Петр Романов. Второй шанс - Олеся Шеллина

Поэтому, натянув на себя те же вещи, которые надевал на занятия, я лег на кровать и, заложив руки за голову, принялся разглядывать потолок. Примечательного в нем было то, что он был абсолютно белым. Но, если белым меня не слишком можно было удивить, побелку даже крестьяне в домах проводили, то, что он был вдобавок очень ровным, стало для меня очередной загадкой. Теперь я полностью принимал теорию того индуса, про переселение душ, только теперь еще и понимал, что это далеко не теория. Только вот почему-то переместился я не в утробу матери, чтобы потом жизнь прожить новую, а в себя самого на момент моей гибели, только в другом месте. А судя по тому, как все себя со мной ведут, то жизнь эту я прожил полную, только почему-то не помню ее совсем. Вопросов было много, но я знал, что с ответами мне никто не поможет, потому как не следует раскрывать эту тайну ни перед кем. И вести себя нужно так, как и остальные и стараться не выделяться из общей массы. Хотя, как это сделать, если я даже базовых вещей не знаю, было мне пока не понятно.

Я никогда не любил учиться, а, может быть, из Остермана учитель был дерьмовый, сейчас сказать сложно, тем более, что теперешнее мое положение резко отлично от того, к которому я привык. Даже в то время, когда меня не считали наследником, я все равно оставался внуком своего Великого деда, и меня, как минимум, остерегались задевать слишком уж сильно. Другое дело, что почти всем было на меня наплевать. Не обучается царевич даже грамоте, ну и хрен с ним. Трубку начал в одиннадцать лет курить, да чем бы дитя не тешилось. Впервые женщину в тринадцать попробовал — ну, мужчина растет. Глупо. Но, тут я сам виноват, никто насильно мне ничего не навязывал. Почему не останавливали — это другой вопрос, и ответ мне вместе со страшной болезнью пришел. Зато мозги на место встали.

— Романов, ты вообще собираешься в душ идти? — я опустил взгляд от потолка и посмотрел на Карамзина. Он был потный, взъерошенный и раздраженный. Дрался он с конем что ли, а не ездил верхом?

— Я сходил, — ответив, снова посмотрел на потолок.

— А зачем грязную одежду надел? От нее же несет, не хуже, чем от коня, — он стянул через голову рубаху и бросил ее в корзину, стоящую рядом с дверью. В корзине мигнул красноватый огонек, и рубаха исчезла. Дмитрий подошел к другому шкаф, такому же, как и тот, который возле моей кровати стоял и выкинул на постель темные штаны и странного вида рубахи, одна вообще без рукавов, на тонких лямках, а вторая такая же, как и штаны. После этого стащил те штаны, которые на нем были надеты и отправил их в корзину. Снова вспышка и штаны исчезли. Получается, что шкафы у нас были разные и вся та одежда, на которую я так старательно смотрел, была моей. Мог бы догадаться, конечно, но лучше перестраховаться в таких вопросах.

— А когда нам ее вернут? — я раздеваться не спешил. Все-таки не прикипел пока к этому месту, чтобы вот так походя наготу демонстрировать.

— На корзине же расписание висит, — Карамзин покачал головой. — Ты меня иногда поражаешь, Петруха. Приехал вчера пришибленный, даже на ужин опоздал и вечеринку в честь нового учебного года, и сегодня я тебя еле растолкал. Надеюсь, ты мне расскажешь, что с тобой стряслось, все же нельзя друга в неведение держать. Ладно, пока ты сидишь пристыженный и обдумываешь своего поведение, я в душ, а то и так уже опаздываем, чертовы кобылы.

Когда он ушел, я снял с себя одежду, надел примерно тоже, что выбросил Дмитрий из своего шкафа, и осторожно скинул вещи в корзину, внимательно наблюдая, как они исчезают. Осмотрев корзину, увидел сбоку на ней лист бумаги, где было написано, что все отданное в прачку белье, перемещающееся туда стационарными чарами, возвращают в комнату номер двести тридцать каждый вечер в десять часов.

Поставив корзину на место, я уже хотел снова завалиться на кровать, но тут мое внимание привлекла тонкая книжка, прикрепленная прямо к стене. «Устав императорской дворянской школы», — гласило название. Сняв книгу со стены, она снялась удивительно легко, я повертел ее в руках. Снова меня поразило то, что я понимал написанное. А ведь буквы сильно отличались от привычных мне. И вроде бы по-русски было написано, но все равно, как-то не так. Странность заключалась в том, что я понимал написанное, и написать мог так же, но только, если не думал о том, а какая это буква, а какая та. Пожав плечами, решил, что не стоит со всем этим пытаться разбираться, целее буду. Божий замысел неисповедим. И ежели Господь наделил меня этими умениями, то так тому и быть, аминь. Но вот устав прочесть стоит, сдается мне, что в нем я на многие вопросы ответы найду.

Из умывальни вышел Карамзин, молча оделся и кивнул на дверь.

— Ну что, идем? — я бросил устав на кровать и пошел вслед за Дмитрием.

Некоторое время мы шли молча, а затем Карамзин покосился на меня и спросил.

— Я не знал, что ты верхом умеешь ездить. Где учился?

— Дед учил, — коротко ответил я, хотя лично меня дед Петр Алексеевич ничему никогда не учил, но что я еще мог ответить?

— А что в вашем захолустье конюшни есть? Ты мне никогда не рассказывал. Надо было летом в гости к тебе все же приехать, ты же приглашал, только отец против был, чтобы я куда-то уезжал. Времена неспокойные, а у вас, как он говорил, опасно, ни охраны, ни порядка. — Карамзин скептически хмыкнул. — А лошади, конечно, есть. Да и Кострома не такое уж и захолустье, позахолустнее бывает. Я это знаю, несмотря на то, что отец про Кострому говорит и про твоего деда. Только вот я поражаюсь, твои родители в Москве уже давно обосновались, дело свое завели, а ты у деда торчишь последние годы. Совсем все с родоками плохо? Я бы тоже, наверное, сбежал на лето куда-нибудь в глушь, поэтому в