Маргарет Штоль - Иконы

Лукас в ужасе смотрит в небо:

– Это они. Они уже здесь.

И тут облака раздвигаются – и появляются серебристые корабли. Они повисают низко над городом, скользя поперек горизонта, закрывая луну.

Это то, чего мы сильнее всего боялись. Но я не ожидала, что они прилетят так быстро. Лорды бросили на нас свои корабли, как это было в Тот День. Они явились, чтобы подавить восстание. Преподать нам урок.

Они явились, чтобы использовать свое самое мощное оружие – наш величайший страх.

– Могут ли они это сделать без Иконы? – шепчу я.

Никто не решается ответить.

Достаточно ли мы сделали?

На Хоул опускается тишина. Люди на улицах замерли в неподвижности.

– Ро! Лукас! – Я протягиваю к ним руки, но Тима уже прижалась к телу Лукаса. Ро бросается ко мне, как будто может защитить меня от самих Лордов.

– Не смотрите! – кричит Лукас.

Как будто так можно предотвратить повторение Того Дня.

Мое сердце бешено колотится.

Я не свожу глаз с кораблей.

Мое сердце бешено колотится.

Я наблюдаю за тем, как Курьеры выстраиваются над Хоулом в безупречный круг.

Мое сердце бешено колотится.

Я наблюдаю за тем, как в небе вспыхивает ослепительный белый свет, такой яркий, что глазам больно.

Мое сердце перестает колотиться.

Мое сердце останавливается.

Мое сердце…

Мое…

Звук, подобный грому, раскатывается по небу. Я чувствую, как удар энергии проносится сквозь меня, почти сбивая с ног. Как будто вся мощь кораблей Лордов мчится сквозь все население Хоула ко мне. Мы все связаны. И я принимаю это. Я вбираю в себя всю силу – и отправляю ее обратно в небеса.

Тучи разверзаются, воздух наполняется дождем.

Я выдыхаю, и медленно, медленно мое сердце вновь начинает биться.

Молчание.

А потом я с трепетом вижу, как корабли медленно, неохотно поднимаются к облакам и исчезают.

Город внизу взрывается восторгом, улицы поют и кричат, хохочут и улюлюкают.

Они проиграли. Лорды. Они отступили.

Ро сжимает меня в объятиях, огромных, как целый город, и мы скачем по обломкам, как щенки.

Потому что Хоул выстоял.

Тима запрыгивает на спину Лукаса, вопя во всю силу легких. Я слышу, как ее голос разносится над холмом и над городом. Брут гавкает, бешено носясь вокруг Тимы.

Потому что сегодня – не Тот День.

Лукас наскакивает на Ро, а Тима валится на меня, и мы все четверо превращаемся в кучу перепутанных рук и ног, мы хохочем.

Потому что мы – не Безмолвный Город, не сегодня – и больше никогда.

Мы лежим на спине в пыли, таращась в небо, задыхаясь. Я замечаю, что лежу между Лукасом и Ро, и одна моя рука запуталась в золотистых волосах Лукаса, а вторая засунута под спину Ро.

Сегодня, прямо сейчас, они чувствуют то же, что и я.

Они ощущают себя живыми.

Еще на несколько мгновений мы замираем вот так. В спокойствии. Потом Тима садится и вскидывает руки, приветствуя дождь.

– Даже небо радуется за нас.

Ро улыбается мне с изумленным видом.

– Что ты такое сделала, Дол? – Тима поворачивается ко мне, полная любопытства, ее серебристые волосы растрепались, глаза расширены.

Я пытаюсь выразить свой ответ в словах:

– Не знаю. Думаю, что каким-то образом передала им всем наш иммунитет.

Лукас резко садится:

– Всему городу?

– Через это, – киваю я и показываю им обломок Иконы, почерневший в моей руке.

– И через это, – говорит Ро, касаясь моей груди у сердца и понимающе улыбаясь.

Невозможно не улыбнуться ему в ответ.

– Теперь это наш город, – говорит Тима.

Лукас кивает, но, когда он поворачивается к побережью и к Санта-Каталине, я вижу его глаза и чувствую то, что чувствует он.

Есть много способов потерять семью.

Ро встает и протягивает мне руку:

– Ну, с этим покончено. Осталось всего двенадцать.

Я принимаю его руку, а вторую протягиваю Лукасу, а он хватает за руку Тиму. Мы поднимаемся все вместе.

Когда мы спускаемся с холма, мы держимся за руки, и я знаю, что все изменилось.

Теперь невозможно остановить демонстрации. Люди будут говорить, что хотят. Они будут говорить правду, и ничего больше.

Стройки опустеют, думаю я.

Посольство станет бессильно, надеюсь я.

По крайней мере, в Хоуле.

Потому что сейчас, на мгновение – вот на это мгновение, – Хоул обрел собственный голос.

