Андрей Посняков - Ливонский принц

– Иди-иди, мед ведающий, – не отрывая взгляд от медведя, монотонным голосом вдруг заговорила девушка. – Иди своей дорогой, мы тебе не враги. Мы тебе не враги, малину твою не съедим, мед твой не скушаем. Иди своей дорогой, иди…

Странное дело, хищник вдруг успокоился, замотал тупой огромной башкой да, облизнувшись, скрылся в малиннике.

– Ну, Маша! Респект!

– Мы туда не пойдем, – девушка кивнула на кусты. – Нам бы вверх по ручью подняться.

Тут только Арцыбашев заметил неширокий ручей, видневшийся невдалеке, за буреломом. Обычный такой ручей, каких много. Ржавая железистая вода, скользкие камни. По этим камня и пошли, стараясь не поскользнуться. Хмурились вокруг темные ели, темнели по обеим сторонам густые заросли чернотала и вербы, кое-где перемежающиеся высокой осокой и камышом.

Воды в ручье иногда было по колено, иногда – по пояс и выше, пока шли – промокли до нитки, одно хорошо – вода оказалась не такой уж студеной, можно было идти. К тому же часа через два, по прикидкам Лёни, пути за деревьями проглянуло солнышко. Хоть и клонящееся к закату, но еще теплое, родное.

Смешанный лес принял вымокших беглецов в свои объятья. Кругом высились стройные, с желтоватыми кронами липы, корявились ветвями осины, чуть дальше виднелись проплешины белоствольных берез и небольшая дубрава.

– Тут кабаны могут быть, – тихо промолвила Маша. – Вепри.

– У нас свои вепри – двуногие, – король осмотрелся по сторонам и взял девушку за руку. – Пойдем-ка к дубкам, обсохнем. Место там открытое, если кто будет идти – заметим еще издали.

Сбросить с себя одежку княжна все ж постеснялась, попросила суженого отойти в сторонку. Магнус пожал плечами – отойти так отойти. Понятное дело, шестнадцатый век: суровые нравы, домострой и прочее ханжество. Вот и стесняется девчонка, хотя, казалось бы – чего? Этакая-то краса! Да и сам Леонид-Магнус, если уж на то пошло, Маше не чужой человек. Жених! Суженый-ряженый!

– Ай!!!

За дубками послышался Машин крик, и король, без всяких раздумий, бросился на выручку – как был, голый. Одежку-то мокрую уже успел снять, на ветках на просушку развесил. Маша тоже стояла нагая, безумными глазами уставясь на шипящую у самых ее ног змею! Толстая такая гадюка, жирная. Свернувшись бурыми, с пятнами, кольцами, змея раскрыла пасть и угрожающе шипела.

Подбежав, Магнус схватил девчонку в охапку и, отнеся шагов на двадцать, осторожно поставил наземь. Не выдержал, поцеловал в губы:

– Испугалась, душа?

Восхитительная грудь княжны тяжело вздымалась. Не выпуская девушку из объятий, молодой человек нежно погладил ее по спине, чувствуя, как его самого охватывает все нарастающее желание. То же желание охватило и Машу, Леонид ощущал это, видел в широко распахнутых глазах девушки. Поласкав грудь, мужская ладонь скользнула вниз, к лону…

– Нет, – тяжело задышала девчонка. – Грех это. Сейчас – грех.

– Но ведь мы же…

– А вот когда поженимся, то не грех будет, – Маша лукаво улыбнулась. – Уж тогда-то никуда от меня не денешься.

– Да ладно!

– Вот увидишь, ага! А знаешь, – Маша чуть помолчала и мечтательно закрыла глаза. – А мне уже не раз наша свадьба снилась! Будто бы в Новгороде, в Грановитой палате, и сам царь – за певчего. А посаженным отцом – братец мой, Вася. Один он и уцелел… Да, и весна кругом: сугробы черные под заборами по углам, солнышко, первая травка. А деревья голые еще, верно – начало апреля.

Курносая девчонка с рыжей косой – Верунька – жила с послушницами в том же монастыре, что и хозяйка ее, юная княжна Старицкая, и, показав матушке-настоятельнице письмо от влиятельного московского дьяка, тоже пользовалась привилегиями – ходила куда хотела и когда хотела. И по велению матушки-настоятельницы никто не смел деву выспрашивать – где, мол, бродила да зачем? Вот и не спрашивали. А Верунька своей свободой пользовалась, везде, где надо, ходила, все, что надо – выведывала. На то дьяк Василий Яковлевич Щелкалов в том же письме просил игуменью из монастырской казны серебра давать деве сей преизрядно. Сулил все вернуть в точности и даже с прибытком. Серебришко то все на дело шло.

После беседы с подьячим Ефимием Верунька вернулась в обитель и, не обнаружив там Марью Андреевну, принялась исподволь выпытывать у послушниц да у монахинь: куда это, мол, гостья московская подевалась? Кое-что узнать удалось – видели сестры, что не одна отъезжала княжна, а с охраной, с ратниками – конно, людно и оружно. Видать, куда-то далече собралась дева. Куда именно, сестры не ведали, но к вечерне гостья обещала быть. Даже еще раньше – к трапезе.

Однако скоро уж и трапезничать садиться, а Марьи все не было, и от того Верунька заполошилась – вдруг да случилось что? И что дьяк Василий Яковлевич скажет? А то и скажет: не уследила, мол, не уберегла!

Напрягла девчонка мозги, вспомнила, что говорил ей дьяк про деревню Хилово, что от Новгорода в десяти верстах. Мол, имеет княжна интерес к сей деревне. Так, верно, туда и поехала? И там с ней что-то случилось.

Ноги в руки – рванула девица на торговую сторону, туда, на подворье царское, где должен быть человече верный, Василием-дьяком указанный. И тайное слово к нему тоже дано было. Слово то Верунька не забыла и, человека нужного по описанию отыскав, поклонилась да молвила тихонько:

– От Нарвы до Ревеля, верно, пять ден скакать?

Молвила, тут же и отзыв получила:

– Не пять, а и за три управиться можно.

Человек дьяка оказался мужчиной сильным, решительным, но неприметным – обычное лицо, увидишь – не запомнишь, обычная скромная одежонка – однорядка серенькая сермяжная. Услыхав слово тайное, человече девчонку в сторонку отвел – а она ему все про княжну и рассказала, чем, видно было, сильно растревожила.

– Ах ты ж, ах, – сокрушался мужчина. – И короля-то нет тоже… Хилово, говоришь?

– Угу.

– Ладно. Проверим!

Маша все же прикрылась травою, уселась, прижалась голой спиной к дубку. Магнус с другой стороны сел – так и сидели, дожидаясь, покуда одежка высохнет, разговаривали. Арцыбашев больше отмалчивался, а Маша о своем детстве рассказывала, о тех давних светлых временах, когда еще живы были отец с матушкой.

– Мы тогда любили в города играть, – неожиданно сообщила княжна. – Вот, к примеру, я говорю – Москва, а другой на последнюю буквицу – Астрахань.

Арцыбашев сильно удивился: не знал, что эта простая игра такая древняя. Ну, пусть не древняя, просто старинная – и все же.

– А мы с тобой в Ливонии где будем жить? – чуть помолчав, полюбопытничала девчонка.

Король повернул голову:

– А где ты хотела бы?

– Нет, нет, не смотри на меня, – снова застыдилась княжна. – Отвернись, я же нагая!