Дмитрий Жвания - ПУТЬ ХУНВЕЙБИНА

- Дмитрий, вы не должны ехать в Казахстан. Казаки собираются поднять восстание в начале мая, а вам надо провести здесь акцию солидарности с ними. Ясно? Лучшего варианта, чем мирная оккупация «Авроры», я не нахожу.

Я был согласен и с идеологией, и с формой акции. Наконец, я мог провести что-то подобное тому, что видел во Франции в исполнении «Лиги коммунистов-революционеров». О своем отношении к проблеме русских в Казахстане я уже писал.

Я не имел иллюзий насчет позиции Лимонова: его симпатии были на стороне Гребнева, может быть, он напоминал ему «подростка Савенко», не знаю… Иногда европейский интеллектуал Лимонов превращался в этого харьковского подростка. То, что Гребнев расист и антисемит, Лимонова волновало меньше всего. Для Лимонова была важна структура, инструмент политики, а «кто сделает организацию успешной - сути дела не меняет». Я не обиделся на Лимонова, наверное, будь я на его месте, я поступил бы так же. Но я никогда не буду на его месте. Для меня партия – материализация идеи, а не просто инструмент. Если национал-большевизм отрицает расизм, значит, расисты в партии быть не должны, полагал я. Если национал-большевизм отрицает либерализм и демократию, значит, НБП не должна заключать союз с либералами…

«Уже в середине 1997 года восторжествовал Гребнев. Он и стал лидером организации НБП в Санкт-Петербурге, и около двух лет был нашим лучшим региональным лидером. Тыквоголовый, энергичный уличный пацан, сын татарской учительницы и вполне респектабельного папы (отец жил отдельно от семьи). Гребнев придал организации стиль бури или натиска», - пишет Лимонов. Правда, Лимонов решил не уточнять, что через два года питерское отделение НБП исключило Гребнева из партии, и тот стал правой рукой питерского нациста Юрия Беляева - жирного, низкорослого мужичка с бабьим голосом, бывшего мента. В чем выражался гребневский стиль «бури и натиска», Лимонов не уточняет тоже. Нацболы во главе с Гребневым топали ногами на демонстрациях, крича: «Нацболы идут!». Может быть, это и были «буря и натиск». Ни одной громкой акции в Питере нацболы не провели, только топали, но меня это уже совсем не касалось. Вскоре Гребнев оказался в «Крестах», его обвиняли в убийстве вьетнамского студента. На самом деле Гребнев спал пьяный в комнате, где жили его знакомые скины, вот его менты и взяли. Я слышал, что в тот период Лимонов хотел вновь призвать меня, как будто бы я – скорая помощь.

Я не утверждаю, что Андрей Гребнев был обычным гопником. Он был гопником. Но необычным! Он увлекался поэзией футуристов, наизусть знал произведения Хлебникова и Маяковского и сам писал отличные стихи. В «Лимонке» я читал его рассказы, написанные в тюрьме. Это – настоящая литература! Не знаю, читал ли он Селина и Жане, но их влияние чувствуется. Наверное, Андрей мог бы стать писателем. Но не стал. Он спился, сторчался, разложился, и его убили в пьяной драке. И только не надо втирать, что он был «человеком с другой планеты», что эта жизнь была не для него! А какая жизнь для него? Мы не выбираем обстоятельства жизни. Бог закидывает нас в жизнь, как генерал забрасывает десантников в тыл врага, и ты либо сражаешься и побеждаешь, либо сдаешься, либо погибаешь. Если человек спивается, значит, он сложил оружие, сдался. Се ля ви!

В апреле 1997 года я не мог уйти из НБП, иначе бы меня заподозрили в трусости. Я решил подготовить и провести акцию на «Авроре», а потом раскланяться с людьми Лимонова.

5 апреля я при помощи Андрея Гребнева организовал празднование Дня нации, этот праздник придумал Лимонов и приурочил его к победе Александра Невского на Чудском озере (Ледовое побоище). Я узнал, что в этот день питерское отделение Российской коммунистической рабочей партии проводит митинг у Казанского собора, и предложил прибегнуть в тактике Муссолини – просто перехватить чужой митинг. Я читал, что отряды революционного фашистского действия приходили на чужие митинги, затыкали ораторов и превращали чужой митинг в свой. Мы сделали тоже самое. Местный лидер РКРП по фамилии Турецкий пытался протестовать, но я высмеял его. Гребнев и его ребята принесли звукоусилитель. Турецкий что-то кричал, я подал сигнал, и ребята на всю мощь врубили музыку группы «Нож для фрау Мюллер». Турецкий пожаловался милиционерам, но те решили не ввязываться. Турецкий, крича в наш адрес проклятия, ушел, а мы бодро провели митинг.

