Ник Ким - Легенды Космодесанта

Мой указательный палец ложится на активирующую руну на рукояти цепного топора. После секундного колебания я нажимаю. Острые зубья с ревом пробуждаются к жизни. Топор режет воздух в ожидании того мига, когда можно будет врубиться в плоть.

Они осмелились обвинить меня…

Они открыли огонь.

Я не еретик.

Но этому надо положить конец.

Завьен добрался до Драйфилда к закату.

Он оставил джунгли позади три часа назад. Бег одинокого воина завершился у укрепленных стен шахтерского городка. Изнутри не доносилось ни звука — лишь унылый вой ветра, дующего над равниной.

Завьен попытался докричаться до часовых, но никто не ответил.

Ворота поселения были заперты. За двойными створками высилась сооруженная на скорую руку баррикада из стальных прутьев, пластин брони и даже мебели — жалкая попытка колонистов защититься от марширующих по планете орочьих орд.

У Завьена не было ни времени, ни желания пробираться сквозь баррикаду. Закинув топор за спину, он пробил опоры для рук в металле стены и вскарабкался на крепостной вал пятнадцатью метрами выше.

Деревня состояла из одноэтажных построек, вмещавших, должно быть, около пятнадцати семей. Грунтовая дорога прорезала поселок старым шрамом — тракт для поставщиков, приезжавших сюда из центральных городов-ульев, и торговцев рудой, наживавшихся на здешних разработках меди. Этот низкокачественный металл пользовался большим спросом у обедневших граждан планеты, которым не по средствам было что-то получше.

Самым большим зданием — по правде говоря, единственным, которое представляло собой нечто большее, чем сооруженная из мусора лачуга, — была церковь с высоким шпилем, украшенным грубо высеченными из камня горгульями.

Завьену хватило одного взгляда, чтобы оценить обстановку. Астартес осмотрел убогие укрепления, окружающие деревню, а затем обернулся к домам.

Никакого движения…

Шагнув к краю стены, Завьен спрыгнул вниз, пролетел пятнадцать метров и приземлился в боевой стойке.

На первое тело он наткнулся меньше чем через минуту.

Женщина. Безоружная. Отброшенная в угол хижины. По стенке за ее спиной размазалась кровь. Женщина была рассечена надвое неровным разрезом.

На широких улицах, пролегавших между ветхими лачугами, видны были потеки крови и вмятины. Похоже, по грязи волокли что-то тяжелое. Все следы вели к одному и тому же месту. Тот, кто явился сюда и перебил колонистов, оттащил трупы в неказистую церковь с разбитыми окнами и ржавыми железными стенами.

Дисплей локатора на сетчатке Завьена наконец-то уловил слабый сигнал от брони Ярла. Его брат был внутри и больше уже не бежал. И, судя по тишине, не убивал.

Расчленитель прошел мимо безголового трупа, безжизненно раскинувшегося на обочине. Человек был убит мечом Завьена, но поднимала оружие рука Ярла. Астартес видел подобное прежде — этих картин ему не забыть до последнего вдоха.

Холодный, унизительный стыд растекался по венам, подобно яду. Точно так же, как на Высоте Гая.

Этого не должно было произойти.

На Высоте Гая.

Этого никогда не должно было случиться.

Той ночью они прокляли себя навеки.

Это должно было стать триумфом, достойным того, чтобы быть вырезанным на доспехах каждого из сражавшихся там воинов.

Имперскую линию фронта держали ополчение Высоты Гая и орден Серебряного Покрова. Сестры сформировали вооруженные отряды из жителей городка и подняли их боевой дух до невиданных высот проповедями и молитвами во славу Бога-Императора.

Зеленокожие обрушились на них многотысячной ордой. Орки бросались на городские укрепления — кипящее море воинственных воплей, кожистой плоти и разящих клинков.

В разгар боя над сестрами и ополчением нависла угроза поражения. Орков было слишком много. Но тут, в самый критический момент, отчаянные призывы бойцов Высоты Гая были услышаны, и помощь пришла.

Они спустились на «Громовых ястребах». Турбины мощных машин взревели, когда корабли зашли на посадку над завывающей ордой. «Ястребы» коснулись обожженной земли лишь на то время, которое понадобилось для высадки десанта — почти двух сотен Астартес в доспехах кроваво-красного и угольно-черного цветов. Треск и рев множества цепных мечей слились в оглушительном, душераздирающем хоре, прозвучавшем как боевой клич машинного бога.

Завьен был в первой волне. Плечом к плечу с Ярлом и другими братьями он рубил направо и налево. Ненасытные зубья его клинка перемалывали доспехи и зеленую склизкую плоть. Сыны Сангвиния собирали кровавую жатву.

Орки гибли сотнями, зажатые между молотом и наковальней. Их рубили в капусту с тыла и поливали огнем с передовых позиций.

Завьен не видел ничего, кроме крови. Кровь ксеносов, густая и терпко пахнущая, стекала по его шлему — запах триумфа, аромат великой победы.

Он одним из первых прорвался к баррикадам.

А затем это случилось. Он потерял способность видеть. Он не мог думать. На него нахлынула волна ощущений, каждое из которых несло с собой боль, сумасшествие и восторг. Он попытался заговорить, но с губ его сорвался лишь крик, обращенный к нечистому небу. С каждым вдохом острый запах чужой крови все глубже проникал в его тело и распространялся по венам. Скверна ксеносов, переполнившая Астартес до краев, запалила огонь в его разуме — воззвала к неистовой, закодированной в генах ярости, которая всегда грозила захлестнуть его.

Обуреваемый непреодолимым желанием утопить чувства в чистоте вражеской крови, Завьен выпустил кишки последнему оказавшемуся перед ним орку и вскочил на баррикаду. Он должен был убивать. Он должен был убивать. Он был рожден лишь для этого.

Завьен и его братья два часа сражались в свирепом рукопашном бою. Враг был уничтожен. Ликующие приветственные крики ополченцев застыли в тысячах глоток, когда под рев вокс-динамиков и цепных мечей половина Расчленителей сорвалась с баррикад и ринулась в город.

Перебив врагов, Астартес обратили ярость на все живое вокруг.

Ангел оплакивал убитых.

Их смерть была суровой необходимостью на пути к искуплению. Молитвы, которые он пел, подняв голову к потолку тронного зала Императора, вызвали слезы у него на глазах и на глазах тысяч глядящих на него верных воинов.

— Мы должны сжечь убитых, — прошептал он сквозь серебряную пелену слез. — Мы должны навеки запомнить тех, кто погиб сегодня, и запомнить ту подлость, что обратила их сердца против нас.

— Сангвиний! — прокричали сзади.

Голос эхом разнесся по залу, где тысячи знамен висели в неподвижном воздухе, символизируя каждый полк, когда-либо поклявшийся сражаться за юный Империум Человечества.