Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6332 ( № 28 2011)

– Если власть не готова сейчас сформулировать некие принципы существования страны, то, возможно, это сделает сам народ?

– Увы, за истекшее двадцатилетие мы в данном направлении мало продвинулись. Чтобы в этом убедиться, достаточно выйти на улицу и прислушаться. Как обращаются друг к другу люди? До сих пор самым расхожим остаётся: «Мужчина!» или «Женщина!». Если в обществе нет национальной идеи, то общество состоит не из «товарищей» или «граждан». Оно состоит из «мужчин», «женщин», «девушек», «молодых людей».

Лично мне нравится обращение «господин» и «госпожа». В нём подчёркивается христианское отношение человека к человеку: я служу Богу в служении другим людям, а поскольку я служу людям, они для меня являются господами. Но мне также кажется родным и тёплым обращение «товарищ», появившееся вовсе не при большевиках, а гораздо раньше. Сослуживцы в дореволюционной России всегда называли друг друга товарищами. Воззвания на флоте и в армии нередко начинались словом «Товарищи!». Если нация будет состоять из людей, служащих друг другу и одновременно являющимися друг для друга товарищами, в том и будет её самоопределение.

Я очень надеялся, что православие станет нашей национальной идеей после крушения большевизма. Оно стало, но, к сожалению, лишь для очень немногих. Почему? Понимаете, если в посёлке нет ни храма, ни детской больницы, их нужно строить одновременно. А у нас стали строить храмы, забывая обо всём остальном. Конечно, не хлебом единым жив человек, но и о хлебе забывать нельзя. Благотворительность, забота об образовании людей, о лечении их телесных недугов всегда была заботой Церкви, но нужно ещё воспитать поколение священнослужителей, для которых работа вне Церкви не будет, так сказать, «непрофильным активом». Такие есть, но они сейчас в меньшинстве.

– А каким вы представляете сегодняшнего россиянина? Что этот человек любит? Чего не любит? К чему стремится?

– Это слишком размытое понятие. В России нет среднестатистического человека. У нас каждый – особенный, он один такой. Я много езжу по России, так что у меня есть возможность копить наблюдения, которые позволяют делать выводы.

Однажды в южном городе я искал православный храм и обратился за помощью к женщине, по виду которой трудно было определить, кто она по национальности.

– Нашли кого спрашивать, где церковь! – фыркнула она. – Не знаю и знать не хочу.

– Простите, что спросил, – смутился я. – Вы, должно быть, мусульманка?

– Я? Мусульманка?! – пуще прежнего возмутилась она. – Да я вообще никто!

К сожалению, сейчас у нас многие могут с нелепой гордостью сказать о себе так же: «Я – никто!» То есть я ни за кого, я сам по себе, я себе на уме, у меня нет религии, твёрдых убеждений, незыблемых принципов… Увы, как оказалось, убеждения и принципы могут рухнуть в одночасье, пропасть как сбережения при дефолте и кризисе. Вот люди предпочитают быть никем до той поры, пока общество не выработает свой новый призыв, не объяснит, кем надо быть в данную эпоху.

– Когда же это должно произойти?

– Когда… Это хороший вопрос… Мне сейчас вспоминается один случай, когда судьба занесла меня в северные края нашего Отечества. В те края, где нет дорог, а транспортное сообщение возможно только по воздуху. И застрял я на отдалённой стоянке учёных-исследователей. Меня ещё несколько дней назад должны были забрать вертолётом на Большую землю, но поднялась пурга. И сколько простоит нелётная погода, никто не может сказать.

Вот сижу я, думаю: «Прилетит вертолёт сегодня или не прилетит?» А рядом сидит другой человек и тоже ждёт этого вертолёта, потому что тоже собирался на Большую землю – закончилась его командировка. И вот вдруг он говорит:

– Летит.

Я прислушиваюсь и ничего не слышу. Возражаю:

– Не может быть. Ничего не слышно.

А он с уверенностью:

– Летит.

Я снова прислушиваюсь – ничего. Но вдруг минут через пятнадцать слышу звук… И вправду летит! Вот что значит опытный слух и напряжённое ожидание.

– Так когда же к нам прилетит вертолёт с Большой земли?

– Не знаю. Но если человек долго и сильно чего-то ждёт и слух у него настроен правильно, то услышать заветный звук можно намного раньше остальных.

