Дмитрий Леонтьев - Обитель

Староста-настоятель рекомендовал мне вернуться в Мурманск, а еще лучше в Англию, и не рисковать понапрасну, и был очень огорчен моим категоричным отказом. Мне он показался довольно приличным человеком, и я даже терпеливо выслушал за обедом его длинную и пространную речь о положении дел в России. Странно, но русские так любят обсуждать происходящие в стране события, ничего лично не предпринимая для того, чтобы повлиять на них, что лично мне это напоминает некую разновидность мазохизма. Хотя «депутаты», защищающие интересы и крестьян и рабочих, были в Думе и при царе и сейчас… Зато уж если их доводят до той черты, за которой терять нечего… Может, потому так и кровавы русские бунты, что являются результатом чрезмерного терпения? Бунтует-то потом не просто возмущенный, а доведенный до отчаяния человек, которому терять уже нечего. Наверное, должно пройти не одно столетие, пока они не научатся влиять на собственную жизнь, не позволяя это делать другим. Странная логика: отдать бесконтрольную власть над собой в чужие руки, а потом жаловаться на то, что о них не заботятся и эксплуатируют. Странная надежда на какого-то «добренького государя-батюшку». Дети. Так надеются дети. Может, в этом же кроется причина и столь трепетного отношения русских к своей вере? На Западе Бога преимущественно боятся, а в России ждут от Него каких-то милостей и утешения, и это не очень хорошо, потому что напоминает знаменитую еврейскую «халяву» – бесплатную еду, даваемую богатыми – бедным, чтобы те смогли отпраздновать Пасху. Это было бы даже трогательно, если б русские не грешили паразитированием на этой надежде. Как говорил мне один пастор, надеяться на чудо надо, но дожидаться его не стоит. В свое время это весьма наглядно доказала Жанна д'Арк, а Наполеон цинично добавил: «Бог всегда на стороне более сильной армии»… Русских просто отучили от того, чтобы каждый чувствовал себя хозяином своей земли. Они все ждут «одного на всех» хозяина. Пока у них не появится чувство права решать самим, они будут оставаться безвольными работниками в своем собственном доме…

…Сказать, что дорога до монастыря было «плохая», значило бы сильно погрешить против истины. Дороги не было вовсе. Мне приходилось пробираться через настоящие снежные завалы. Одна лошадь подо мной пала. Вокруг не было даже следа присутствия человека, и я уже начал было попадать под тоскливую хандру этого бескрайнего белого безмолвия, когда услышал сквозь за-унылое завывание ветра далекий колокольный звон.

Еще несколько мучительных, но все же исполненных надеждой часов, и я выехал из леса на берег небольшого озера.

Тогда у меня не было ни сил, ни желания, ни возможности (из-за сгущавшихся сумерек) разглядывать эту определенную вами «точку встречи». Я осмотрел и изучил это место позже. Но так как вы, выбирая это место для встречи по карте, вряд ли догадывались, что оно из себя представляет, то я немного забегу вперед и опишу его прямо сейчас.

Местечко это расположено в глухих карельских лесах, в отдалении от крупных проезжих трактов и сел, на берегу небольшого и неглубокого озера с труднопроизносимым названием, которое мне будет проще называть N-ским. И небольшой монастырь, названный по имени этого озера: «Спасо-Преображенский мужской N-ский монастырь». Живут в нем всего двенадцать монахов во главе с настоятелем. Русские называют это место обителью. Крохотный клочок земли посреди чахлой природы под серым, промозглым небом… Выглядит все это крайне удручающе. Из построек лишь один каменный дом, именуемый Спасо-Преображенским собором, три деревянных здания, в которых расположены комнаты монахов, называемые кельями, часовенка, банька, склады и «подсобные помещения» (все неказистое, серенькое, невзрачное). Необычно устроена колокольня: это похожее на поставленный на ребро кирпич здание, где под деревянным навесом, метрах в пяти над землей, висят в ряд двенадцать колоколов – один другого меньше. Все это обнесено оградой с огромными резными воротами с изображением основателей монастыря – двух иноков. Как мне позже объяснили, они были учениками какого-то известного русского святого и по его благословению организовали здесь обитель, пообещав, что она будет возрождаться вместе с Россией, как феникс из огня. Русские, как известно, вообще большие оптимисты. Поставить дома в совершенно непроходимых местах и утверждать, что «здесь-то уж оно на века»,- для этого надо иметь какую-то совершенно неестественную для культурного и здравомыслящего человека логику. А место здесь крайне неподходящее. Огромные гранитные валуны, оставшиеся еще со времен ледникового периода, не дают возможности распахивать поля. Карельская природа чахлая, суровая (примерно как у нас в Шотландии, только еще хуже). Почвы для деревьев на этой каменистой земле не хватает, поэтому все они какие-то маленькие, корявые… Правда, очень живучие. Озеро настолько мелкое, что зимой промерзает почти до дна, а потому никакой рыбы здесь нет и в помине. Города и крупные села расположены далеко отсюда, и естественно, что поступления в монастырскую казну от заезжих паломников крайне скудны… Зато теперь я понимаю, почему вы выбрали для встречи именно этот монастырь. Уединенное место, в котором, не привлекая внимания, можно встретиться с нужным человеком, так сказать, «на нейтральной территории». А так как в любом русском монастыре есть домишко для паломников, то ожидание здесь запаздывающего агента не вызовет ни труда, ни подозрений. Правда, в этом аспекте ваш план дал некоторый сбой… Из-за происходящих в России событий большое количество народа стало переселяться подальше от «очагов революционного возгорания». Жандармы, белогвардейские офицеры, чиновники, купцы, партийные деятели стремятся в эти дни быть поближе к границе… А кто-то, наоборот, с дальних окраин стремится в столицу, надеясь в этих переменах найти свою выгоду. Так или иначе, но эта крохотная обитель оказалась заполнена запертыми снегопадами людьми, как муравейник. Человек тридцать, не меньше, оказались отрезанными здесь от цивилизации на неопределенное время. Преимущественно это русские крестьяне – паломники, но есть и студенты, чиновники и даже один грузинский князь, неизвестно каким ветром занесенный сюда… Но я возвращаюсь к своему повествованию.

