Сергей Шангин - Без царя в голове

— Так, значит? Как премию в конце квартала, так милости просим, Кузьма Ерофеич, а как беспорядки нарушать, так пшел вон?

— Ты, Кузьма Ерофеич, не кипятись, и хрен с редькой не путай. Чей там племянничек в квартальной ведомости числится? То-то и оно. Сказано, нету никаких штурмовиков, значит нету, даже если ты на них в упор сейчас смотришь. Понятно выражаюсь?

— Ах, ты племянничка вспомнил? А двух сестер своих по совместительству кладовщицами подрабатывающих забыл? Совести в тебе нет, Степан. Не вводи меня в грех, не заставляй полковнику на тебя жаловаться, показывай штурмовики!

— Нечего на меня буркалы выпячивать, я и не такие видал… буркалы. Кузьма Ерофеич, ты чего пристал, как репей к заднице, какая муха тебя укусила?

— Муха? Меня не муха укусила, а ваш долбанный Волгин укусил, в самое сердце антихрист укусил. Казна купить тех штурмовиков не может, а простой пилот за здорово живешь покупает. Это как называется?

— А я Кузьма Ерофеич в чужом кармане деньгу не считаю, не приучен, знаете ли. Есть у человека деньги, он и покупает, нет у него денег — горькую пьет.

— Пусть покупает. Но на государевых складах частного имущества не потерплю! Показывай, собачий сын, куда заныкал штурмовики?

— Кузьма Ерофеич, растудыть твою в коромысло, ну увидишь ты их и что с того? Выкатывать в чисто поле будешь? Так у меня нонече на работе ни одного человечка нету? Выходной нынче, к тому же Пасха, дай я тебя разлюбезного облобызаю в щеки! Христос воскрес, Кузьма Ерофеич!

— Тьфу на тебя, ирод! Какая Пасха, она месяц уже как прошла. Ты разговор в сторону не уводи. Сам выведу, чай не забыл еще, как педали у истребителя крутить.

— Не-е-е-т, Кузьма Ерофеич, можешь меня прямо тут убить, но сие есть не моя тайна и никаких штурмовиков тебе не видать, как собственных ушей.

— Ах, ты, значит, вот как заговорил?

Судя по странным звукам, кряхтению и пыхтению между невидимыми Степаном и Кузьмой Ерофеичем завязалась банальнейшая потасовка. Ударов и стонов не раздавалось, только натужное пыхтение и сопение сопровождали скоротечную схватку. Утомившись, спорщики похоже присели отдохнуть.

— Степан, — отдуваясь, первым отозвался Кузьма Ерофеич, — если как на духу, сколько ты с этого имеешь?

— Ящик медовухи… кхм… а с чего, с этого? — пошел на попятный глупо проколовшийся Степан.

— И за ящик медовухи, ты можешь хорошему другу в ухо дать? — возмутился Кузьма Ерофеич.

— Хорошему? Нет, не могу, — честно признался Степан.

— А кто мне в ухо целился? Если бы я не увернулся, быть бы мне битому!

— Ты, Кузьма, меня не путай. Дружба дружбой, а служба службой. Приди я в казначейство, да попроси у тебя в книгах покопаться…

— Ишь чего удумал, неча чужому носу в те бумаги соваться! — вскинулся казначей.

— Вот-вот, а на меня чего кидаешься? Слышь, Кузьма, медовухи хочешь? Царская, знатная, чистая как слеза! — Степан причмокнул от предвкушения.

Иван замер от предвкушения гневной проповеди, которую трезвенник Кузьма Ерофеич по всем законам должен наградить наглого Степана, якобы забывшего о строгих правилах казначея в отношении пьянства.

— У тебя небось и закуска есть, — задумчиво спросил Кузьма Ерофеич.

— А то ж, — подначил Степан. — Колбаска, огурчики, капустка квашенная со льдинкой, в морозильнике храню, — похвалился он.

