центральной Азии. Затем, в 1453 году, они завоевали столицу Восточной Римской империи Константинополь (сегодняшний Стамбул), основав Османскую империю, просуществовавшую 450 лет, вплоть до поражения в Первой мировой войне.

Несмотря на общее наследие, уйгуры обитали на весьма удаленной от центра границе Османской империи. Различные тюркские и китайские мусульманские лидеры правили независимыми городами-государствами или присягали на верность монгольским, маньчжурским и ханьским династиям в качестве отдаленных подчиненных субъектов. К середине XVIII века китайская династия Цин, основанная маньчжурами для борьбы против доминировавших в регионе монголов, захватила территорию современного Синьцзяна.

Поначалу его население практически не притеснялось и не подвергалось преследованиям. «Маньчжуры [Цин] запретили китайцам селиться в густонаселенных уйгурских районах, опасаясь дестабилизации, и не вмешивались в уйгурскую религию, традиции в пище или одежде, – пишет Джеймс Миллуорд, профессор истории Джорджтаунского университета. – Такой культурно-плюралистический империализм был работоспособен, и, несмотря на серию незначительных вторжений в юго-западный Синьцзян из Центральной Азии, с середины VIII до середины XIX века в регионе в целом царило спокойствие – до такой степени, что уйгурское население увеличилось в пять раз, а экономика росла еще быстрее».

Но в 1912 году династия Цин рухнула, что привело к 38 годам повсеместных мятежей и разборок между военными лидерами и поддерживаемыми из-за рубежа группировками, а также к движению за реформирование и модернизацию школ и общественного устройства в Синьцзяне, пока в 1949 году Китай не был объединен под знаменем коммунизма. После этого уйгуры и другие тюркские этнические группы превратились в граждан второго сорта и подверглись сегрегации. Им отказывали в приеме на работу, открытии банковских счетов, покупке новых автомобилей и домов.

Пообещав покончить с этническими распрями и сепаратизмом, в течение следующих шести лет, после усиления террористических атак в 2013–2014 годах, китайские лидеры развернули масштабный социальный эксперимент по подавлению, установлению контроля и «промыванию мозгов», призванный обеспечить полную лояльность государству со стороны населения. Китайское правительство превратило Синьцзян в лабораторию по исследованию наиболее продвинутых надзорных технологий самого мрачного будущего.

«Между авторитарными государствами и крупными, владеющими большим объемом данных IT-монополиями, может возникнуть альянс, который объединит зарождающиеся системы корпоративной слежки с уже развитой системой государственного надзора, – заявил финансист Джордж Сорос на Всемирном экономическом форуме в январе 2018 года. – Это вполне может привести к созданию такой паутины тоталитарного контроля, какой не могли себе представить даже Олдос Хаксли или Джордж Оруэлл». Он предсказал, что Китай станет одной из первых стран, где будет заключен «нечестивый союз» между авторитарным режимом и технологическими компаниями.

В августе 2017 года, когда я начал планировать свою поездку, несколько моих коллег, иностранных корреспондентов и дипломатов, посещавших Синьцзян, меня отговаривали.

«Подожди, пока не доберешься до Кашгара, – сказал мне один пекинский журналист. – Это катастрофа».

24 августа 2017 года, когда я уже готовился к посадке на рейс из Чиангмая, где проводил короткий отпуск, мне начали поступать тревожные сообщения от журналистов и правозащитников.

Власти Камбоджи, союзника Китая, каким-то образом узнали о моей работе в западном Китае и заподозрили в ней тайный умысел. Не знаю, откуда камбоджийскому правительству стало известно о планировавшейся мною поездке в Синьцзян. Подозреваю, что каким-то образом они получили доступ к информации о перелете от китайской авиакомпании или отслеживали мои сообщения в социальных сетях. Но я написал всего лишь один пост в фейсбуке об ухудшении политической ситуации в Синьцзяне, причем достаточно сдержанный, чтобы не привлекать внимания властей или спецслужб. Ну или мне так казалось.[5]

«18 августа Джеффри Кейн выехал из Камбоджи в китайскую провинцию Синьцзян, район, где этническое меньшинство уйгуров бунтует против пекинского правительства», – утверждалось в статье на популярном сайте Fresh News, который связан с властями и цитируется во всех вечерних выпусках новостей и крупных газетах Камбоджи. В статье меня обвиняли в разжигании беспорядков по всей Азии – в Южной Корее, Камбодже и еще одной стране, оставшейся безымянной, – а также в шпионаже на неназванную «сверхдержаву». Разумеется, обвинения были абсурдными. Я еще даже не успел побывать в Синьцзяне. Но одного австралийского кинорежиссера уже арестовали в Камбодже по аналогичному обвинению, и вскоре он должен был предстать перед судом.

В итоге я не полетел в Синьцзян. Вместо этого я остался в Таиланде, а затем уехал в Вашингтон, надеясь, что шпионский скандал с участием моей персональной «сверхдержавы» несколько поутихнет.

Однако этого не произошло. Девять дней спустя в Камбодже был арестован лидер оппозиции, обвиненный во взаимодействии с так называемой шпионской сетью, в которую включили и меня.

Премьер-министр Камбоджи приказал правительству «расследовать присутствие всех лиц американской национальности, подозреваемых в шпионаже». Затем представители военного командования объявили своей целью «уничтожение всех иностранцев, которые намереваются совершить акт агрессии против Камбоджи», заявив, что «сокрушат всех до единого».

Я выждал еще четыре месяца, пока паранойя не утихла, и снова ринулся в бой. После освещения авторитарных режимов в разных странах мне стало любопытно взглянуть на антиутопию будущего. На несколько дней я остановился в Пекине, чтобы пообщаться с людьми, знающими Синьцзян, и поужинать с американским дипломатом.

– Куда собираетесь дальше? – спросила она меня.

– В Синьцзян, – ответил я. – Есть один проект.

– Только не туда! – воскликнула она. – За вами будут следить и в конце концов задержат. Там вы не будете в безопасности!