Наталия Литвинова - Любовь моя безгрешна

Из-за границы Жуковский старался писать Маше как можно реже, боясь нарушить ее иллюзорное семейное счастье, ее хрупкий внутренний покой. Она сообщала ему о рождении дочери: "Милый ангел! Какая у меня дочь! Что бы я дала за то, чтобы положить ее на твои руки". Но, когда от Жуковского долго не было вестей, на грани отчаянья Маша писала ему: "Ангел мой, Жуковский! Где же ты? Все сердце по тебе изныло. Ах, друг милый! Неужели ты не отгадываешь моего мученья?.. Ты мое первое счастие на свете... Ах, не осуждай меня!.. Не вижу что пишу, но эти слезы уже не помогают! Я вчера ночью изорвала и сожгла все письма, которые тебе написала в течение этого года. Многое пускай остается неразделенным!.. Брат мой!твоя сестра желала бы отдать не только жизнь, но и дочь за то, чтоб знать, что ты ее еще не покинул на этом свете!" И вновь Василий Андреевич понимает, что, пытаясь вычеркнуть себя из жизни любимой женщины, он, сам того не желая, только делает ей больнее, и страдал еще больше от сознания того, что, помогая всем остальным, самому дорогому существу он помочь не может ничем - разве только его нечастые приезды хоть ненадолго притупляют эту боль... Возвращаясь из Берлина в Петербург, Жуковский на четыре дня снова остановился в доме Мойера, и Маша писала в восторге своей родственнице: "Даша, ты можешь вообразить, каково было увидеть его и подать ему Катьку! Ах, я люблю его без памяти и в минуту свидания чувствовала всю силу любви этой святой".

Как трудно, как горько убеждаться в том, что счастье двух людей может быть разрушено волей третьего человека! Я часто думаю о том, поняла ли Екатерина Афанасьевна, что она сотворила, был ли в ее долгой жизни хоть один момент искреннего раскаянья или она так и предстала на суд Божий убежденная в своей правоте?..

Лето 1822-го года Мойеры решили провести в Муратове, родовом имении Буниных. Всё здесь напоминало Маше о тех счастливых днях, когда они с Жуковским были вместе: гуляли по этим аллеям, читали в этих комнатах Шекспира и Гёте, мечтали о будущем - вдвоем, подле друг друга, не расставаясь ни на миг. Где эти мечты, и что теперь стало с их жизнями?.. Словно предчувствуя свою скорую смерть, Маша писала в дневнике, сидя в беседке на берегу Оки: "Стадо паслось на берегу, солнце начало всходить, и ветер приносил волны к ногам моим. Я молилась за Жуковского, за мою Китти! О, скоро конец моей жизни, - но это чувство доставит мне счастие и т а м. Я окончила свои счеты с судьбой, ничего не ожидаю более для себя".

Весной следующего года Маша тяжело переносила вторые роды. Василий Андреевич, проведший подле нее неделю, записал в своем дневнике: "Мы простились. Она просила, чтоб я ее перекрестил, и спрятала лицо в подушку..." Это была их последняя встреча.

Уже в Петербурге он получил письмо с сообщением о ее смерти.Ощущая невосполнимую пустоту в душе, тяжкое горе, легшее надгробным камнем на его сердце, скакал он в Дерпт на Машины похороны. "Я опять на той же дороге, по которой мы вместе с Сашей ехали на свидание радостное... Ее могила - наш алтарь веры, недалеко от дороги, и ее первую посетил я. Покой божественный, но не постижимый и повергающий в отчаянье. Ничто не изменяется при моем приближении: вот встреча Маши! Но право, в небе, которое было ясно, было что-то живое. Я смотрел на небо другими глазами; это было милое, утешительное, Машино небо". На могиле ему вручили последнее, предсмертное, Машино письмо: "Друг мой! - читал он. - Это письмо получишь ты тогда, когда меня подле вас не будет, но когда я еще ближе буду к вам душою. Тебе обязана я самым живейшим счастьем, которое только ощущала!.. Жизнь моя была наисчастливейшая... И все, что ни было хорошего, - все было твоя работа... Сколько вещей должна я была обожать только внутри сердца, - знай, что я все чувствовала и все понимала. Теперь - прощай!"

Маше Протасовой-Мойер было 28 лет, Жуковскому - 40, из них 16 - отданы их любви, трагической, мучительной, и все-таки счастливой в своей взаимности, возвышенной и светлой в чистоте и преданности их близких душ.

Смерть Маши прозвучала заключительным аккордом в этой печальной сонате невоплотившейся в земное счастье любви. Но ведь Жуковскому еще предстояло прожить, теперь уже без Маши, 29 лет. Как он их прожил? Какой свет оставила она в его дальнейшей судьбе?

10.

Последующие годы будут отмечены добрыми делами, милосердием, благотворительностью.

