Дмитрий Жвания - ПУТЬ ХУНВЕЙБИНА

Иногда меня брала досада: чем я занимаюсь! Я, кандидат по русской истории, выясняю, чьи члены впускала в себя очередная кандидатка в примадонны! Гробить остатки молодости на создание таблойда? Пусть этим занимаются амбициозные ничтожества. Я не хочу гордиться тем, что первым увидел, что под юбкой звезды ничего нет, точнее – есть интимная прическа. Меня тошнило от той публики, что считает себя «светским обществом». Напыщенные козлы и козы! Порой, сидя в каком-нибудь ночном клубе, я представлял себе, как он взрывается. И вот эта телка, которая крутит упругим задом на танцполе, превращается в кусок мяса. И не надо мне говорить после этого, что я – некрофил! Просто ненависть никуда не ушла, она оставалась во мне, она бодрила меня и одновременно – угнетала, не находя выхода.

И я занялся экстремальной журналистикой. В отпусках я посетил Панкисское ущелье, что на границы Грузии с Чечней, общался с местными чеченцами-кистинцами, грузинами и чеченскими беженцами, с Андреем Кузьминым проехал по Южной Осетии. На границе Южной Осетии и России, на КПП у Рокского туннеля осетинские милиционеры требовали с нас по 500 рублей за проезд, пугали расстрелом.

- Вы думаете, вас кто-то будет искать? Здесь мы хозяева! А если и будет, мы скажем, что вы – наемники, ехали в Чечню воевать против российской армии, и мы вас застрели, когда вы побежали. Так что платите деньги! – стращал нас пузатый маленький осетин в огромной ментовской фуражке с непонятным гербом на околыше.

Меня взяла злость, я наотрез отказался платить. В конце концов, если наша жизнь ничего не стоит, зачем нас пугать? Пусть убивают и забирают все наши деньги! Если они пугают, значит, не все так просто. Я оказался прав. Командир смены, здоровый молодой осетин с фигурой борца, что-то долго высматривал в допотопном компьютере, еще раз проверил наши документы и приказал отпустить нас.

Я написал несколько очерков о поездках на Кавказ. Очерки о жизни в Грузии охотно напечатала питерская «Смена» и московская газета «Алфавит». А вот другие статьи - о милицейских поборах по дороге в Грузию, о реальной ситуации в Панкиси - взял только чеченский сайт «Кавказ-центр», больно антироссийскими они получились.

В июле 2002 года я ушел из «Комсомолки», в «Смене» вновь поменялась команда и новый главный редактор Олег Засорин, с которым мы вместе начинали в этой газете, предложил мне стать его заместителем. Я не заставил его долго меня упрашивать, согласился сразу, и 1 августа приступил к работе в «Смене». «Смена» в то время была аутсайдером на питерском газетном рынке, зато первые полгода мы печатали на ее страницах все, что хотели, и «Смена» быстро стала антипутинской, скандальной политической газетой. Я публиковал статьи против войны на Кавказе, обвинял российские спецслужбы во взрыве домов и в провоцировании второй чеченской войны в целом. В общем, я чувствовал себя бойцом информационной войны, я был на стороне чеченцев, и мне это нравилось. Мне нравилось, что я вновь сумел занять позицию, которая противоречила общепринятой. В редакцию приходили письма от возмущенных читателей: «Жвания превратил «Смену» в ваххабитский листок!». «Патриоты» были уверены, что я получаю деньги от Мовлади Удугова. Депутаты Законодательного собрания Петербурга ставили вопрос о выходе городского парламента из числа учредителей нашей газеты.

Вольница продлилась недолго – до трагедии в концертном зале на Дубровке. После «Норд-оста» генеральный директор «Смены» собрал редколлегию и заявил: «Отныне о Путине нужно писать либо хорошо, либо вообще ничего не писать! Это требование акционеров (АФК-система – Д.Ж.). А в Чечне идет восстановление мирной жизни, если Жвания хочет в этом убедиться, пусть едет туда!». Я согласился ехать в Чечню, собрал документы, связался с чеченскими правозащитниками, но редакция пожалела несколько сотен долларов на то, чтобы застраховать меня на случай гибели или ранения. И я никуда не поехал.

«Смена» начала активно желтеть, мне поручили редактировать пятничный выпуск, развлекательный. Словом, я вернулся к тому, чем занимался в «Комсомолке», правда, в еще более желтом исполнении. Читателями «Смены» были в основном пожилые люди, и я шокировал их статьями об анальном сексе, съемке порно в школе и на «Авроре». Меня тошнило. Я изображал из себя профессионала, который делает качественный продукт на заказ. Акционеры хотели желтухи? Пожалуйста. Правда, акционеры хотели не такой яркой желтухи, и я ставил в пятничный номер скандальные статьи, чтобы поиздеваться над ними, лужковскими дружками, которые захотели, как велело время, стать еще и друзьями Путина.

