Елена Колядина - Призрачные поезда

Дед кивнул Василию и Хмарову и громко, от волнения не своим голосом, провозгласил в невидимый издалека радио-микрофон, огибающий лицо:

– Товарищи, начинаем!

Василий ткнул пальцем в планшет.

Светодиодная панель вспыхнула. Тысяча человек – крепкая людская плотина – заворожённо подняли головы и потрясённо устремили взгляды на экран. В 1935-м уже показывали цветное звуковое кино? Даже если и так, впечатления от нашего фильма проняли даже меня.

Заиграла довольно бравурная – в духе индустриализации – музыка, начался фильм-клип о положении в стране. Пропагандистский, конечно, но очень точный, и впервые за много лет – ни одного доброго слова про общечеловеческие ценности, Локотскую республику, евроинтеграцию.

Когда и где его сняли? В голове стукнуло: Хадижат, Телекоммуникационный холдинг. Она? Но ведь риск какой – цифровать и монтировать подпольный видеоманифест прямо под носом начальства! Я вспомнил первую нашу встречу в метро – каблук её туфли застрял в гребёнке эскалатора. Она всё нарочно подстроила, или на ловца зверь? Я вспыхнул… Врал, что мне восемнадцать, что работаю в ТКХ. А она всё про меня знала. Что мне шестнадцать с половиной, что никакой я не сотрудник, а только школу закончил. И даже то, что «чистый», «прекраснодушный»… Закрыл глаза от стыда – а я-то изображал перед Хадижат бывалого парня, намекал, хоть и обиняками, что опытный умелый мужчина. А она всё про меня знала.

– Слухай, жиган! Какой 1942-й год, в каком батальоне я сгину? Чего базарил-то?

Я очнулся от мыслей о Хадижат. Тут судьба Родины, а ты всё о бабском, Трофим.

«Кепка» дёргал меня за рукав.

«Вставай, страна огромная!» – понеслось из динамиков, пошла нарезка кинохроники 1941 года.

– На экран смотрите, покажут, – примиряюще сказал я. – Не утверждаю, что именно вы погибните, но жертв среди советских людей будет много, двадцать семь миллионов в войне, одиннадцать миллионов в перестройку.

На светодиодном экране появлялись лица Сталина, Хрущёва, Гагарина, Горбачёва, лыба Ельцина. Карта СССР разваливалась на куски. Вспыхнула инфографика: труба с нефтью, схематичные корпуса заводов – богатства народа стали принадлежать кучке олигархов. Мой дед генерал Краснов – а к сценарию он несомненно приложил свою патриотическую руку, даже уместил в фильм эпизод про детей-сирот, которых за деньги продавали в заграницу, и никто не интересовался, для каких нужд: на ограны или извращенцам. Мелькнул ещё один президент, эпоху которого наши вспоминали чуть не со слезами. Потом началось то, о чём рассказывали родители, видевшие всё своими глазами, – и я смотрел вполглаза. Дефицит продовольствия, уличные беспорядки, расстрел толпы неизвестными снайперами, кадр: входное отверстие пули в бронежилете мирного демонстранта. Временное правительство. Премьер из юристов, президент из эмигрантов. Марширующие отряды ландсвера. Когда фильм окончился, на платформе поднялся гул. Удивление. Истерический смех. Снова детский плач. Недовольство. Гнев.

– Товарищи, вы находитесь в две тысячи, – помехи микрофона, – …цать пятом году! – раздался усиленный аудиосистемой голос Краснова. – И вы уже поняли, что это не шутка, не театральная постановка и не провокация иностранных разведок. Стране нужна ваша помощь. Ну нет у нас сейчас своих героев! Изничтожились российские герои к исходу тысячелетия! Нам, вашим потомкам, не одолеть сегодня врага! Дорогие советские граждане, родные! Предлагаем организованно проходить к столам регистрации в народное ополчение и трудовую армию.

Я вспомнил о рюкзаке, выдернул пакеты с раздаткой.

Пробирался сквозь толпу, пёструю, как мозаики на станциях, плотную, как развевающееся знамя, и сильную, как стальной молот.

– Вы в будущем, – повторял я, называя год. – Это вещи из нынешнего времени.

И на вытянутой руке демонстрировал, а затем отдавал прозрачные шариковые авторучки, листовки, светящиеся мобильные телефоны, электронные записные книжки с голосовыми ответами примитивного искина: «Что это?!» – «У вас в руках унифон, ваш незаменимый помощник в повседневных делах!».

Участники всесоюзного съезда изобретателей сгрудились вокруг планшета, сразу освоив принцип перелистывания страниц касанием экрана.

Метростроевцы – со значками ударников и орденами – потрясённо рассматривали схему Московского метрополитена будущего, вернее, настоящего.

– Братцы! В деревне моей, в Саларьево – метро! Эвон как, станция «Саларьевская».

– Ну и ну! За две сотни станций.

– И в Солнцево! – восхищались строители. – И в Кунцево! И в Перово! Смотри-ка, и в Лихоборах, и в Котельниках! В каждой деревне метро! Неужто всё большевики сделали? Лазарь Моисеевич, вы только представьте!

Человек с густыми чёрными усами недоверчиво взглянул на экран планшета.

– Погодите, разрешите, – встрял я и быстро набрал в поисковике «Каганович», мгновенно оказавшись на «Википедии». – Смотрите, Лазарь Моисеевич, страница о вас. До 97 лет проживёте!

Я тыкал пальцем в фотографии.

– Что думаете, Вениамин Львович? – тихо спросил нарком, протянув ладонь для рукопожатия молодому инженеру в тёмно-синей шинели, который потрясённо изучал планшет.

– Ваша фамилия как, товарищ Вениамин Львович? – я сбивчиво и отчаянно пытался убедить гостей в реальности происходящего.

– Маковский, инженер Управления Метростроя.

Я снова ринулся в «Википедию», ткнул в фотографию молодого человека с женщиной и ребёнком. – Вы?

– Я. Вряд ли на радиолампах! И жена моя. А ребёнок откуда?

– Ребёнок, надо пологать, ваш – из счастливого грядущего будущего, – я стал выражаться как писатель соцреализма.

Руководитель строительства метро Павел Павлович Роттерт. Жму руку. Архитектор Иван Георгиевич Таранов. Инженер-конструктор Кабанов. Объясните, что происходит?

– В 1991-м году, как раз в тот год, когда товарищ Каганович умрёт, – я покосился на Лазаря Моисеевича, – СССР исчезнет. Враги советской власти его развалят. Впрочем, развалят не сами, а с помощью мещан, интеллигентов и членов партии.

– Отступивших от ленинских заветов, – догадался Каганович.

– Социализма больше нет. В стране рыночный капитализм. Всё, что построено вашим трудом, разграблено, разворовано или продано международной буржуазии.

– Врёшь, сволочь! – вскрикнул рабочий с комсомольским значком на парусиновой куртке.

– Троцкисты недобитые?! – процедил Каганович. – Говорил я товарищу Сталину – не жалей врагов! Развели либеральничанье! А следовало – давить!!