В апреле 1997 года я, пожалуй, был самым частым гостем на крейсера «Аврора». В акции на крейсере согласилась участвовать «Рабочая борьба», и мы вместе с Пашей Черноморским облазали все закутки корабля. Вначале была идея запереться в каком-нибудь помещении «Авроры», но выяснилось, что ни в одном помещении нельзя запереться, забаррикадироваться: железные запоры с наружных люков были свинчены. Тогда я предложил влезть на капитанский мостик, корабельные реи и оттуда скандировать лозунги, вывесить флаги и транспаранты.

За день до акции позвонил Лимонов и сообщил, что казаки поднимать восстание отказались. По правде сказать, я с самого начала не верил в решительность казаков. Да и какие они казаки! Ряженые…

- Но партия все рано ждет от вас решительных действий! Вы не должны отказываться от того, что наметили и подготовили. Пусть это будет акция солидарности со всем угнетенным русскоязычным населением СНГ.

В день перед акцией я собрал актив в штабе и объяснил, что идеология акция как бы расширяется в связи с тем, что казаки отказались поднимать восстание. Мы решили, что с капитанского мостика будем скандировать: «Русский – звучит гордо!», «Нет угнетению русских!», а также общепринятые партийные лозунги. Я договорился с Гребневым, что он будет командовать отрядом, который взберется на мостик и реи, а я буду руководить всей операцией в целом. Мне предстояло создать ажиотаж на крейсере с помощью подставных экскурсантов, то есть активистов из группы прикрытия, а после акции – вытаскивать задержанных из милиции. И главное, без чего об акции никто бы и не узнал, кроме матросов «Авроры» - организовать прибытие журналистов, прежде всего – телекамер.

В полдень 6 мая национал-большевики и ребята из «Рабочей борьбы» прошли на крейсер под видом экскурсантов. На набережной меня ждала съемочная бригада НТВ.

- Значит, так. Мы поставим в эфир сюжет о вашей акции только в том случае, если приедет ОМОН и задержит вас, - заявила репортеша, молодящаяся, высохшая, высокая дамочка лет 37-40.

Я кивнул. Мы знали, на что шли. Но Гребнева все же предупредил:

- Андрей, акцию придется продолжать до тех пор, пока не приедут менты. Как приедут – вы сразу подчинитесь их требованиям. Телевизионщикам для картинки нужно снять, как вас будут арестовывать.

Гребнев не стал оспаривать мое решение. То, как проходила акция, довольно точно описал Паша Черноморский: «Как только мы ступили на палубу, часть товарищей бегом рванула вперед и, спустя секунд двадцать, парни уже взгромоздились на определенную высоту. Мне, как самому младшему и имевшему какую-то журналистскую ксиву, была отведена роль прикрытия - в случае появления ОМОНа я должен был изображать журналиста и не давать ментам избивать наших людей перед фотокамерой. В общем, я остался на палубе. Паника на корабле началась практически сразу. Какой-то мужик в военной форме орал в рацию, что «Аврору» захватили фашисты, энбэпэшники орали лозунги, а я изображал активную деятельность, бегая под Димины выкрики взад-вперед по палубе. Мой тогдашний бойфренд Заур залез, помнится, выше всех, и тоже что-то кричал. Самое интересное, что когда позже появились менты, свинтили всех, кроме одетого в модный тогда камуфляж Заура. Вскоре появились телевизионщики, все было запечатлено на пленку - и дело было сделано. Лениво подкатившие к крейсеру менты никого не били, а посадили наших людей в автобус и отвезли в отделение. Кажется, вечером того же дня всех ребят отпустили, а позже партия заплатила за них штраф».

Паша, наверное, решил пощадить меня и не стал писать, под какими лозунгами проходила акция. Не под теми, под которыми мы условились ее проводить. Неожиданно для меня «люди Гребнева» начали орать с мостика и рей: «Слава России – снаряды Чечне!». То есть они, зная, что я всегда был против уничтожения чеченцев, решили оскорбить меня и таким образом.

НТВешники сняли акцию: людей на мостиках, меня на палубе. Сняли они и то, как я спускаюсь с крейсера в сопровождении ментов. Сюжет поставили в федеральный эфир, и все подумали, что меня задержали. Но меня не задержали, я показал журналистское удостоверение, и меня отпустили. Поскольку в милицию попали не только гребневцы, но и уважаемые мною ребята, я послал в отделение, где их содержали, телевизионщиков с местного канала и те сделали сюжет из «застенков». А Янек написал репортаж об акции для «Смены», где он стал работать благодаря моей протекции. В общем, я организовал великолепное информационное сопровождение акции, испоганенной моими внутрипартийными оппонентами.