В конце концов, меня отстранили от редактирования пятничного выпуска, и мне пришлось заниматься ежедневкой. Стало совсем скучно. В надежде найти приключения, поехал в Абхазию, что для меня, человека грузинского происхождения, родственника последнего грузинского мэра Сухуми, было отнюдь небезопасно. В Сухуми узнал, что меня отстранили и от ежедневки. Позвонил Янек, он тогда работал в «Смене» редактором отдела политики, и сообщил мне об этом. Но посещение Абхазии мне не удалось превратить в экстремальное путешествие. Я проводил время как обычный турист: ходил на пляж, гулял по разрушенному городу, фотографировал. Я снял комнату в доме у самого Черного моря. Раньше этот дом принадлежал грузинам, после войны в него вселилась семья заслуженного абхазского сепаратиста. В чулане валялись книжки на грузинском языке, новые хозяева наладили во дворе производство лимонада. Мне было больно видеть Абхазию без грузин, слышать бесконечные рассказы о зверствах «грузинских фашистов».

Я поднялся на улицу Чамба, где в ходе штурма Сухуми шли кровопролитные бои. Раньше на этой уходящей в гору улочке жили мои родные – в большом двухэтажном доме с просторным марани. Дом превратился в руины, то ли от попадания снаряда, то ли его разрушили победители, во дворе стоял теннисный столик, на столике валялась ракетка. В этом дворике я играл с сестрами, дядя поливал нас из шланга, а вечером во дворе сидели взрослые, обсуждая разные вопросы: от футбола до большой политики. В гости заходили соседи – грузины, абхазы… Мой троюродный брат был футболистом, играл в сухумском «Динамо». Во время войны он стал мэром Сухуми, северокавказцы его взяли в плен и расстреляли.

В общем, из «Смены» я ушел в еженедельник «Санкт-Петербургский курьер», где стал получать больше денег за меньший объем работы. Но сама журналистская работа меня окончательно перестала удовлетворять, писать было не о чем и не для кого. Я обратился к теме рабочего класса, написал серию очерков о представителях разных рабочих профессий: рубщиках-металлистах, машинистах метро, ремонтниц трамвайных путей и т.д. Затем с этой серией я вышел в финал питерского журналистского конкурса «Золотое перо». Но все это меня не особенно радовало.

Мне было стыдно, я чувствовал, что превращаюсь в обывателя, а для меня это – смертный приговор. Для меня нет ничего хуже ежедневного медленного умирания.

И вот в ноябре 2003 года я решил начать все сначала. В «Смене» работали девушки, большие любительницы литературы. Каким же сильным было их удивление, когда в книжке Ильи Стогова «Революция сейчас» они прочли, что их шеф-редактор, который заставляет их писать об анальном сексе, пятнадцать лет назад обклеивал Петербург анархистскими листовками, а из политической биографии Лимонова узнали, что я был «гауляйтером» питерского отделения НБП! Я видел, как они все больше начинают увлекаться политикой, читая последние произведения Эдуарда Вениаминовича. Незадолго до 300-летия Петербурга, 18 мая 2003 года, я и Янек послали их на Марсово поле, чтобы они сделали репортаж с митинга нацболов и коммунистов против приезда в Петербург «глав государств-агрессоров», то есть Путина и Буша. Когда девочки вернулись в редакцию, на них, как говорится, не было лица. Они своими глазами увидели ментовской беспредел. Менты действовали так, как никогда доселе: избивали людей, ломали им руки, били головами о камни мемориала. Разгон митинга на Марсовом поле стал сигналом того, что в России началась другая эпоха. За свое несогласие с властью ты можешь заплатить здоровьем, свободой, а то и жизнью. И вот мои сотрудницы стали подумывать, не примкнуть ли к НБП, которая им казалась единственной революционной партией. Но что-то их останавливало, в НБП они не вступали.

7 ноября 2003 года я пошел на демонстрацию, где встретил Олю Горшкову, она писала о разгоне митинга на Марсовом поле, а затем, вечером того же дня, увидел ее в Доме кино, показывали итальянский фильм, где одна из героинь присоединяется к «Красным бригадам». Выйдя из кинотеатра, я сказал Оле: «Давай попробуем создать организацию революционеров». Она улыбнулась и ответила:

- Я хотела тебе предложить то же самое.

Вскоре мы сумели увлечь нашей идеей Полину, пиар-менеджера «Смены», девушку, похожую на Николь Кидман, и ее парня, Родиона, смахивающего, я не смеюсь, одновременно на Тома Круза и Киану Ривза. Учитывая, что Оля имеет что-то общее с Кетрин Зетой Джонс, компания подобралась голливудская (из голливудского ряда выпадал только я – похожий на югослава Гойко Митича).