Мэлор Стуруа - Гленн Тарнер Заячья Губа

На ломберных столиках вместо карточных колод лежали стопки анкет. Молодые люди лихо заполняли их, задавая с преувеличенной вежливостью и уж с совершенно преувеличенным и неуместным весельем элементарные вопросы: имя, фамилия, адрес и так далее. Ответы они воспринимали, как откровения или подарки, ржали, как жеребцы, и хрюкали, как поросята, а затем, угодливо изгибаясь, кланяясь и почти вальсируя, вели занесенных в реестры клиентов к предназначенным для них местам, бережно усаживали в кресла и поощрительно похлопывали по плечу.

Когда процедура инвентаризации всего поголовья «будущих инвеститоров» закончилась, в залах — банкетном и танцевальном — дали полный свет. Вспыхнули гигантские хрустальные люстры, свисавшие с потолка, и многочисленные бра, рассыпанные светлячками по стенам. Незримый оркестр грянул гимн. Мы все как ужаленные вскочили со своих мест, скорее от неожиданности, чем от прилива патриотических чувств, и, приложив правую руку к сердцу, принесли присягу флагу.

Занятые этой священной процедурой, мы не заметили, как буквально у нас на глазах, словно в спиритическом сеансе, материализовалась блондинка с пышными формами Мерилин Монро в мини-юбке и макси-декольте. К ней тотчас же подскочили молодые люди со стодолларовыми бумажками, приколотыми к лацканам двухсотдолларовых пиджаков, и вознесли на руках чуть ли не до самых хрустальных люстр. Во всяком случае, мне так показалось. На мгновение произошло короткое замыкание между канделябрами и гривой золотых волос пышной блондинки. Было жутко эффектно. Кто-то подал блондинке микрофон. Молодые люди хором гаркнули: «Йе, йе, йе!» Затем заговорила она:

— Хэлло, леди и джентльмены! Мы все несказанно рады видеть вас сегодня вечером у нас в гостях. Вечер, который вам предстоит провести, будет, мы твердо уверены в этом, самым важным вечером в вашей жизни. Он решит вашу судьбу. Так наберитесь же терпения и проникнитесь надеждой! Ждите и смотрите!

Мускулистые руки молодых людей бережно опустили на танцевальный паркет дорогую ношу. Вместо обольстительной блондинки к люстрам взвился не менее обольстительный брюнет. Вновь произошло короткое замыкание между канделябрами и гривой иссиня-черных волос жгучего брюнета. Было жутко эффектно. Жгучий брюнет прокричал в микрофон:

— Хэлло, леди и джентльмены! Спору нет, страна, в которой мы живем, великая страна. Но не стоит обманывать себя — это еще не рай, и в ней еще далеко не исчерпаны все возможности для дальнейшего совершенствования. Настало время, пробил час. Маленький человек должен подняться во весь рост, расправить плечи и получить причитающееся ему сполна, как это делают уже давно его большие сограждане. Настало время, пробил час успешной погони за длинным долларом! Мы хотим, чтобы эта погоня увенчалась для вас успехом. Мы сами уже достигли его и сейчас горим желанием поделиться им с вами, ибо вы тоже имеете право на кусок традиционного яблочного или вишневого пирога. Прекрасная леди, которую вы только что имели удовольствие лицезреть, расскажет вам, как это делается.

Акробатическая группа молодых людей вновь перестроила пирамиду, вознеся к ее вершине инкарнацию[9] Мерилин Монро в мини-юбке и макси-декольте. Инкарнация немедленно защебетала о таких неотразимых материях, как норковые манто и дорогие духи, о волшебной фирме «Коскот», которая производит их и, более того, дает возможность производителям потреблять свою продукцию. Со скоростью пулемета блондинка строчила цифрами и фактами, излагая суть финансовых манипуляций, которые должны были в рекордно короткий срок превратить «будущих инвеститоров» в настоящих миллионеров.

— Вы покупаете акцию для «икса», делите ее, продаете часть «игреку» и зарабатываете на этом «зет», — щебетала инкарнация великой кинозвезды, которая в свое время так же рекламировала успех и счастье по голливудским стандартам в голливудских лентах, пока эти успех и счастье не довели ее до самоубийства. (Вы покупаете снотворное для «икса», глотаете его вместе с «игреком» и зарабатываете на этом красивую смерть, то есть, пардон, «зет».)

Было нечто противоестественное и одновременно отталкивающее в кривлянии обольстительной блондинки. Временами создавалось впечатление, что это не живой человек, а кукла человеческих размеров, из тех, что изготовляют для аттракционов Диснейленда. Казалось, кто-то у пульта управления этой электронной куклой, упакованной в синтетические массы и волокна, перепутал запрограммированный для нее текст и вместо кассеты с песенкой умеренно фривольного содержания (ведь Диснейленд как-никак посещают дети) вставил кассету от куклы, изображающей какого-нибудь знаменитого политического или государственного деятеля.

