Валерий Буре - Невыдуманные истории

Анатолий Коршунов

ДВЕ СЕКУНДЫ ИЗ ЖИЗНИ КОЛЕСОВА

Австралийский тренер по легкой атлетике Перси Черутти однажды сказал: «Бег — лучшее средство выражения своего «я». Великолепные слова! Но Черутти слишком любил бег. Если же подходить к вопросу о средстве выражения своего «я» беспристрастно, то точнее будет назвать не бег, а спорт вообще. Во всех его проявлениях.

Да, в спорте — неважно, бег это или плавание, борьба или что-то другое — нередко наступают минуты, когда для победы нужно отдать все силы, в полной мере проявить самоотверженность и мужество. У Анатолия Колесова была такая минута, и она запомнилась ему отчетливо, хотя с тех пор прошло уже немало времени…

Токио. Борцовский зал «Комадзава». На ковре он и француз. Все почти уже решено… Впрочем, нет, не совсем все. Есть один шанс из ста. Но, чтобы воспользоваться им, нужно пойти на отчаянный риск…

Колесов начал турнир неудачно. В первой же встрече с корейцем Чаном он получил штрафное очко. Как все атлеты Востока, кореец был гибок и необычайно упорен. Он метался по ковру, прыгал из стороны в сторону, не давался в руки. Только в конце десятой минуты Колесов сумел перевести его в партер, взял «на ключ» и стал заворачивать на лопатки. Чан терпел, скрежетал зубами, но стоял, стоял… Закатив глаза, он смотрел на секундомер. Стрелка стремительно бежала к спасительной отметке «10». Левая лопатка корейца уже касалась ковра, когда раздался свисток судьи. Время истекло.

Во второй день Колесов сначала боролся с румыном Царану. Он знал его как свои пять пальцев. Встречался до Токио четырежды: одна ничья, три победы. Но каждый раз это были трудные победы. Царану, разуверившись в успехе, становился все осторожнее и осторожнее. В последний раз на международных соревнованиях в Болгарии Колесову, чтобы победить, пришлось пуститься на довольно рискованный вызов — «отдать» Царану шею. Румын соблазнился, попытался провести прием и… сам оказался на лопатках. Теперь он все время держался настороже. Колесов шел вперед, открывался, искал сближения, предлагал борьбу. Но все было тщетно. Царану ловко балансировал на краю ковра. Двумя руками он ловил руку Колесова и, захватив, подолгу держал ее, не давая вести борьбу. Колесов таскал его за собой по ковру, вытягивал к центру, но стоило ему пойти на прием, как все повторялось сначала. Царану отступал к краю, и если даже попадал на прием, то все равно падал на ковер. Так прошли все десять минут.

Вторым его соперником в этот день был болгарин Тодоров. Тоже старый знакомый, с которым он всегда расправлялся довольно легко. И сейчас Колесов рассчитывал на эффективный выигрышный прием, но Тодоров ушел в защиту. Только в самом конце встречи Анатолию резким нырком удалось сблизиться с противником и провести сталкивание. Тодоров чисто лег на лопатки, но голова его оказалась за ковром. Снова ничья.

Никогда, ни один турнир не складывался для Анатолия Колесова так тяжело. После ничьей с Тодоровым ему предстояло держать экзамен на стойкость. Пять штрафных очков!.. Над ним нависла угроза поражения. Вечером, когда подводили итоги дня, тренеры даже не назвали его среди тех, кто еще сохранил шансы на победу. А один руководитель сказал: «Ну, Колесов уже не выиграет. Смотрите за Рощиным».

Проигрывать всегда трудно. Особенно трудно, когда ты знаешь, что команде по горло нужна твоя победа. И в десять раз труднее проигрывать на олимпийских играх. А он проигрывал. Пять штрафных очков и впереди встреча с Шермайером — неизменным финалистом всех последних мировых чемпионатов, призером Олимпийских игр в Риме. Если даже Колесов победит его, этого будет мало. Нужно победить чисто. Броском на лопатки.

Над Олимпийской деревней сгущались сумерки. Колесов сидел в комнате, не зажигая света, наедине со своими мыслями. В Москве еще только начинался день, а для него он уже злополучно окончился. В Москве ничего не знают и ждут победы: друзья в Центральном спортивном клубе Армии, жена, сын — все, кто знаком с ним. Здесь, в Токио, уже не верят, а там еще ждут…

Наутро он вышел против Шермайера. В нем было столько решимости и злости, что француз испугался. Он знал, что Колесову нужна чистая победа, и понял, что тот действительно не уйдет с ковра без нее.

