Цветок камнеломки - Александр Викторович Шуваев

… А кроме того он же совершенно неправомерно чуть что употребляет "мы", "нам" – и тому подобное. На самом деле не имея к тому ровно никаких оснований. Как будто у Вонга нет родственников, о которых он действительно должен заботиться. И здесь, и в великом Китае, где, – как раз в Синьцзяне! – по имеющимся у него сведениям, происходит какая-то страшная беда, связанная с уйгурами. Кажется, он знает, что следует предпринять в таких условиях.

Черное, как сапог, подвижное лицо Линкольна Ирвинга сейчас не выражало ничего. Он молчал и в несчетный раз приходил в изумление нечеловеческой мудростью брата Джошуа. Его бездонной интуицией, с которой он почувствовал особую, принципиальную, критическую важность этого дерьмового вроде бы проекта. Почувствовал, и предпринял все возможное, нажал на все мыслимые и немыслимые педали, кнопки и рычаги, чтобы Линкольн оказался в числе приглашенных в проект. И его заставил, буквально выкрутил руки, только что не пинками вбил его, идиота. Который имел глупость сопротивляться. Надо бы при первой же встрече извиниться. Надо бы поблагодарить. Он представил себе, как, при встрече, молча опускается на колени и целует брату Джошуа руку… нет, красиво, но ничего не выйдет. Не принято. Они – не чета каким-то там вонючим макаронникам.

… А эти белые свиньи, поди, решили, что если он – да получил диплом с отличием, и был Первым Спорщиком по математике, то уже стал для них в доску своим. Что они купили Линкольна, и он теперь перестанет быть черным. Да он теперь тем более в доску расшибется, костьми ляжет, чтобы только у черных братьев были стволы и тачки, дома и бабки, вдоволь еды – и, – главное, – реальная возможность наконец-то стать главными. Тем более, что кое-какие соображения в этом направлении у него есть, и остается только обдумать детали. А белый сейчас не сказал ровно ничего такого, что было бы для Линкольна новым, – у него был Джошуа с его всеобъемлющим умом, который никогда не ошибается, который…

А Уилл Бартлет, как обычно, смотрел себе под ноги. Он относился к той, любимой авторами комедий категории умников, на которых что ни надень – все будет, как на корове – седло. Такие в уродливых очках, знаете? Такие с кривыми зубами, видели? У них еще потные руки, нечищеные ботинки и отсутствующий взор? Безнадежные девственники в двадцать пять? Типичные омеги, которым злобная природа подарила, – да какое там – подарила, – коварно сунула, в качестве злобной насмешки, острый интеллект и бездонную память, чтобы, значит, больше мучались.

Нет, он, конечно, ничего. И ни на что такое, особенное, не претендует. Он только чуть-чуть, – сделает десяток-другой бриллиантиков, каратов по десять, чтобы наделать побрякушек и подарить Винди. Нет, он, понятно, ни на что не рассчитывает, он просто так, поглядеть, как она хоть на секундочку удивится и обрадуется. И, хотя он совершенно точно знает, какую гримасу она скорчит следом, какой прием извечного женского дзю-до применит, чтобы в очередной, – бессчетный! – раз плюнуть ему в душу, унизить и растоптать, – он готов пойти ради этого мига на все. Забавно, – это при том, что он видит ее насквозь и вполне отдает себе отчет, что она, в конце концов, порядочная дура. При том, что все ее приемы знает назубок и знает им цену. А все-таки, а все-таки…

… Ну а про то, что отсюда нельзя вынести и гвоздя, это, понятно, – чушь. Довольно-таки заковыристая задача, к решению которой, однако, он уже сейчас видит даже и не один путь. При том, что годными окажутся, скорее всего, несколько…

И тут, как обычно, мозги его включились на полную мощность, рады-радехоньки отвлечься от невзгод и нелепостей бренного мира – на решение задачи.

… А самым смешным вариантом, – он весело улыбнулся своим мыслям, – будет такой, при котором выносить вообще ничего не понадобится. Вынести – ничего не вынося!

– Чего это ты лыбишься? – С подозрением вопросил его Ландсберг. – Я сказал что-нибудь смешное?

– Да нет, ничего, – ответствовал Уильям, с трудом отрываясь от завлекательного проекта Большого Сборщика, – не обращай внимания. Я та-ак…

– Вы ошибаетесь, мистер Освальд. Ошибаетесь точно так же, как ошибались и мы: проект "Четки" кардинально отличается от Манхеттонского Проекта. Собственно говоря, единственное их сходство состоит в самом масштабе. "Манхеттон" – сверхсложный, разветвленный, со множеством работ находящихся в иерархическом соподчинении, но, по сути, один-единственный цикл, в котором все детали направлены к единственной цели, без достижения которой частности не имеют почти никакого смысла. В "Четках" – множество законченных циклов работы с высокой степенью независимости. Это те самые общие соображения, которые на самом деле определяют все. Стиль работы, взаимодействие, характер отчетности, персональный состав заинтересованных лиц, организаций и компаний, находящихся на выходе проекта. Или стремящихся попасть в этот узкий круг.

– А по-моему все обстоит гораздо проще. Парни просто-напросто хорошо устроились и не желают работать как следует. Если мы хотим пробежать за год тот путь, по которому русские тащились пятнадцать лет, это совершенно неприемлемо. И уж вам-то следовало бы знать, что для подобных ситуаций существует испытанное и безотказное средство. Когда штатские делают не то, что нужно, или действуют без должного усердия, к ним просто-напросто надо приставить сержанта. Который просто-напросто поставит перед ними конкретную задачу и добьется ее безусловного выполнения.

– Должен заметить, сэр, что в данном случае потребуется… все-таки очень особенный сержант.

– Ничего подобного. По-хорошему тут нужен был бы именно самый обыкновенный сержант, какой-нибудь с-ин с пятнадцатилетним стажем, но, к сожалению, тут все дело портит уровень допуска. Так что будет вам ваш особенный сержант. Кстати, – вы его знаете. Это Боб Нильсен.

– О, мой Бог… И как же вам это удалось? По-моему, он прекрасно себя чувствовал на ниве частного предпринимательства?

– Такой человек. – Пожал плечами Освальд. – Безотказный. По-моему он даже не раздумывал.

– Говорят, что садистский менеджмент является образом его жизни. Что он не может жить, чтобы не вводить окружающих в непрерывный трепет,