Возможно, эта сценка и не была лишена определенной доли комизма. Но ощутить ее мешала аудитория. Меня со всех сторон обступали люди — одни с отвисшими челюстями, другие с лихорадочно блестевшими глазами. Казалось, я попала в водоворот утопающих, которые пытаются удержаться на поверхности, хватаясь за соломинку. Да что там за соломинку — за кобру!

А между тем в толпе, словно шпики, шныряли молодые люди со стодолларовыми ассигнациями на пиджачных лацканах, оркестрируя и подогревая энтузиазм «будущих инвеститоров». Наконец, заняв стратегические пункты в банкетном и танцевальном залах, молодые люди начали скандировать: «MMMMOOONNEY!»

— Знакомая картина, — перебил я Элеонору. — Мне пришлось наблюдать ее совсем недавно в Чикаго.

— Отвратительная картина… Люди с отвисшими челюстями и лихорадочно блестевшими глазами стали подхватывать сначала робко, а затем исступленно клич молодчиков Тарнера. Топанье ног сотрясало паркет, дребезжали окна и люстры. Казалось, я присутствую на фестивале рок-музыки, где аудитория наполовину пьяна, наполовину взвинчена наркотиками. Но это было еще хуже. Ведь вокруг меня бесновались не длинноволосые хиппи в излохмаченных джинсах, не молокососы с героином в крови, а люди в подавляющем большинстве своем среднего и даже преклонного возраста, трезвые, как раствор борной, одетые консервативно по моде нашего «молчаливого большинства». Да, собственно, они и были его частицей, И вот это «молчаливое большинство» орало, кричало, вопило, хрипело: «MMMMOOONNEY!»

Крик нарастал стремительным крещендо с каждой новой цифрой — все более кругленькой, — которую выводила мелом на грифельной доске обольстительная блондинка, демонстрируя уравнение «икс — игрек — зет» в действии. За ревом и гвалтом я не заметила, откуда и как появилась эта доска.

Исписав всю доску цифрами, перед которыми стоял непременный знак доллара, блондинка вновь сменила мел на микрофон и понесла на этот раз совсем уж несусветную чушь: о том, что, участвуя в «спирально-пирамидальной системе обогащения», предлагаемой Тарнером, вы становитесь не только обладателем солидного капитала, но можете, если сие взбредет вам в голову, построить себе небольшой «городок будущего» с собственной плотиной и даже метрополитеном!

Я не могла поверить своим глазам — люди вокруг меня верили в кисельные берега и молочные реки, в плотину и метрополитен, которые им сулила говорящая кукла. И это те самые люди, которых превратности судьбы научили не верить ни в бога, ни в черта, которые по нескольку раз пересчитывают чеки в супермаркетах и жетоны[10] в реальной, а не фантастической подземке!

Я решила, что с меня хватит, и стала пробираться к выходу. У самых дверей мне преградил путь один из молодых людей, декорированных стодолларовыми бумажками.

— Вы это куда, позвольте спросить вас, миссис?

— Ведь это же нюрнбергское сборище. Вот только Гитлера не хватает! — ответила я с неожиданной злобой.

— Полноте… Нюрнбергское сборище… Что за чушь! Почему вы не хотите, чтобы бедные люди заработали немного денег? — сказал молодой человек с кривой усмешкой. Он взял меня довольно бесцеремонно под руку, поволок обратно в зал и усадил в первое попавшееся свободное кресло, слегка придавив к сиденью не то для острастки, не то в качестве символического жеста.

В зале по-прежнему щебетала обольстительная блондинка, а толпа, пришпоренная видениями кучи денег и собственных поместий, орала во всю силу своих легких: «Даешь доллары! Хайль Тарнеру!»

Через несколько минут я сделала еще одну попытку ускользнуть. На этот раз удачную. Небрежно перекинув пальто на руку, я стала протискиваться сквозь плотные ряды «будущих инвеститоров». У дверей меня вновь остановил молодой человек, правда другой.

— Вы куда? — осведомился он.

— В туалет.

Меня пропустили. Я пулей выскочила из отеля, надевая на ходу пальто. Меня трясло. От холода, страха, возмущения.

Было уже совсем поздно, когда я возвращалась к себе домой на Манхэттен. Ночные пассажиры метро весьма напоминают утренних, только вот лица первых выглядят более утомленными. Всматриваясь в эти лица — женщин в будничной одежде, рабочих в спецовках, негров, одетых с дешевой экстравагантностью, пожилых людей, клюющих носом, — я вспоминала аудиторию тарнеровского сборища. Те же лица: там, в отеле, искаженные жаждой наживы, здесь, в метро, заостренные лезвием забот.