Джон Дэвид Калифорния - Вечером во ржи: 60 лет спустя

Я где-то у поля. День пасмурный, ветерок перебирает верхушки трав. Будто земля дышит. Вокруг только это поле, больше ничего, и я стою у кромки. А оно тянется вдаль, насколько глаз хватает. Нужно кое-что сделать. Хотя и неохота. Боязно, под ложечкой сосет. Пускаюсь бегом – и точно знаю, что должен сделать. Рожь вытянулась мне по плечо; расступается, чтобы меня пропустить. Спелые колосья падают со стеблей, липнут к штанинам и к рукавам, но я не останавливаюсь. Небо – сплошная серая масса, какую я видел прежде, оно меня обволакивет со всех сторон. Небо и рожь. Над головой – небо, с боков золотистая рожь. Весь устремившись вперед, бегу дальше. Меня прошибает пот, и колосья липнут ко лбу. Слышу, как под ногами ломаются длинные стебли, а ветер, почти как шепот, пробивается сквозь бронзовые от солнца заросли. Я знаю: мое дело – бежать. Это очень важно; а где остановиться – сразу видно будет. В поле вкусно пахнет землей, рожь, касаясь меня, шуршит – «шук, шук», а я знай работаю локтями да колени поднимаю повыше. Конец там, где конец. Мое дело – бежать; так надо. Усталости нет. Дышу тяжело, слышу, как сердце колотится, но усталости нет. Бегу дальше. «Шук-шук, бум-бум». Под ноги не смотрю, только вперед и вверх. Вижу одну золотисто-медовую рожь да серое небо. А потом рожь кончается. Совершенно неожиданно. Только что меня окружала стена – и вдруг пропала. Даже не заметил, прекратил ли я свой бег или нет. Но теперь уже поздно. Поле исчезло, осталось лишь бескрайнее открытое пространство. Я падаю в вечность, лечу сквозь пустоту и сам не знаю, где верх, где низ. Осталось одно серое небо, но оно несется мимо так стремительно, что мне и не уследить. Живот прилип к позвоночнику, а я все верчусь и кувыркаюсь в воздухе. Приземляюсь с глухим стуком. В животе у меня расходятся круги, как на водной глади. Руки раскинуты в стороны, лицо старое, без единой прилипшей травинки, и, глядя вверх, я вижу себя, который обхватил себя самого.

Кругом все белое, если не считать цветов на столе. Одеяла – буквально воздушные. Если в пододеяльник вставить облако, все равно воздушней не получится.

Лежу и слышу в коридоре какие-то разговоры, но о чем там ведут речь – разобрать не могу. Смотрю, как мимо проплывают какие-то картинки; перелистываю жизнь, как фотоальбом. Кроме шуток: вся жизнь в этих картинках.

Фиби находится в другой комнате, дальше по коридору. Поднялась сюда вместе со мной и осталась. То появляется, то исчезает, но с этим ничего не поделаешь.

Важно другое: больше мы не расстанемся. Я слишком долго жил вдали от тех, кого люблю. Между прочим, я не случайно говорю «поднялась», потому что мы в горах.

Шевелю пальцами, руками, ногами, головой. Все работает как полагается. Сажусь, выбираюсь из постели, иду через всю комнату и распахиваю окно. Прохладный воздух лижет мне грудь, и я снова ложусь. Закрываю глаза и жду, пока комната наполнится этой прохладой, которая щекочет мне ноздри. Вернее будет сказать, не дышу, а нюхаю воздух. По прошествии этих нескольких дней меня может занести куда угодно, однако теперь я всегда смогу вам сказать, дышу ли горным воздухом или каким-то иным. В самом деле, хоть глаза мне завяжите.

Сегодня приедет мой сын. Будет гнать машину аж из Калифорнии ради того, чтобы с отцом повидаться. Делаю глубокий вдох и встаю.

День выдался безоблачный. Небо – бездонное голубое поле света, дует легчайший ветерок. Здесь обычно тишина; вот и сегодня тоже.

Пишу это, сидя за каким-то столом. Вот уже несколько часов кряду. В прошлый раз, когда я вам рассказывал эту историю, я находился в очень похожем месте, но сейчас вношу уточнения.

В дальнейшем ничего больше писать не планирую, поэтому важно все уточнения внести сейчас.

Встаю и останавливаюсь перед столом, где на паркете темнеет пятно. Не знаю, нужно ли мне пошевелиться. Вначале он меня не замечает. Стою неподвижно, солнце бьет у меня из-за спины, прямо ему в глаза. Эта девушка улыбается и показывает рукой в мою сторону, и я чувствую, что самое время идти вперед. Даже не могу описать это чувство. Мы встречаемся на полпути. Он весь – одна большая улыбка; я раскидываю руки и бросаюсь вперед. Обнимаю его, и он не противится. У меня есть много причин его любить, и это – одна из них. Мы долго стоим обнявшись. У меня теплеет внутри; сердце прыгает в груди, как маленький живой зверек. Каждая клеточка моего тела согревается.

Мой сын. Эти объятия наверстывают упущенное. Не верьте, если вам скажут иное, потому что объятия могут исправить то, что казалось непоправимым. У нас обоих увлажняются глаза, но это легкие слезы.

Мы выходим в японский сад.

Кроме нас, там ни души, если не считать двух карпов, что бесшумно, как пара поленьев, кружат в пруду, поднимая перед собой маленькие бурунчики. Мы проходим по изящному мостику и садимся лицом друг к другу на гладкие камни. Вокруг негромко поют высокие зеленые травы, но стоило нам заговорить, как они переходят на шепот. Я делаю первый шаг.

Жизнь, сам понимаешь, – штука довольно жесткая. Порой, как ни крути, до того паршиво бывает, что сил нет, но поддаваться этому чувству нельзя. Ни за что и никогда.

У него глаза Д. Б.; смотрит на меня в упор. Пульс моего сына сливается с моим, и мы никуда не торопимся. Поэтому я делаю глубокий вдох и завожу рассказ с самого начала.

Я вам когда-нибудь рассказывал про ловца во ржи?