Александр Мазин - Князь

Святослав смотрел на море. Он был неподвижен, словно врос в седло. И конь его тоже застыл, словно изваянный из светлого камня. Только серебряные бубенцы на узде мелодично позвякивали на ветру.

Все ромейские корабли, включая дроммоны, шли под парусами. Но боевых дроммонов в приближающейся флотилии было только два. Остальные – транспортники. Ветер был попутный, но прошло, наверное, не меньше полутора часов, пока ромейская эскадра достигла лагеря русов. К этому времени походный лагерь русов был уже свернут, а дружина выстроилась в длинную линию шагах в ста от берега. Три тысячи всадников, отборное войско, лучшее: кони ячменём выкормлены, брони горят…

Ромейские корабли к берегу не подошли: мелко. Встали поодаль, примерно в полутора стрелищах. Святослав прикинул: на каждом может поместиться до сотни пеших или дюжины три катафрактов. А кораблей всего двенадцать. Не так уж много, но и эти сгодятся. Тем более что для первого удара лучше катафрактов не бывает.

С дроммона побольше спустили лодку. В ней – Калокир (кто же еще!) и десяток воинов.

– Приветствие тебе, великий князь! Как видишь, я свое слово сдержал! – еще издали закричал патрикий.

Нос лодки заскреб по камням, Калокир ловко соскочил на берег. Святослав тоже спешился, приказал коню: «Стой», и двинулся навстречу.

Обнялись.

– Четыреста копий! – патрикий показал на корабли. – Любо?

– Добро, – кивнул князь. – А мои витязи разве не хороши?

– Хороши, – согласился Калокир.

Губы его шевельнулись. Видно, считал, сколь велика дружина. Посчитал – и огорчился. Невелика.

– Ужель думаешь, с такой ратью мы одолеем Петра? – уже без улыбки спросил он.

– Ясно, одолеем! – усмехнулся Святослав. – Да ты не торопись, Калокир, постой немного, погляди, как просторна земля моя, как широк мой Днепр…

«Борисфен, – мысленно поправил его ромей. – И он еще не твой и, скорее всего, никогда не будет твоим, потому что ты не послушал меня и привел ровно столько воинов, сколько можно нанять за пятнадцать кентинариев…».

– Думаешь, зря привез мне золото, патрикий? – угадал его мысли Святослав. – Иль вид не нравится?

Калокир промолчал.

– А пойдем-ка на взгорок, – предложил великий князь. – Оттуда – красивей.

Они поднялись и встали рядом: молодой киевский князь, уже успевший стяжать великую славу и преумножить наследство, и не такой уж молодой ромей из Херсона, добившийся намного меньшего, но мечтавший даже не о великом – о величайшем.

Так стояли они, может, полчаса, может, чуть больше, а потом из-за острова, делившего широкое полотно днепровского устья, появилась первая лодья. Вернее – драккар. Знамя на мачте не разглядеть – далеко еще, но Святослав и так знал, что это «Морской конь» воеводы Серегея. А за воеводиным драккаром – варяжская снекка, и еще одна, и еще…

Патрикий прищурился. Он считал, считал… Несколько раз сбился со счета. А потом земля под ногами легонько задрожала, и Калокир увидел тысячеголовое чудовище печенежской конницы.

– Нравится? – спросил Святослав. – Мог ли твой император надеяться, что каких-то пятнадцать кентинариев поднимут такую рать? Знал бы, небось, дал бы побольше, а?

Калокир перестал считать, повернулся к киевскому князю.

– Если бы император Никифор мог предположить, какое войско пойдет на Мисию за эти пятнадцать кентинариев, я думаю, он не прислал бы тебе и солида, – ровным голосом произнес патрикий.

– И он был бы прав, – сказал великий князь.

А лодьи все шли и шли…

Угры – венгры.

От ста двадцати до ста пятидесяти человек.

Напомню, что русь, а еще точнее «княжья русь» – это пока еще не народ, а воины и сторонники киевского князя. По крайней мере, такой вывод можно сделать на основании весьма немногочисленных источников.

Берсерк – оборотень-медведь, ульфхеднар – оборотень-волк. Так, по крайней мере, можно предположить, исходя из литературных источников.

Здесь под погостом понимается не кладбище (как в наше время), а место, куда свозят дань.

Не нужно считать этого зверя праздным вымыслом автора. Через полтора века после описываемых в романе событий черниговский князь Владимир Мономах напишет в своем «Поучении»: «… конь диких своима руками связалъ семь въ пущах 10 и 20 живых конь, а кроме того же по ровни ездя ималъ есмъ своима руками те же кони дикие. Тура мя 2 метала на розех и с конемъ, олень мя одинъ болъ, а 2 лоси, одинъ ногами топталъ, а другый рогома болъ. Вепрь ми на бедре мечь оттялъ, медведъ ми у олена подъклада укусилъ, лютый зверъ скочилъ ко мне на бедры и конь со мною поверже…» (… своими руками связал в пущах 10 и 20 живых коней, и в степи ездя тоже руками ловил диких коней. Тур дважды валил вместе с конем, олень меня бодал, лоси – один меня топтал, а другой рогами бил, вепрь сорвал мне меч с бедра, медведь укусил меня за колено, лютый зверь вскочил мне на бедро и повалил вместе с конем…). Иные историки переводят лютого зверя как «рысь», но даже если отбросить тот факт, что рысь крайне редко нападает на человека, и ничуть не умаляя «боевых» достоинств этого хищника, нельзя отрицать тот очевидный, в прямом смысле этого слова, факт, что рысь – довольно-таки небольшой зверь. Завалить этаким зверем наездника и коня, причем коня отлично обученного (иного у князя быть не могло) и наездника весьма искусного и опытного, теоретически возможно разве что запулив бедным животным в князя из катапульты. Учитывая, что сам Мономах пишет о том, что зверь прыгнул на него самостоятельно, рысь, даже сиганувшая с приличной высоты (хотя за этими животными суицидальных наклонностей пока не замечено), должна была весить под сотню килограммов, что попросту невозможно. Другое дело – леопард. Тем более что слово «пардус» упоминается в исторических документах неоднократно, правда, историкам так и не удалось установить толком, какой конкретно хищник подразумевается под этим словом: гепард, леопард, барс или даже лев. Впрочем, я не исключаю, что под лютым зверем Мономах мог подразумевать и тигра.

Есть более или менее обоснованное предположение, что хазарский город Семендер был крепостью, сложенной из саманного кирпича, отсюда и название – Саманные ворота. Остатки такого городища найдены близ одной из стариц Терека. Правда, точных доказательств, что это именно Семендер, нет. На основании имеющихся документов достаточно сложно определить точное местоположение одного из важнейших хазарских городов. Можно с уверенностью утверждать только одно: такой город существовал.