Нам известен план. Мы делаем то, что должны сделать, как нам и говорили. К рассвету мы уже пробираемся обратно к собору, мимо костров, и факелов, и поющих людей, и празднества. Когда я оглядываюсь на обсерваторию, то вижу, что она до сих пор освещена костром – таким же огромным, как сама Икона.

Когда мы входим в ворота собора Богоматери Ангелов, Тима так счастлива видеть Фортиса, что с разбегу обнимает его и целует в обе щеки, хотя он уже держит в обеих руках по фляжке.

Ро окружает плотная толпа друзей по Сопротивлению. Они хватают его, подбрасывают в воздух, и он исчезает в куче тел, и все это словно превращается в единый шар одинаковой бешеной энергии.

Мне незачем слушать, как Ро старательно приукрашивает нашу историю и как она становится все затейливее с каждым словом.

Пусть его.

Я тащусь к остальным, но обнаруживаю, что ноги меня больше не держат. Я настолько измождена, что не могу говорить, не могу двигаться.

Еще до того, как я шлепаюсь на каменный пол, Лукас замечает, как подгибаются мои колени. И, не говоря ни слова, подхватывает меня и несет сквозь толпу. Он знает. Грудь у него теплая и крепкая, несмотря на то что его обожгло и исколотило взрывом. Я слушаю биение его сердца до того момента, когда он оставляет меня на низкой койке.

– Вот так, – говорит Лукас, укрывая меня до подбородка тонким армейским одеялом. И смотрит на меня с нежностью.

Вот так.

Я дома.

Сейчас я ничего не могу сказать ни Лукасу, ни кому-либо другому, да он и не пытается заговорить со мной. И я просто лежу в полутьме, отупевшая и неподвижная, пока меня не будит Фортис. Пришла пора покинуть Хоул.

В свете луны мы снова добираемся до Трассы. Там сейчас нет полных вагонов оборванных отсевков, которых везут на стройку. Но симпы все же в высшей мере насторожены, и Трассы по-прежнему опасны. Мы проскальзываем в последний тюремный вагон Посольства, где некий мерк и целое море детонаторов и четыре тысячи пакетов взрывчатки обеспечивают возвращение четверых измученных пленников в давно забытую миссию в землях грассов.

Ла Пурисима.

То, что от нее осталось. Поля сожжены. Стада разбежались и исчезли. Деревья превратились в черные палки.

Но у Биггера и Биггест все равно есть и хлеб, и молоко. В окнах выбиты стекла, однако Биггер затянул их джутовыми мешками. Биггер роняет свою чашку на стол, так он удивлен. Я не могу сказать, кто из нас больше рад встрече.

Биггест, как всегда, просто внимательно смотрит на меня – и тут же начинает готовить постель возле печи.

Козы слизывают пролившееся молоко, а я пытаюсь сказать хоть что-то, чтобы познакомить Биггера и Биггест с моими друзьями.

В эту ночь я сплю рядом с Ро, и Тимой, и Лукасом, и Фортисом – на теплых плитках кухонного пола. Я просыпаюсь лишь для того, чтобы обнаружить, что Фортис накрыл меня своей странной курткой, битком набитой всякими чудесами и тайными приспособлениями. Я настолько измотана, что могу только лежать там и дышать. И лишь одна мысль пробивается на поверхность моего сознания.

Они несовершенны. Их немного. Они не носили меня в своем животе или не растили в лаборатории. Я не знаю о них всей правды и не знаю, что скрывается за этой правдой.

Но это не имеет значения. К лучшему или к худшему, мы здесь. И у нас есть только мы сами.

Это и есть теперь моя семья.

Гриф: Совершенно секретно

Проведено доктором О. Брэдом Хаксли-Кларком, виртуальным доктором философии

Примечание: Выполнено по личной просьбе Посла Амаре

Исследовательский отдел Санта-Каталины № 9В

См. также прилагаемый отчет о судебном вскрытии

ОЛВП (продолжение; см. предыдущую страницу)

Список на момент смерти включает:

45. Пропагандистская листовка бунтовщиков, копия прилагается.

ТЫ НЕ МОЖЕШЬ

ОПУСКАТЬСЯ НА КОЛЕНИ ПЕРЕД ЛОРДОМ,

КОТОРЫЙ НЕ ПОКАЗЫВАЕТ СВОЕГО ЛИЦА.

ТЫ НЕ МОЖЕШЬ МОЛИТЬСЯ БОГУ,

КОТОРЫЙ НЕНАВИДИТ РОД ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ.

Птицы обычно пищат, как резиновые игрушки, те, что даешь какой-нибудь собаке. Они бормочут, как стремительный порыв ветерка или бумажный веер. Как звонок велосипеда, который издает один и тот же звук на одном и том же месте, при повороте, снова и снова. Как обезьяна в дурном настроении, ну, по крайней мере некоторые из обезьян. Как старый матрас в тот момент, когда ты на него садишься. А иногда, ранним утром, они издают сразу все эти звуки.