Андрей Ерпылев - Выход силой

А Калатозов, тем временем, дождавшись тишины, при­ступил к самой важной части церемонии. Хотя и самой бес­полезной до сих пор.

— Если кто желает сказать, что не согласен с избранием президента и знает что-то, из-за чего он не может занять этот пост, пусть говорит сейчас или молчит до следующих выборов!

Премьер когда-то мечтал быть драматическим актером, но окончить в свое время смог лишь лесной техникум, затем — школу милиции, а вместо театральной сцены до Катастрофы подвизался с полосатым жезлом на подмосковных трассах.

Он выдержал положенную ритуалом паузу, достаточную, чтобы успеть прихлопнуть муху, и уже открыл было рот, как вдруг из задних рядов донесся молодой хрипловатый голос:

— Я желаю!

И все собравшиеся, включая президента и его свиту, за­вертели головами, выискивая нарушителя порядка. И было с чего! Впервые в истории Первомайской демократии кто-то осмелился бросить вызов всесильной хунте.

— Кто это? - Кто такой? Ты не знаешь? Да не застите, дай­те посмотреть! — побежал шепоток.

— Что это за дрянь? — обернулся всем телом к Балагуру Середин: на щеках его играли багровые пятна, на лбу верев­ками вздулись жилы. — Кто?..

— А я знаю? — вылупил глаза полковник Балагуров, вы­тянул шею. — Федотов, мать! Куда подевался?

Но свежеиспеченный майор Федотов уже пробирался из задних рядов, растерянный не менее начальства.

— Что это такое, майор? — громким шепотом шипел на него, втягивающего в плечи голову, полковник, не стесняясь волнующегося моря «избирателей». — Хреново работаешь! В лейтенанты захотел? В рядовые?.. А ты что замолк? — на­кинулся он на Калатозова. — Слова позабыл, артист?

— Кто такой? — опомнившись, сорвался с хорошо постав­ленного баритона на неприличный фальцет премьер-ми­нистр. — Покажись!

Но требование запоздало. Бросивший вызов и сам уже шел к помосту, и взволнованно шумящая толпа расступа­лась перед ним, образуя живой коридор.

И вот он уже стоит перед остолбеневшим президентом, задрав голову и улыбаясь, — спокойный и уверенный в себе крепкий молодой человек. Середин, Балагуров и Федотов сначала узнали его оружие — самодельную шпагу, на кото­рую претендент опирался, как на трость, и только потом пе­ревели взгляд на лицо...

— Не может быть...

Игоря Князева действительно нелегко было узнать: в по­следний раз они видели его зеленым юнцом. Но что-то в нем изменилось... И дело тут было не в рано посеребрившей виски седине, резких складках на лице, делавших его старше на добрый десяток лет, или розовых, толком не зажив­ших еще шрамах на скулах и подбородке.

На них смотрел спокойным твердым взглядом мужчи­на. Много повидавший, немало переживший. И в его гла­зах они читали одно: добром договориться не удастся. Значит, остается одно — беспощадная схватка не на жизнь, а на смерть. Не до первой крови, а до последнего вздоха.

— Назови себя! — Взволнованный Калатозов дал петуха и смолк.

— Я Игорь Князев! — громко возвестил соискатель. — Сын профессора Князева, убитого этими... — он кивнул на помост, — подлецами. Я бросаю вызов президенту Середину и всей его банде. Всем, кого я уважал всей душой и кто пре­дал меня и моего брата. Кто запытал моего отца. Я готов биться с ними всеми до смерти. Моей или их.

— Да как ты смеешь!.. — обрел дар речи Балагур, едва ли не впервые в своей жизни молча выслушавший оскорбле­ние, брошенное ему в лицо, но президент одернул его.

Самообладания Николаю Михайловичу было не зани­мать. Он даже почувствовал облегчение, что терзавшая его в последние дни тревога разрядилась таким вот образом. Он отстранил с дороги премьера, менявшего цвет, как перепу­ганный осьминог, медленно спустился по лестнице и протя­нул руку Князеву.

— Я принимаю вызов! — громко объявил он и добавил вполголоса: — С возвращением, старшина. - Игорь крепко, по мужски, пожал протянутую руку, креп­ко стиснув в жесткой своей ладони.

— Бой состоится завтра в полдень! А теперь — все свобод­ны. Извините, друзья, банкет тоже будет завтра!

Шутка президента разрядила обстановку, и толпа мед­ленно рассосалась, немного разочарованная, но предвкуша­ющая события завтрашнего дня.

— Пойдешь с нами? — спросил Батя, так и не выпустив­ший руку Игоря из своей ладони.

«Хорошего бойца вырастил, — против воли билось у него в груди. — Настоящего бойца...»

— Нет, спасибо. У меня свой дом есть.

— Нет у тебя больше дома. — Полковник Балагуров тоже спустился с помоста и, поджав губы, встал рядом с прези­дентом. — Там уже другие люди живут. Так что не кочев­ряжься, а пойдем с нами. Накормим, напоим, в баньке попа­рим... А то вон, разит от тебя.

— Спасибо, — еще раз повторил Князев. — Я за стол с убийцами отца не сяду, кусок поперек горла встанет...

— Ну, как знаешь. — Балагур отвернулся. — Пойдемте, ва­ше превосходительство. А ты смотри, не передумай, Князев, за такие слова надо отвечать.

— Отвечу, не беспокойтесь, товарищ полковник, — улыб­нулся Игорь. — Только и вам придется ответить.

— Сволочь... — буркнул с отвращением полковник через плечо.

Оставшись один, старшина побрел куда глаза глядят. Ид­ти ему было действительно некуда: наивно надеяться, что почти за год отсутствия кто-то будет сохранять за ним их с братом конуру. Обременять своим присутствием старых то­варищей? Неудобно. Пойти к Лариске — невозможно.

— Здорово, бродяга! — Кто-то сильно хлопнул Игоря по плечу. — Тебя и не узнать совсем!

Он тоже едва узнал в изможденном, криво держащем го­лову человеке старого знакомого. Но потом медленно всплыло что-то в памяти...

— Байкальцев! — просиял он. — Живой!

— Осторожнее, — сморщившись, высвободил сержант слабую ладонь из богатырского захвата старшины. — Мне сейчас нельзя так... Я, понимаешь, слабый да хрупкий стал, как стеклянная ваза...

— А что такое? — встревожился Игорь.

— Потом, все потом. — Байкальцев увлек его за собой в темный зев туннеля. — Меня, кстати, Владом зовут.

— А я — Игорь.

— Вот и познакомились. Тебе, знаю, остановиться не­где — пойдем ко мне.

— Что будем делать? — спросил Балагур президента, ког­да они остались одни. — За борт? — Он красноречиво чирк­нул указательным пальцем поперек горла.

— Не вздумай, — резко оборвал его Середин. — Ты уже его разок выбрасывал за борт, бракодел. А он, видишь, вы­плыл. Знал бы я, что так получится, ни за что не позволил бы! Приблизил бы к себе, офицером сделал... А все ты!

— Кто же мог знать? Думаешь, не сладим?

— Не знаю. Добром уладить, видимо, не получится.

Батя прошелся по комнате, заложив руки за спину, при каждом шаге медали на его груди позвякивали. Молчание затягивалось.