Наталья Шегало - Больше, чем власть

Зорий вернулся к дверям госпиталя.

Магистр не стал настаивать на строгой изоляции Лаэрты Эвери, но охрану у дверей все же выставили, так что у Дара не было шанса проскользнуть незамеченным. Впрочем, его узнали и пропустили без задержки.

Он наделся, что Лорис и Командор к этому времени уже ушли, но охрана сообщила, что они еще не выходили. Что ж, значит, придется их поторопить.

Когда он вошел, вся троица мило болтала, расположившись в палате, вероятно, навсегда. Командор сидел поперек кровати. Сова лежала вдоль, при этом ее ноги располагались на коленях у Командора. Именно эти ноги оба с удовольствием разглядывали. Лорис стоял рядом. Когда Дар появился в дверях, ни один из них даже не сделал попытку отстраниться. Наоборот, они замерли, оборвав разговор, и слегка придвинулись друг к другу, воспринимая его как внешнюю опасность. Внешнюю для всех троих.

Зорий остановился на пороге, ожидая, пока до них дойдет, что он пришел только к ней.

— Только не сегодня! — с тоской вырвалось у Совы.

Она не смотрела в его сторону. Зорий ждал, понимая, что она ничего не скажет, пока он не останется с ней наедине. Сова никогда не проявляла слабость в присутствии посторонних.

Первым не выдержал Лорис. Он нехотя отошел от кровати и поманил за собой Командора.

— Не больше десяти минут, — разрешил он, включая таймер системы контроля состояния пациента. — Вы и так ее уже измотали.

Дар сдержанно кивнул.

Лорис вытолкал из каюты недовольного Командора. Сова проводила их обоих обреченным взглядом.

— Нам надо поговорить, — тихо начал Дар.

— Нет.

— Ты должна спокойно меня выслушать...

— Нет.

— Ты должна понять, что...

— Нет!

Слова метались, как эхо в пустом ущелье, отскакивая от каменных стен.

— Нет, — убежденно повторила она.

Он готов был к упрекам, слезам, обвинениям. Готов был оправдываться, объяснять, просить прощения. Готов был считать виноватым во всем себя и только себя, как ответственного за нее мужчину. И готов был защищать ее, защищать, несмотря на упреки и обиды.

Он не был готов только к этому решительному «нет», произнесенному так, что Дар почти сразу понял, почувствовал, как будто знал заранее — «нет». Она отгородилась от него непробиваемой стеной.

Нельзя заставить слушать того, кто не хочет слышать. Она не заткнет уши, не закроет глаза, не выбежит из комнаты, не спрячет лицо у него на груди, не разрыдается от отчаянья. Она будет смотреть сквозь него холодным безразличным взглядом, чтобы в конце поставить жирную точку своим «нет».

Он вдруг понял. Понял ясно и отчетливо, так, как не понимал ее никогда прежде. То, чего он так опасался, для нее уже случилось и изменило ее до неузнаваемости. Это произошло чуть раньше, может быть несколькими днями, может быть часами, может, минутами, но без него. Он опоздал. Она успела пережить случившееся, перетерпеть его, переболеть им. Она уже успела что-то сломать в себе, жестоко и необратимо, вырвать его из себя с той же отчаянной болью, с какой вырезала жучок из своего тела. И принять решение, не посоветовавшись с ним, в одиночестве. Она все решила сама. И уже исполнила задуманное. Она рассталась с ним. Без слез, без упреков и без объяснений. Он смотрел на нее, пытаясь проникнуть за внешнюю невозмутимость ее болотно-зеленых глаз, и с ужасом осознавал свое бессилие что-то изменить.

— Хорошо, давай мы поговорим, когда ты успокоишься.

Он уже сам не верил в это, но не мог отказаться от последней попытки.

— Нет. — Вероятно, она сама устала от своих однозначных ответов, потому что добавила: — Я не смогу.

В абсолютной тишине раздался писк установленного Лорисом таймера. Десять минут истекли.

Их последние десять минут вместе.

Он развернулся и вышел из палаты. Он знал, что его никто не остановит: это было бы слишком хорошо.

Лорис увел Командора из госпиталя почти насильно. Если бы позволяли условия, он даже запер бы его где-нибудь подальше от Совы, но не смог найти помещения, подходящего для такого дела. Друзьям предоставили каюты, где жил, вероятно, обслуживающий персонал самого госпиталя, и запереть там Командора не представлялось никакой возможности: автоматика блокировки дверей одинаково реагировала на приказы как изнутри, так и снаружи.

— Какого черта его принесло? — Командор не мог успокоиться. — Ну зачем ты позволил ему остаться?

— Он имеет право с ней поговорить, — спокойно заметил Лорис. — Она — его жена.

— Она не хочет с ним разговаривать. Она же ясно сказала.

— Ну откуда ты знаешь? Они ведь любят друг друга. Она сможет простить.

— Благие намерения, — констатировал Командор. — Но не реальные. Она не простит.

— Она сама небезгрешна. Она украла у него пароль.

— Ты так говоришь, будто ты на его стороне. У тебя еще физиономия не зажила после столкновения с этим праведником.

— Не смей рассказывать про это Сове, — строго предупредил Лорис.

— Не смею! — фыркнул Командор. — Но будь моя воля... Не понимаю, почему ты его защищаешь.

Лорис с грустью покачал головой.

— Ты просто несправедлив к нему. Впрочем, насколько я успел заметить, у вас с ним взаимная антипатия. Дар Зорий неплохой человек. И по-своему он поступает правильно, — Лорис вздохнул. — Ему просто очень не повезло с Совой. Знаешь, есть такие люди, которые изначально, с рождения до смерти, вписаны в рамки какой-то системы. Нет, они не безликие исполнители, они — суть этой машины, лучшее, что у нее есть. Ее ходовая часть. Без них эта машина мертва и бесполезна. Орден для Зория — это не просто его работа, это его призвание, его служение. Но стоит выбить таких людей из их системы, и они теряются. Не то что они несамостоятельны, нет, просто все их достоинства имеют значение только там, внутри их мира. И поэтому ему сейчас гораздо тяжелее, чем Сове. Он взял на себя ответственность за нее — перед Орденом и за Орден — перед ней. Ты зря записал Зория в подлецы. Его беда в том, что он прав только тогда, когда права его система.

— Его система давит Сову!

— Но эта же система будет ее защищать. Мне это легче понять, чем тебе. У нас даже беспоместный сэрандос обязан до самой смерти защищать того, кого он принял под свое покровительство. Но в обмен на это он потребует подчинения своей воле. Нельзя получить защиту, не пожертвовав частью свободы. Вы с Совой этого не понимаете. Вы иначе воспитаны.

— Вот именно. Сова не захочет такой защиты. Она никогда не жила за чужой спиной. Она попробовала — ей не понравилось. Вот увидишь, теперь она будет очень ревностно беречь свою свободу.

— Но она уже согласилась сотрудничать.

— Это очень хрупкая договоренность. Едва они потребуют от нее больше, чем она готова терпеть, всякое сотрудничество мигом закончится.