Колесов устремился навстречу сопернику. Вперед, только вперед! Долговязый Шермайер вяжет руки, пытается обороняться. Но Колесов разрывает захваты. Бросок, другой, третий. Шквал атак обрушился на француза. Его ноги ежесекундно чертят в воздухе дуги. Да, японцы, ценители борьбы, еще не видели подобного натиска, такого неукротимого желания победить. Колесов рассказывал потом:

— Мной овладело неистовство. Я «забросал» француза. Но не мог рассчитать силы. Слишком велико было нервное напряжение. То перекручу, то после броска упаду вместе с Шермайером, то вышвырну его за ковер, то вылечу сам. Я навязал сумасшедший темп.

На пятой минуте Анатолий вдруг почувствовал, что начинает уставать: И тут он понял, что если сейчас не положит на лопатки француза, то потом у него не хватит сил. «Стой, — сказал он себе. — Стой! Спокойнее».

Они неожиданно замерли посреди ковра. Он и Шермайер. Друг против друга.

В этот короткий миг Анатолий обдумал все: «…Я подниму руки и шагну вперед. Рискованный вызов. Но он должен на него клюнуть. Он слишком устал, чтобы остерегаться. Самое простое бросить меня через грудь. В моем распоряжении будут доли секунды. Нужно перехватить бросок и чисто выиграть. Не успею — лягу на лопатки сам».

Подняв руки, Колесов идет навстречу французу.

— Что он делает?! Он сошел с ума! — зрители вскочили с мест.

— Это верный проигрыш!

Шермайер обхватывает его туловище, рвет на себя… Ну! Стальные клещи сжимают руки Шермайера. Какое-то мгновение Колесов следует за усилиями француза. Пора!.. Рывок! Колесов выставляет вперед правую ногу — «зашагивание». Еще один невероятный рывок, и Шермайер уже сам летит через грудь Анатолия на лопатки. Он еще пытается «мостить», но Колесов прижимает его к ковру.

…Пройдет еще немного времени, и о токийском турнире забудут. Минувшие события, полные драматизма, колонками цифр лягут на страницы справочников. И только те, кто прошел через него, прошел во имя олимпийской победы, будут помнить все трудности борьбы. Не забудет и Колесов. И как в изнеможении после свистка судьи он упал на ковер рядом с Шермайером. Лежал и не мог встать. Как в финале выиграл у поляка Дубицкого и сделал ничью со шведом Ньюстремом, потому что тот изо всех сил уклонился от честной борьбы. Как уже в самом конце все зависело от исхода встречи между поляком и шведом.

Если бы швед победил чисто и оказался легче Колесова, золотая медаль досталась бы ему. Ньюстрем пришел в раздевалку к Дубицкому и предлагал деньги. Чтобы тот «лег». Но Дубицкий выгнал его. А когда уже шел бороться, сказал Колесову:

— Не волнуйся, Толя. Я у него выиграю.

Он был настоящий парень — этот поляк. И все же Колесов не мог оставаться спокойным. А вдруг?..

Утром при взвешивании он заметил, что Ньюстрем легче. Но на сколько? Нельзя ждать сложа руки. Товарищи по команде укутали его в специальный костюм, по очереди возили, бросали, швыряли по ковру. Он вставал, снова, шатаясь, лез в борьбу. Потом; когда Дубицкий с Ньюстремом были уже на ковре, он подумал, что чем так лежать и ждать, лучше лечь в горячую ванну. Может быть, удастся сбросить еще несколько граммов. Дубицкий с Ньюстремом свели встречу вничью. И Анатолий Колесов — уже олимпийский чемпион — встал на весы. Просто для интереса. Он потерял четыре килограмма.

На московском чемпионате баскетболистов Европы 1965 года журналисты, кажется, проинтервьюировали всех — и тренеров, и капитанов команд, и судей. Охватили даже врачей и массажистов. И только «Гулливеры» почему-то оставались в стороне.

Впрочем, одну из причин этого я обнаружил сразу же, как только начал переговоры с самыми высокими людьми чемпионата. Да, да, именно переговоры: самому приходится все время задирать голову, а собеседник басит тебе как будто бы из окна второго этажа.

— Не припомните ли вы веселого эпизода, связанного с вашим высоким ростом?

— Как же не припомнить! — ответил на мою просьбу с улыбкой «Главный Гулливер» (его рост два метра четырнадцать сантиметров) из команды ГДР Карл-Фридрих-Шталь. — Перед самым отъездом в Москву пошли мы всей командой в кино. Только начался сеанс, как сидящий сзади товарищ попросил меня пересесть на последний ряд. «Если, конечно, вы не хотите, чтобы мне пришлось уйти домой», — добавил он кротко.

— Вообще-то я не самый высокий в Италии, — начал интервью итальянский гигант Массимо Мазини. — Есть еще вершины в Альпах, знаменитая Пизанская башня, а мой рост всего два метра восемь сантиметров. Но когда я еду в своем открытом «Фиате-500», мне немного смешно, а уже встречные автомобилисты хохочут до упаду. Я не обижаюсь. Не выпустили бы они только руль из рук…