Журнал Русская жизнь - Волга (июль 2007)

Забота моих родителей о бедных была известна всем. Скольких несчастных они похоронили за свой счет! Скольким сиротам стали отцом и матерью! На их попечении, например, находились четыре барышни, лишившиеся всяких средств. Две старшие жили в нашем доме; одна из них потом удачно вышла замуж, другую отдали учиться в гимназию, что затем помогло ей хорошо устроиться. Две младшие состояли в сиротском доме, попечителем которого был мой отец.

Мать постоянно помогала нищим. Когда мы уезжали из Самары, они приходили к нашему крыльцу и говорили: «Матушка, покидаешь нас! Что ж теперь с нами будет?» Мама также состояла попечительницей женского острога. По большим праздникам и на свои именины она посылала узницам корзины с жареным мясом, вареньем и другими угощениями.

Часто мать навещала несчастных заключенных, беседовала с ними о Спасителе и старалась наставить на путь истинный. Она рассказывала мне, как однажды говорила с двумя женщинами, приговоренными к розгам. Они обвинялись в детоубийстве. Одна из них после наказания прожила несколько дней и страшно себя винила. В раскаянии своем она благодарила Господа за то, что он покарал ее. И маму мою благодарила за заботу. Умерла она с глубоким религиозным чувством. Мама говорила, что, насколько известно, несчастная женщина совершила свое преступление в беспамятстве.

Другая женщина после наказания розгами впала в раж и проклинала маму, когда та перевязывала ей раны. Спустя какое-то время несчастная пришла в себя и была отправлена в Сибирь. Моя мать признавалась, что ей тягостно было видеть бесплодность своих усилий, сознавать, что не случилось приблизить к Богу эту заблудшую душу.

Я не знаю другой женщины, которая относилась бы к своему мужу с большим почтением и уважением, чем моя мать.

И отец всю жизнь испытывал к маме очень нежные чувства. Когда он говорил о ней, о ее добродетелях, слезы выступали у него на глазах. Однажды он рассказал, как они поженились.

Будучи молодым человеком двадцати пяти лет, он приехал в отпуск к своей матери. Тогда он был капитан-лейтенантом Черноморского флота. У отца было блестящее будущее, он страстно любил море и избранную службу. Но во время этого отпуска дома от него потребовали большой жертвы.

Однажды утром моя бабушка сказала: «Леон, ты у меня старший, я теперь вдова, твои братья еще учатся в университете. Некому больше помочь мне содержать наши имения. Прошу тебя: поселись поближе ко мне и оставь военную службу. Кроме того, женись, но выбери себе спутницу среди девушек нашего рода».

Материнское желание было для папы равносильно приказу. И он не колебался, хотя очень сожалел, что оставляет морскую службу. Отец начал посещать дома дальних родственников, где были девушки, которые могли бы составить ему партию. Однажды во время визита к князю Хованскому (дядя моей матери по материнской линии, у которого она воспитывалась, оставшись в 5 лет сиротой) отворил дверь в сад, где резвились юные кузины, одна симпатичнее другой. Глядя на Катеньку, отец промолвил: «Она очаровательна! И будет чудной матерью семейства».

И в самом деле, мама была очаровательной - ей еще не исполнилось 16 лет, - с большими васильковыми глазами и длинными светлыми косами до пят.

Препятствием к женитьбе было их родство в третьем колене. В то время даже для брака между троюродными кузенами требовалось специальное разрешение. Отец считался одной из самых блестящих партий: выдающийся ум, хорошее образование, безупречные манеры. К тому же он был богат: владел тремя тысячами десятин черноземной земли. Перед молодой семьей открывалось счастливое будущее.

Мой бедный папа! Все потеряв, он умер в нищете. Его, столько сделавшего для отчизны, уже не помнят. Он умер скоропостижно в монастыре в Симбирске, куда попросился уже стариком. После смерти мамы он затворился. И даже другие старцы удивлялись строгости его добровольной аскезы.

Моих родителей неизменно отличали скромность и набожность. Отец считал, что истинная христианка должна следовать завету апостола Павла и не думать о нарядах. И мама круглый год не снимала перкалевого платья, лишь на праздники надевала шелковое, а всем своим многочисленным бриллиантам предпочитала скромную золотую брошь. Причем это было не украшение, а дань дочерней памяти: эту брошь носила ее мать в последние дни своей жизни.

