Тайна Ольги Чеховой - Воронель Нина Абрамовна

В октябре 194 года в лондонской газете «Пипл» была напечатана сенсационная статья Вилли Фришхауэра «Шпионка, которая вертела Гитлером», где были собраны все одиозные слухи об Ольге Чеховой. «Знаменитая актриса живет теперь в замке в восточном пригороде Берлина, на полном содержании русских. А при нацистском режиме она так очаровала Гитлера, что генералы обращались к ней, когда хотели получить для своего полка или дивизии какое-нибудь новое оружие». Фришхауэр представил Оленьку неким симбиозом Маты Хари и мадам Помпадур, которая своим карандашиком, усыпанным бриллиантами, записывала военные тайны, чтобы при помощи своего шофера отправлять их в Москву. Очень быстро статья была перепечатана берлинской газетой «Курьер».

Узнав о публикации, Оленька явилась в Карлхорст к сменившему Вадиса генералу Зеленину и потребовала опубликовать ее ответ на клеветнические измышления. Особенно возмутило ее заявление, что генералиссимус Сталин лично наградил ее орденом Ленина. Ложь состояла в том, что Сталин действительно наградил орденом Ленина, но тетю — тезку Оленьки, Ольгу Леонардовну Книппер-Чехову, в честь ее семидесятипятилетия.

— Я никогда не имела чести лично видеть генералиссимуса Сталина, а мое влияние на Гитлера сводилось к тому, что я посещала его вместе с другими актерами во время официальных приемов. Шофера у меня не было последние шесть лет, потому что министр пропаганды Геббельс отобрал у меня машину, желая, чтобы я ходила пешком, как все простые люди.

Берия и Абакумов, конечно же, получили информацию о случившемся инциденте, но никаких указаний по этому поводу от них не последовало.

«Курьер» напечатал опровержение Ольги Чеховой с припиской, что газета уважает любимую актрису.

А годы шли, и нужно было как-то организовывать свою жизнь, что было непросто при полном отсутствии кинопромышленности. В 1948 году на экраны Германии вышел один-единственный фильм «Храм Венеры», снятый и смонтированный в начале 194-го. Чтобы поддерживать профессиональную форму и вообще, чтобы продолжать жить, Оленька стала ставить маленькие спектакли, в основном из русской классической литературы, и даже открыла собственный театр, в котором главные роли играла ее дочь Адочка. Не совсем ясно, куда исчез ее молодой друг Альберт, но в дальнейших довольно отчаянных сценариях ее жизни он, очевидно, уже не участвовал. Зато время от времени приезжал из Москвы ее приятель, Виктор Семенович, которого она по давнему обещанию всякий раз приглашала к себе в гости.

Так прошло несколько лет: жизнь как бы текла по привычному руслу, не обещая ничего хорошего, но и ничего плохого. И Оленьку даже перестала волновать уверенность в том, что симпатичная русская горничная Настя приставлена к ней Конторой и сообщает своему начальству обо всех подробностях ее жизни. И все-таки на душе было неспокойно.

В конце 1949 года отношения между советской и американской администрациями заметно обострились, все больше русских солдат появлялось на улицах и подземных переходах между восточной и западной зонами Берлина. И настал день, когда Оленьку не пропустили в западный сектор на репетицию, несмотря на то, что она предъявила свой до сих пор безотказно действующий пропуск. Не оставалось ничего другого, как ехать в Карлхорст выяснять отношения.

Ей показалось немного странным, что ее появлению там словно бы не удивились, хотя она не договаривалась заранее о своем приезде. Правда, к генералу Зеленину ее не впустили, сославшись на то, что он занят на срочном совещании, зато предложили пройти к полковнику Задорожному. Это имя Оленька слышала впервые и потому даже с некоторым интересом постучала в указанную дверь. А войдя, потеряла дар речи: перед ней за столом полковника Задорожного сидел Курт Вернер!

— Курт? Ты!? — прошептала она. — Жив?

— Сам удивляюсь, — ответил он, и тут Ольга заметила, что на его руке недостает двух пальцев, а левая щека изуродована кривым шрамом. Не успела она выдохнуть естественный вопрос, Курт прижал палец к губам и поправил:

— Теперь уже не Курт, а Сергей Николаевич Задорожный, прошу любить и жаловать. А зачем ты примчалась сюда?