– А что произошло за эти двадцать лет с нашей культурой? Ведь на неё навалился масскульт…

– Знаете, если бы я взялся за создание романа о будущем, там обязательно появилась бы строчка: «Все перестали читать Донцову». Современное тиражирование пошлости страшно угнетает. Я не боюсь говорить, что я – малоизвестный писатель. Что уж там… Но я бы вовсе не переживал, если бы меня заслоняли талантливые люди. Обидно, что заслоняет раскрученная и наглая пошлятина, дурацкая детективная жвачка. Но я не отчаиваюсь. Я убеждён, что новую «Войну и мир» и новый «Тихий Дон» ещё напишут…

Беседовала Светлана ЛЫЖИНА

Статья опубликована :

№30 (6332) (2011-07-27) 2

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 3,5 Проголосовало: 17 чел. 12345

Комментарии: 29.07.2011 09:24:49 - Анатолий Фёдорович фёдоров пишет:

Есть,есть надежда....

Хорошее интервью "хорошего человека" и писателя...О Будущем следует писать однако уже сейчас, поскольку грозный час перемен придёт нежданно-негадано, и мы опять НЕ будем знать, ЧТО же нам ДЕЛАТЬ!Предлагаю свой вариант Будущего (см http://www.proza.ru/2009/10/09/623 ).

Дискуссия

Мечты и Конституция

КНИЖНЫЙ  

  РЯД

Медушевский А.Н. Диалог со временем : Российские конституционалисты конца XIX – начала ХХ вв. – М.: Новый хронограф, 2011. – 488 с. – 750 экз.

В России тема конституционного права – одна из наиболее актуальных. Для прогрессивно настроенной части нашего общества текст Основного закона страны всегда представлялся выражением самых светлых чаяний и стремлений. Дескать, что напишем в Конституции, то будет неукоснительно соблюдаться. Вера во всеподчиняющую силу Конституции по меньшей мере наивна, но подобное отношение уже стало традицией. Как утверждает автор книги «Диалог со временем», рассказывающей об авторах проекта Российской Конституции 1905 года, традиция была заложена именно тогда, во времена Первой русской революции и первой в нашей истории Государственной Думы.

Исследования в области социологии права показывают, что Конституция является живым и действующим документом только при определённых условиях. Конституции, принятые во Франции, США или, к примеру, испанская Конституция, появившаяся после смерти Франко, лишь закрепляли и конкретизировали те изменения в обществе, которые уже произошли. В России же авторы основного закона стремились и стремятся опередить события – превратить текст Основного закона в манифест, программу действий или путеводную нить для будущих преобразований.

Конечно, сейчас, глядя на историю 1905 года, легко рассуждать об утопичности взглядов тогдашних конституционалистов. Как показывает нам автор книги, эти люди переоценили значение Первой русской революции. Они искренне полагали, что Россия окончательно встала на капиталистические рельсы, и теперь все политические процессы в государстве начнут протекать по аналогии с Западной Европой. Оказалось, нет.

В то же время необходимо отметить, что российские конституционалисты начала XX века внесли существенный вклад в науку как теоретики права. В российском правоведении ими были поставлены непреходящие вопросы. Например, вопрос о признаках демократии и авторитаризма. Сейчас выработка чёткого, принятого всем мировым сообществом определения авторитарного режима стала жизненно важной для государств, заподозренных в «отсутствии демократии». Также с начала XX века в российском правоведении стал разрабатываться вопрос о том, как демократические институты могут неожиданно для себя способствовать возникновению и укреплению диктатуры. Царская власть воспринималась разработчиками Конституции 1905 года именно как диктатура.

К сожалению, блестящее владение теорией не спасло от ошибок в правоприменительной практике. А ведь коллеги с Запада предупреждали. В книге довольно значительное место уделено рассказу о том, как относились европейские – и в первую очередь немецкие – учёные-правоведы к российским революционным событиям начала XX века. Перспективы перехода от неограниченной монархии к конституционной монархии оценивались западными специалистами весьма скептически. Что касается перспектив введения в России всеобщего избирательного права, то здесь один из европейских наблюдателей прямо говорил: «Это невозможно». И всё же российские конституционалисты сохраняли веру в несбыточное и включили в свой проект много положений, заведомо невыполнимых. Итог – проект так и не был принят.