Юрий Винничук - Легенды Львова. Том 2

После этого он спрятал листок под подушку и заснул с блаженной улыбкой, будучи уверен, что утром уже не подстерегут его никакие неожиданности.

Как только первые лучики солнца защекотали Файфелю нос, он встал, достал бумагу из-под подушки и прочитал: «1. Очки – на столе». Чудесно! Файфель надел очки и читал дальше: «2. Кафтан на дверях». Ага! Он надел кафтан, потом узнал где лежат ботинки, обулся, а когда дошел до пятого пункта «А я лежу в кровати», удивлению его не было границ. Он внимательно осмотрел кровать, но там не было никого.

Файфель был сильно озадачен, он стал ходить из угла в угол, заложив руки за спину, и думать. Он думал так напряженно, что даже пот выступил у него на лбу. Ещё бы! Разве не он самый учёный из хасидов? А если так, то всё, что напишет его рука, – истина. Разве он не написал собственноручно, что лежит в кровати? Написал. И если все другие пункты, указанные на бумаге, оказались правдивыми, а все вещи находились именно там, где и должны были быть, то нет никаких оснований усомниться в последнем пункте.

«Итак, я отыскал все вещи, – сказал он сам себе, – но не нашёл себя. И что это означает?»

Тут он ощутил, как холодный пот выступил у него на лбу. Ему стало страшно.

 – Если меня нет там, где я ещё вечером должен был быть, это означает только одно: я ночью исчез! Я исчез, и меня нет!

Волосы у него стали дыбом. Файфель что было духу выскочил на улицу и побежал наугад, куда глаза глядели, в поисках себя. Он бежал и бежал, пока не устал, а кишки у него в животе не заиграли марш. «Вот беда, – загрустил он, – мало того, что я исчез, так ещё и голод меня донимает. И кто бы меня накормил?»

Осмотрелся он вокруг и увидел панский дом. «О, здесь, должно быть, живёт какой-то богач, – обрадовался Файфель, – он должен меня накормить. Пойду попрошу. За спрос не бьют в нос».

Вот он постучал в ворота, слуги его выслушали, пошли спросить пана, а тот приказал привести гостя. Оказывается, пан как раз нуждался в стороже для своего жеребца, которого недавно купил на ярмарке. Жеребец дорогой, одного его в конюшне оставлять было нельзя, иначе его украдут. Файфель подумал, что сторожить коня совсем просто, и согласился. Его хорошо накормили, а когда свечерело, он набросил на себя одеяло и умостился на груде сена перед конюшней. Не много и времени прошло, как он сладко себе захрапел.

Файфель спал, а вот пан заснуть никак не мог. Он очень переживал за своего коня. Всё ему чудилось, будто кто-то подкрадывается к конюшне: вот веточка хрустнула, вот песок зашуршал под ногами… Наконец он не выдержал, набросил на себя халат и тихонько выбрался во двор. Подошёл к конюшне, отворил двери, убедился, что конь стоит на месте, вышел, закрыл двери, а Файфель его даже не заметил.

 – Ага! – воскликнул пан. – Вот так ты стережёшь моего коня! Спишь!

 – Я сплю? – пришёл в негодование тот. – Я всё слышу и вижу. Просто я задумался.

 – И о чём же ты так задумался?

 – О-о, я задумался над большой Господней мудростью. Как хорошо он поступил, что не создал землю съедобной. Иначе бы мы её уже давно съели. Правда?

 – Правда. И что тебе за бред в голову лезет? Я тебя нанял охранять коня, а не для того, чтобы ты здесь фантазировал.

Файфель покивал головой, но следующей ночью снова задремал. А вот пан спать не мог, крутился, вертелся, пока наконец-таки не встал с кровати и не вышел во двор. Подошел к конюшне и видит, что Файфель снова спит. Он его толкнул и говорит:

 – Разве я не велел тебе следить за конём? А ты снова спишь!

 – Ой, да разве я сплю! Не сплю, а только задумался. Я в этом не виноват. Такой уж я уродился, что должен всё время о чём-нибудь думать.

 – И что ты на этот раз надумал?

 – Я думал о том, какой наш Господь мудрый, что создал ночь и день, потому что если бы был только день, то не знали бы, когда спать ложиться. Правда?

 – Правда. Но ты должен следить за моим конём, а не думать о чём попало.

На третью ночь Файфель снова погрузился в раздумья. Ему хотелось поскорее отыскать себя, и он парил мыслями по всему миру, гадая, где он может быть. И не заметил, как сомкнул веки. А открыл их только, когда рассвело. Да и то только потому, что пан его растолкал с воплем:

 – Ты! Остолоп! Коня нет!

Файфель спокойно глянул на пана и произнёс:

 – И чего бы я кричал? Я знаю, что коня уже нет. Собственно, именно над этим я и задумался. Как-то так получается, что его нет, а конюшня и ворота стоят целые, хотя я сидел здесь всю ночь.