— Да вот меня на репетицию не пропустили, в Шарлоттенбург.

— А-а, в западный сектор! У нас там некоторые осложнения. Но это ненадолго.

И с этими словами он протянул Оленьке заранее заготовленную записку, пальцем указывая спрятать ее в карман. Она так и сделала — Ольга доверяла Курту, ведь ее связывали с ним несколько лет тайных отношений во время нацистского режима.

— И все опять наладится?

— Да, день-другой, и все наладится. Так что можешь спокойно ехать домой.

— Только моих актеров предупредить надо. Можно, я позвоню с вашего телефона?

У Оленьки хватило выдержки не вынимать из кармана записку Курта, пока она не доехала до своего дома во Фри-дрихсхагене, да и там она сначала прошла по дорожке к озеру и достала из кармана носовой платок вместе с бумажкой Курта. Ее предосторожности были не напрасны — там была написана только одна фраза:

«Завтра в 16.00 в парикмахерской «Жозефин» на площади возле метро «Осткройц»».

Войдя в дом, Оленька закрылась в туалете и раскрошила мелко разорванную записку Курта в унитаз. Она всей кожей чувствовала, как Настя бродит под дверью туалета, пытаясь хоть что-нибудь подсмотреть, поэтому, выйдя, пожаловалась на понос и, потребовав стакан чая, легла в постель. Всю ночь она не могла уснуть, перебирая в уме всевозможные несчастья, и приехала к метро «Осткройц» раньше назначенного срока. Там она не спеша припарковала машину как можно дальше от парикмахерской «Жозефин» и прошлась по площади, рассеянно разглядывая витрины немногочисленных магазинов.

Без десяти минут четыре она вошла в парикмахерскую и, к своему облегчению обнаружив, что оба мастера заняты с клиентами, села в кресло в маленьком зале ожидания. Пока она бездумно листала прошлогодний модный журнал, в парикмахерской появился Курт, проходя мимо нее, не оборачиваясь, сказал по-немецки: «Иди за мной», — и скрылся за скрытой незаметной плюшевой занавеской дверью. Оленька прошла за ним к узкой лестнице, которая привела их в миниатюрную кухоньку. На столе стоял готовый к употреблению кофейный автомат и две пустых чашки.

Она села на стул напротив Курта, он налил кофе в чашки и предложил:

— Выпьем за встречу! Я уже не надеялся встретиться с тобой на этом свете.

— Где ты был все эти годы?

— Лучше тебе не знать. Из меня пытались вытрясти имена моих агентов, сотрудничавших с нацистами.

— Зачем?

— Затем, что всеми этими разведывательными Конторами управляют безумцы, которые считают своих агентов предателями. Но я вызвал тебя не для того, чтобы говорить о себе, а чтобы предупредить. Тебя неслучайно не пропустили в западную зону. Там, в Москве, зреет переворот, и кто-то слетит. А слетают, как правило, только в застенок.

— Кто именно?

— Это еще неясно. Есть несколько кандидатур, но первая — твой покровитель. И его сотрудники уже наперегонки пишут на него доносы, а в нашей Конторе в таком случае человек недолго занимает свой пост. Два последних предшественника твоего покровителя уже расстреляны в награду за усердную службу, и все готовятся к новой жертве. Проблема в том, что высокий начальник никогда не падает вниз один, за ним следует его окружение и его друзья, и последствия для них самые горькие.

— Ты хочешь сказать, что мне угрожает опасность?

— Оленька, у меня немного времени, и я буду краток. Да, тебе угрожает опасность, и поэтому нужно срочно уехать из советской зоны, хотя уже спущен приказ тебя не выпускать. Срочно придумай, кто может тебя отсюда вывезти, но так, чтобы никто не знал, что это ты. — Он протянул ей картонный квадратик с двумя печатями. — Это одноразовый пропуск из нашего сектора на чужое имя. Я надеюсь, что нам еще предстоит встретиться в лучшие времена.

— Один вопрос: ты сам решил меня спасти ради нашей старой дружбы?

— Я не могу открыть имя того, кто попросил меня это сделать. Для тебя же лучше этого не знать.