Измученный и промерзший до полусмерти, я выехал к воротам обители. У самых ворот монастыря меня встретила совершенно неописуемая парочка. Длинный, как жердь, человек в лохмотьях стоял на снегу босиком и поддерживал под руку седого как лунь старика в рясе и тулупе. При виде меня эти двое обрадовались так, словно я десять лет должен был им денег и только теперь приехал отдать долг.

– Ну вот и слава Богу! – воскликнул старик, ковыляя мне навстречу по глубокому снегу.- Добрались…

– Наверное, вы меня с кем-то путаете,- с трудом разлепил я обмороженные губы.- Я здесь проездом…

– Конечно, путаем,- радостно завопил длинный.- Ты уж не серчай на нас, дураков, батюшка! Ну-ка, давай я тебе на землю сойти подсоблю, а то ты так к лошади примерз, что в кентавру греческую превратился… «Полкан», по нашему… Негоже это……. Давай-ка отделим человеческое от животного…

– Я не «батюшка»,- уточнил я.- Вы меня принимаете за другого… Я из Англии… Журналист… Мне бы отогреться…. Пустите?

– И за другого принимаем, и отогреться пустим,- также жизнерадостно орал тощий, помогая мне спуститься с лошади.- Ух ты, тяжесть-то какая! – удивился он, снимая с седла сумку, в которой и не было-то ничего, кроме охраняемой мной посылки.

Я выхватил из рук этого клоуна драгоценную ношу и отступил на шаг.

– Ванечка, не пугай гостя,- укорил длинного монах.- Как нам величать вас, голубчик?

– Блейз,- представился я.- Джеймс Блейз. Тощий фыркнул и загоготал, словно я сказал что-то смешное. Останься у меня хоть немного сил, он бы дорого мне заплатил за этот смех.

– «Яркий огонь», в переводе значит,- кивнул монах.- Что ж, хорошее имя. Зря ты, Ванечка… Лучше возьми пока лошадь, а я мальчика в баню отведу. Мы, голубчик, для вас баню натопили. Чтоб не простудились с дороги…

– Яже объясняю, что вы меня с кем-то путаете,- устало повторил я непонятливому старику.- Я не тот, кого вы ждете…

– А больше никто и не приедет.. пока,- он повлек меня куда-то внутрь монастыря.- Но ведь банька вам сейчас не помешает, а? А потом – чая горячего, с травами… И – спать. Утро вечера мудренее. А Ванечка пока лошадь отведет, расседлает, накормит…

– Он – сумасшедший? – вполголоса спросил я.

– Сумасшедший? Нет, скорее «идиот». В дословном понимании. Юродивый он.

– Кто?

– Это долго объяснять. Как-нибудь потом…

– А вы кто?

– Ох, простите, голубчик! Я и позабыл представится от радости… Я настоятель этого монастыря. Отец Иосиф. Игумен.

– А…

Но договорить я не успел: за монастырской стеной толпились какие-то люди, явно ожидая возвращения сопровождавшего меня монаха. Игумен сделал жест рукой, показывая, что ему сейчас недосуг, но какая-то наиболее решительная или (судя по ее лицу) наиболее расстроенная женщина все же бросилась к нему, пристроилась рядом и, пытаясь заглянуть в склоненное лицо, заголосила: