Вещи, которые я не выбросил - Марцин Виха

«Ум, воля и трудоспособность»

«Молодежь и преступность»

Глядя на этот набор, можно представить себе фрустрированного и не отягощенного умом подростка, который, вместо того чтобы пойти работать на завод, поддается плохому влиянию – очевидный результат недостаточно развитого понятия о морали – и предстает перед лицом суда для несовершеннолетних.

На полках ниже начинается эпоха светлых и мягких обложек. Мама собрала целый уголок книг о счастливом теле. Свободной душе. Преодоленном чувстве вины. Сначала нужно было очиститься от яда (слово «токсичный» выиграло плебисцит по званию прилагательного десятилетия).

То, что она поставила «Единственного ребенка» именно сюда, меня обеспокоило. А дальше хит:

Девяностые годы – царство наречия «как». Все стало возможным. Проблемы, собранные в запыленных томах, дождались лекарства. Решения готовы. Нужно только знать как.

При коммунизме усиленно тренировали навык стоять на месте. Сохранять капитал. Не растрачивать аванс. Оставаться порядочным человеком. При капитализме инструктировали, как все изменить. Как тренировать ум, мышцы, как сбросить килограммы, стать лучшим отцом, осознанным потребителем, здоровым покойником. От очередных книжных корешков бил оптимизм.

Последняя книга – как я убедился – это нравоучительная история, вдохновленная мультфильмом «Клиффорд – большая красная собака». Судя по всему, она ждала, втиснутая между депрессиями и нарушениями аппетита, прихода внучек. Мама подумала обо всем. Я даже вижу тоненькую книжечку под названием «Как я ликвидировала родительский дом» – ее я откладываю в сторону.

Она была выдающейся бабушкой. Знатоком оптового склада «Лего». Постоянной посетительницей магазинов игрушек с самым богатым выбором головоломок, развивающих конструкторов и пазлов, подобранных в соответствии с возрастом ее внучек.

Хватило одного поколения, чтобы потрепанные карточки с тестами, которыми она мучила меня в детстве, превратились в приятные разноцветные игрушки для моих детей.

Любимые магазины разорялись один за другим. Мама провожала их в вечность. На последней распродаже забирала остатки товара и покидала пустое помещение.

Иной раз – в попытках спастись от краха – владельцы отказывались от серьезного ассортимента и пытались продавать какую-нибудь ерунду. В таких случаях мама объявляла им бойкот и искала очередного предпринимателя с геном саморазрушения.

Она была требовательной читательницей детской литературы. На полках собирала красивые и достойные экземпляры. Богато иллюстрированные книги о пингвинах-геях. О медвежатах с пограничным расстройством личности. О кроликах, в чьи норки ворвалась война. Книжки о белочках-беженцах. Книжки с серым фоном, сумрачным небом, бескомпро-миссным отсутствием цвета (гамма: осень в Луганске).

Однако она умела оценить настоящий китч. Мыши в балетной школе. Ослепительные гиперреалистичные иллюстрации с миллионом деталей – иллюстрации, которые можно было разглядывать часами, выискивать самые миниатюрные предметы и наконец обнаружить, что в малюсенькой, укрытой в тени рамке угадывается дагеротип мышиного прадедушки (бакенбарды и фарфоровая трубка, на которой – невероятно! – вывели крошечную мышку в мундире времен Маустерлица).

«Я работаю на бессмертие», – говорила мама. Она слагала чужие воспоминания. Чтобы когда-нибудь дети поняли – моменты, проведенные в ее квартире, среди книг с иллюстрациями и фильмов на видеокассетах, были единственными моментами абсолютного покоя. Что только там было безопасно. Возможно, она не ошиблась.

Я помню осень, когда мы ходили покупать «Кто утешит малютку Кнютта?». Это было одно из поздних произведений Туве Янссон – тоненькая книжка-картинка. Я ничего из нее не помню, кроме названия.

Но тогда каждый вечер мы с матерью отправлялись в книжный в новом доме на улице Мадалинского. Сегодня дом уже не новый, и, наверное, туда въехал какой-нибудь банк, аптека или офис сотового оператора.

Одна продавщица казалась добрее остальных. Мама такое чувствовала безошибочно. Всегда умела вычленить слабое звено среди персонала.

Поэтому мы каждый день брели сквозь тополиные листья, чтобы задать ритуальный вопрос:

– Есть «Кто утешит малютку?»

Мы вовсе не рассчитывали на положительный ответ. Если бы «Малютка» появился утром, его бы тут же продали. Он исчез бы с полки, прежде чем мы бы успели выйти с работы (в случае мамы) и из школы.

Так зачем же мы неделями выстаивали перед прилавком, упорно повторяя наш вопрос? Дело в том, что мы разработали долгосрочную программу по умасливанию продавщицы. Мы должны были ее убедить, что нам это важно. Что мы желаем «Малютку» сильнее, чем кто-либо другой в нашем районе. Мы заслуживаем его больше, чем придурковатый племянник подружки из мясного, даже если бы взамен «Малютки» можно было получить определенное количество сосисок или мясопродуктов. И уж точно больше, чем эти чертовы пенсионеры, которые шляются по утрам и скупают все самые интересные издательские новинки.

Один особенно наc раздражал. Он носил костюм, зачесывал лысину, сыпал двусмысленными комплиментами. Дошел до того, что звал продавщицу из книжного замуж и задаривал кондитерскими изделиями. Было непонятно, зачем ему «Кто утешит малютку?». Может, обещал продавщице кондитерской? Тогда получился бы замкнутый товарооборот.

Нам угрожали даже конвоиры, сопровождавшие доставку в Дом книги. По утрам они развозили новинки и, разумеется, тащили все, что только могли унести. Знакомый родителей защищал одного из них в суде.

– Если влепят меньше пятерки, вся моя библиотека – ваша, пан адвокат, – уверял обвиняемый.

– Ну-ну. Все так обещают, – бурчала адвокатша, а я представлял себе библиотеку конвоира, полную редких изданий, ценных экземпляров, с «Малюткой» на почетном месте.

Моей задачей было умилять продавщицу, пока мать вовлекала ее в своеобразный сговор. И всё с одной целью.

В один прекрасный день наконец привезут «Малютку». Тогда-то продавщица и вспомнит нашу стойкость. Подумает: «Ладно, ладно, они столько ждали». И отложит один экземпляр под прилавок. Рискуя пасть жертвой мести всей очереди, навлечь на себя гнев начальства, отправиться в ссылку в Сибирь. Она сделает это ради нас! Ради этого симпатичного мальчика и его темноволосой мамы.

Мать разыгрывала этот спектакль из самых добрых побуждений. Хотела меня убедить: мир даст нам то, что для нас действительно важно. Каждому по потребностям – с условием,