— Отчего же не выпить, к тому же царской, — казначей тяжко вздохнул. — Дома все едино тоска, старуха моя запилила напрочь, как про Волгинские гулянки услышала. А ты, говорит, старый черт, где был, когда Ванька мильоны разбрасывал направо и налево? Где был, где был, на работе! А на работе, ты ж Степан знаешь, ни капли в рот, потому как ответственность за мной ого-го-го какая! Ответственность ого-го-го, а платят с гулькин хрен. Вот ты мне разъясни, Степан, где в жизни справедливость? Эх, да что тут говорить, наливай!

Иван ошалел от услышанного — небеса рушатся, земля под ногами трескается, цари, как перчатки меняются, чужие по дворцу шастают, а тут еще и главный трезвенник пить собирается. Конец света, не иначе!

— Вот же дела, Кузьма Ерофеич пьет горькую, кому скажу не поверят!

— Знакомец твой? — поинтересовался шепотом Меньшиков.

— Казначей наш, главный в крепости.

— Все казначеи воры! — встрял царь.

— А второй? — пропустив слова царя мимо ушей, продолжил допрос Меньшиков.

— Второй? Так это же Степан, кладовщик с того склада, где я штурмовики спрятал до времени. Я ж рассказывал, за медовуху мы с ним…

— Иван, а чего мы сидим? — с явным нетерпением поинтересовался Меньшиков. — Не самое ли время нам в те штурмовики сесть, да и лететь подальше от чужих?

Иван промолчал, явно задумавшись о чем-то.

— Иван, ты не уснул часом, — толкнул его в плечо граф, — показывай свои штурмовики.

— Не уснул, Ваше Величество, мысль в голову пришла и зудит как заноза. А чего мы все бегаем-то от них, куда убежать хотим, если все то, что защищать должны вот тут с нами?

Ваши войска, Ваше Величество, во дворце. Неужто не раздавят они горстку предателей, как клопов? Понимаю, паника, царя спасаем или не спасаем уже, запутался я с царями. Но мы-то живы-здоровы, оружие есть, связь действует, почему бежим, ваши величества? Куда бежим?

Хорошо, вам царям виднее, садитесь в штурмовики и бегите в укромное место, а нам с Михалычем сам бог велел в драку встрять и врага истребить на корню, чтобы зараза не распространялась далее. Михалыч, мы то куда бежим с тобой? Надоело бежать, надоело прятаться, офицеры мы русские или твари дрожащие?

— Все сказал? — сдерживая раздражение, поинтересовался Меньшиков.

— Ну-у-у, в принципе, все.

— Тогда слушай приказ, пилот! — граф хоть и шепотом, но чеканил каждое слово. — Уточняю, не просьбу, не совет, не намек, а прямой приказ твоего царя — ноги в руки и достать из-под земли свои сраные штурмовики, погрузить в них личный состав и вылететь с Москвы в открытый космос! Приказ понятен, господин лейтенант?

— Есть, исполнять приказ, — откозырял хмурый Волгин.

— И не твоего ума, не твоего разумения, почему царь поступает так или иначе, — не мог успокоиться Меньшиков. — Развел тут демократию, — кинул он упрек царю, — каждый суслик агроном, каждый солдат фельдмаршал. Не дорос ты еще, чтобы царям вопросы задавать, я правильно говорю полковник?

— Приношу свои извинения, Ваше Величество, но в чем-то Волгин прав, — Иван с удивлением посмотрел на преданного слугу двух царей. — Мы не использовали своих возможностей, не попытались наладить связь с войсками, тупо бежим неведомо куда. Может быть у вас есть гениальный план, о котором никому из нас неизвестно. Буду признателен, если с нами поделитесь. А до той поры можете считать меня разжалованным и вышедшим из подчинения. Готов немедленно умереть за царя и Отечество, лишь бы в том польза была Отечеству.