Папа и дочерям своим не позволял до 16 лет носить ни браслеты, ни кольца. Он не позволял шить нам шелковые платья до тех пор, пока мы не выйдем в свет, говорил, что женское тщеславие и без того в нас разовьется, так что незачем пестовать его раньше времени. «…»

Мне очень льстит, что у Багговутов - это род по отцовской линии мамы - благородное генеалогическое древо, имеющее тысячелетнюю историю. Происхождения они шведского и восходят к старинному дворянскому роду, связанному с родом Ваза - шведской королевской династией. Их настоящая фамилия Багго хоф Вудт (Baggo hof Woudth), но император Павел считал, что солдатам такого имени не выговорить, и постановил им быть Багговутами.

Я очень гордилась маминым отцом. Он был известен своей отвагой и благородством.

Он был таким же военным героем, как и его знаменитый дядя (Карл Багговут. - Ив. Т.), который геройски пал в наполеоновскую войну.

Видя, как отступают солдаты под неотразимым натиском французов, дядя схватил знамя, сдернул его с древка, завернулся в него и упал под градом пуль. Наполеон приказал похоронить его с воинскими почестями и сам присутствовал при его погребении.

О моем дедушке Александре Багговуте можно было бы написать целую книгу, так много подвигов он совершил! Я же коснусь лишь нескольких эпизодов его жизни. Его первые военные успехи восходят к войне с персами (конец 1820-х. - Ив. Т.). Дедушке было около двадцати трех лет. Он был кавалерийским офицером. Его заметили, им восхищались, как его физической красотой, так и воинской доблестью. Дедушка в молодости был настолько хорош собой, что когда император Николай Павлович бывал доволен своими войсками, то говорил: «Парад был великолепен, как Багговут!»

Во время персидской кампании он был ранен в голову. Пуля застряла в черепной кости. Много раз потом я с благоговением держала эту пульку в руках! Дедушка носил ее как украшение на часовой цепочке.

Пулю вытащили не сразу: в армии не хватало лекарей. Сначала дедушке надо было оправиться от горячечной лихорадки, вызванной ранением. Пуля засела глубоко и могла вызвать кровоизлияние в мозг или помешательство.

Надо было решиться на операцию. Полковой врач сказал: «Завтра будем вас резать». И слово «резать» как нельзя лучше подходило к случаю. У костоправа для этой сложной операции не было ничего кроме большого походного ножа и обычного карманного.

Дедушка подумал: «Я, верно, не выживу. Умирать так умирать. Надо проститься с товарищами».

Врач усадил дедушку и предупредил: «Операция будет долгой». И правда, все продолжалось больше часа. Хирург, не имевший никакого опыта, старательно чистил черепную коробку моего бедного дедушки, да так непринужденно, словно это какой-нибудь железный котелок. Пациент не издал ни стона, ни крика, только батистовый носовой платок, который дедушка сжал зубами, обратился за время процедуры в лохмотья. Когда пулю наконец вынули, дедушка упал без чувств. Началась горячка, и в течение нескольких дней Багговут был на краю гибели.

Рана мучила его потом всю жизнь. Он мог надевать только мягкие фуражки и все время носил повязку.

Дед пользовался всеобщей любовью и уважением. Даже к неприятелю он относился по-рыцарски. Даже в Польше, куда он был направлен для подавления беспорядков, он оставил добрую по себе память.

Когда при Александре II ему предложили стать комендантом Петропавловской крепости, он отказался: «Быть тюремщиком не смогу». Когда же император стал сам просить его, он горячо ответил: «Ваше величество, я плохо буду справляться с обязанностями. На следующий день после моего назначения все двери крепости отворятся, а заключенные выйдут на волю!» Императору такой ответ не пришелся по душе, тем более что назначение комендантом было знаком высшего доверия. Многие добивались этого поста из-за различных привилегий, полагавшихся коменданту. Кроме очень высокого жалования и прекрасной квартиры тут же при крепости каждый год весной, когда лед сходил с Невы, комендант Петропавловской крепости первым плыл на легкой лодке к Дворцовой набережной, всходил по ступеням в парадной форме и подавал государю перламутровый бокал с невской водой. Император делал вид, что пробует воду, и возвращал коменданту бокал полным золотых монет на 3 тысячи рублей.

Ничто из этого не прельстило дедушку: «Разве я смогу спокойно жить и спать, давать балы, когда буду знать, что под моей квартирой стонут узники в цепях!»