Всё свое время, душевные силы, нерастраченную любовь Жуковский отдавал воспитанию престолонаследника, вместе с Плетневым стремясь вырастить из него достойного человека, волею Божьей призванного управлять 50-тью миллионами подданных, человека, который уважает чужое мнение и отзывается на страдание других.

Взяв за основу систему образования выдающегося швейцарского педагога Песталоцци, Жуковский разработал "План учения" для Великого князя, состоявший из 4-х частей, в зависимости от возраста. Цель "Плана" - свести воедино изучение разных предметов, выработать одну - общую для всех концепцию, во главе которой стоял сам Жуковский. Кроме этого, на нем лежала ответственность воспитания будущего императора, формирования его мировоззрения, постижения им "науки царствовать", для чего Жуковский создал специальный свод наставлений, таких как например: "Уважай закон и научи уважать его своим примером: закон, пренебрегаемый царем, не будет храним и народом. Люби и распространяй просвещение: оно - сильнейшая подпора благонамеренной власти; народ без просвещения есть народ без достоинства. Люби свободу, то есть правосудие. Владычествуй не силою, а порядком: истинное могущество государя не в числе его воинов, а в благоденствии народа. Будь верен слову: без доверенности нет уважения, неуважаемый бессилен. Окружай себя достойными тебя помощниками: слепое самолюбие царя, удаляющее от него людей превосходных, предает его на жертву корыстолюбивым рабам, губителям его чести и народного блага. Уважай народ свой: тогда он сделается достойным уважения". Воспитывая Великого князя в духе этих наставлений, Жуковский, как мне думается, смог взрастить монарха, отменившего в конце концов, после почти столетних безуспешных попыток, позорное крепостное рабство. Правила эти актуальны и по сей день, остается только жалеть, что так мало людей знакомо с ними. Может быть, будучи широко распространенными, они помогли бы уменьшить число раболепствующих взяточников и корыстолюбивых лжецов, порой находящихся у власти?

Служебная квартира Жуковского - воспитателя цесаревича - находилась на верхнем этаже Шепелевского дворца, недалеко от Зимнего. Там по субботам собирались поэты, писатели, художники, музыканты, композиторы. Там Пушкин впервые прочитал свою "Полтаву", Гоголь - "Ревизора" и "Нос", Лермонтов "Тамбовскую казначейшу", там неподражаемо импровизировал Адам Мицкевич, постоянно выставляли свои картины Брюллов и Венецианов. Там же родился замысел Глинки написать народную оперу, для чего Жуковский предложил ему тему Ивана Сусанина и сам же, вместе с бароном Розеном, стал автором либретто, а Пушкин поделился с Гоголем сюжетом "Мертвых душ". Сюда же робко вошел приехавший из провинции поэт-прасол Алексей Кольцов. Одним словом, в течение тех 13 лет, когда Жуковский занимался с Великим князем, верхний этаж Шепелевсого дворца - "чердак Жуковского", как называли его современники - был подлинным ценром культурной и духовной жизни Петербурга.

Василий Андреевич, словно позабывший, что есть еще и личная жизнь, от которой он сознательно практически отказался, постоянно помогал другим, чему немало способствовало его особое положение при дворе. Молодой чиновник, а в недавнем прошлом гусар - Иван Козлов после апоплексического удара (инсульта, выражаясь современным языком) оказался парализованным и начал терять зрение, но - что удивительно! - сделался талантливым поэтом, хотя до болезни не написал ни единой строчки. Жуковский, зная его стесненное финансовое положение, организовал подписку на сборник его стихов, постоянно навещал его, поддерживая духовно и материально.

Двадцатилетняя дружба Жуковского и Гоголя отмечена не только родством поэтических душ, но и постоянными хлопотами Василия Андреевича о различных вспомоществованиях и денежных пансионах для его младшего друга. Положа руку на сердце, надо признать, что без этих денег, выплачиваемых регулярно из государственной казны, Гоголь, лишенный какого-либо иного дохода, просто не смог бы существовать физически. Создавая "Мертвые души", он много лет провел за границей: то в Италии, то в Германии. В течение нескольких лет он жил в доме у Жуковского, который ласково называл его "Гоголёк". Василий Андреевич писал Вяземскому из Дюссельдорфа в Петербург: "Наверху у меня гнездится Гоголь".

В 1824 г. благодаря хлопотам Жуковского возвращен из финляндской ссылки Евгений Баратынский.

Сходящий с ума Батюшков оживлялся только в присутствии Василия Андреевича и только с ним согласился ехать на лечение в Дерпт. Но тут, увы, Жуковский со всей своей любовью и связями, был бессилен, и через пару лет Батюшков окончательно сошел с ума. Когда вернувшийся из ссылки Пушкин встретил потерявшего разум поэта, он, в глубоком потрясении, написал "Не дай мне Бог сойти с ума..."