Пан разозлился так, что начал бедного хасида лупить. Бил, молотил, теребил за пейсы, пинал ногами, аж на бедном Файфеле живого места не осталось. И тут его озарила благословенная мысль: «Если я чувствую, что у меня болит голова и спина, то это означает, что они у меня есть. А там, где есть моя голова и моя спина, должен быть и я!»

 – Ура! – закричал Файфель вдруг так радостно, что пан на миг оторопел и перестал его бить. А Файфель вырвался из рук пана и с радостным воплем побежал домой. – Я нашёлся! Нашёлся! – кричал он, и люди оборачивались ему вслед, качая головами.

Холмщак Файфель мечтал увидеть Львов. Мечтать можно долго, но наш Файфель был человеком решительным и наконец решил свою мечту воплотить в жизнь. Однажды утром, только рассвело, взял он еду на дорогу, взял костыль и отправился в сторону столицы. Шёл, шёл целый день, устал, а тут и вечер наступил. Вот он и разложился в мягкой, поросшей травой канаве при дороге на ночёвку. Положил под голову узелок и только собрался задремать, как в голову ему пришла тревожная мысль: а что если я, проснувшись утром, перепутаю, в каком направлении Львов, и поплетусь назад в Холм? Но Файфель был не глуп, и сразу нашёл замечательный выход. Чтобы завтра не сбиться с верного пути, он разулся и положил свои ботинки рядом с едой носками в направлении Львова, а пятками лег в направлении Холма.

 – О, теперь я спокоен, – сказал он себе, – теперь я с дороги не собьюсь, ведь ботинки показывают на Львов, а пятки – на Холм.

С этой приятной мыслью он и задремал. Пока он спал, по дороге проезжала телега, гружённая хворостом, ветки свисали с неё по обе стороны, поднимая пылищу. Не стоит и удивляться, что те ветви зацепили ботинки Файфеля и развернули их задом наперёд. Теперь ботинки носками указывали на Холм, а пятки – на Львов.

Только рассвело, Файфель проснулся и протёр глаза. Огляделся по сторонам и очень удивился: что он делает в этой канаве у битой дороги? Глянул на свои босые ноги и снова призадумался: а где же ботинки? Повернул голову в сторону: есть! И тут он припомнил, что путешествует во Львов. Вот какой он умный! Как он ловко всё придумал. Теперь он точно знает, в каком направлении двигаться дальше: носки – на Львов, пятки – на Холм. Но ему в Холм не надо, ему надо во Львов.

Весело напевая, Файфель обулся, закинул узел на плечо и двинулся в том направлении, которое указывали ботинки.

Шёл, шёл целый день и под вечер добрался до рогатки города, который только вчера покинул. Но Файфель был уверен, что попал во Львов. Идёт себе, осматривается по сторонам, и удивлению его нет предела:

 – Что за чудо! – воскликнул он. – Так это же вылитый Холм!

Такие же заболоченные улочки, такие же деревянные домики, да и куры бегают под ногами, свиньи валяются под заборами, собаки тявкают на каждом шагу, а жители прямо из окон выплёскивают на улицу помои.

 – Ну надо же такому случиться! Так здесь же всё, ну абсолютно всё – как в Холме! Кто бы подумал! Львов – замечательный город. Я чувствую себя как дома.

Выйдя на Рынок, не мог удержаться от восхищения. Ведь и Рынок до мельчайших деталей напоминал его родной! Вот и лотки такие же, и даже тот лоток, в котором в Холме торгует рыбой его Рывка, и здесь, во Львове, точно такой же. Правда, уже вечер, и на Рынке пустынно. А какая здесь синагога? Бог мой! Файфель не мог нарадоваться. И синагога здесь была такая же, как в Холме. Он был просто в восторге от Львова. А вот и шамес.

 – Шалом!

 – Шалом, Файфель!

Вот так радость! Файфеля, великого хасида Файфеля из Холма, знают во Львове и даже узнают на улице. А дальше ноги его несли уже сами, несли туда, где в Холме стоял его дом. Интересно, что находится на этом же месте во Львове? И когда он попал на улицу, которая до боли напоминала ту, на которой он жил, и увидел дом, который ничем не отличался от его родного, то уже даже не удивлялся. Единственное, что Файфеля удивило, это то, что увидел во дворе: там играло шестеро детей, и все – вылитые его дети! Но ещё шире он разинул рот от удивления, когда открылись двери и появилась его жена.

Файфель на миг остолбенел и, хватая ртом воздух, заверещал:

 – Караул! Евреи! Только посмотрите! Во Львове – всё как в Холме. Это ещё полбеды. Но чтобы на такой же улице стоял такой же дом, а в нём жила такая же зараза, как моя Рывка, – такого нарочно не придумаешь!

 – О, Файфель! Вернулся! – поздоровалась Рывка. – Идём ужинать.