М 3 (СИ) - Таругин Олег Витальевич

— С ним, — согласился краснофлотец, обвиснув на плече морпеха и едва перебирая ногами. — Точнее, с ними, две штуки их было, они обычно парами ходят. Немецкий торпедный катер, «шнелльбот» по ихнему. Серьезный кораблик, водоизмещением поболе нашего, потому и на волне устойчивей, и стреляет прицельнее. Они уж не впервой в этих местах засады устраивает. Ждут, когда мы с ранеными возвращаться станем, и нападают неожиданно. Сначала торпеды пускают, затем из скорострелок по палубам лупят, знают, что раненые в основном наверху размещаются. Не ожидали только, сволочи, что сегодня всего три «охотника» обратно пойдут, да еще и с эскортом — думали, как обычно, на сейнера с мотоботами поохотиться. Вот и получили ответочку.

— А до базы далеко?

— Да не, рядом уже, минут сорок ходу. Эти гады потому дальше и не суются, понимают, что еще с милю — и могут береговыми батареями со стороны Туапсе достать. Хоть и не попадут, понятно, ночью-то. Да и днем тоже не попадут, «шнелльботы» эти пошустрее нас по морю идут. Ты там не видал, браток, не накрыли их наши?

— Может, и накрыли, кто ж его разберет? — без особой уверенности ответил Алексеев. — У одного на корме точно что-то горело, видать, куда-то попали. А второго я так и не разглядел.

С трудом протиснувшись в кубрик, Степан уложил краснофлотца на узкую койку, по-братски разделив соседнюю с контрразведчиком. Едва коснувшись горизонтальной поверхности, раненый вполне ожидаемо отрубился.

Стянув намокшую недокуртку, морпех зябко поежился, иронично сообщив:

— Ну, хоть помылся, а то пока обещанной тобой баньки дождешься…

— Очень смешно, — буркнул Шохин, ожесточенно оттирая перемазанные кровью руки куском найденной в коридоре ветошки. — Уж сколько лет на фронте, а к крови так и не привык.

— Брезгуешь? — осведомился старлей, привалившись к переборке и устало прикрыв глаза. Ответ товарища его, если начистоту, не особо и интересовал, но не молчать же?

— Да не в этом дело. Просто неприятно. Не противно, нет, а именно неприятно…

— Ну, значит, ты настоящий чекист, — фыркнул Алексеев. — Про горячее сердце, холодную голову и чистые руки еще сам товарищ Дзержинский, помнится, говорил.

— Трепло, — повторил недавно сказанное Сергей, усмехнувшись самыми краешками губ. — Когда в базу придем, ты за языком следи, хорошо? Не нужно лишнего болтать. Да и вообще болтать не нужно. Исключительно со мной и наедине.

— Договорились. Слушай, Серега, я вот чего заметил: ты и в анатомии, похоже, неплохо разбираешься — это-то откуда? Вас что, учат подобному?

— Да ну, глупости… — поколебавшись пару секунд, ответил капитан госбезопасности, видимо, решив, что никаких секретов не раскрывает. — Мать анатомию в мединституте преподавала, потому и в доме и книжки соответствующие водились. А я интересовался, понятно дело. Надеялась, врачом стану…

— А ты избрал иную стезю, — понимающе кивнул Алексеев. — Ясненько. Вот, кстати, когда ты меня пистолетиком пугал, неужели реально стрелять бы стал? Нет, не хочешь — не отвечай, просто любопытно?

На сей раз Шохин задумался всерьез — неожиданный вопрос, похоже, откровенно поставил его в тупик:

— Скорее всего, не стал, конечно. Поскольку глупо. На нервах был — уж больно много ты всякого-разного порассказал. Да и куда ты из этой коробки денешься? Разве что и на самом деле за борт смоет. Правда, в этом случае и мне следом сигать придется.

Степан, не сдержавшись, фыркнул:

— Ну, ежели по твоей логике судить, когда я все остальное рассказу, ты меня сразу же пристрелить должен будешь!

— Так, все! — окончательно пришел в себя контрразведчик, покосившись на пребывающего без сознания раненого. — С этой минуты — и покуда на сушу не сойдем, больше ни слова!

— Вообще?

— Не юродствуй, прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Ну, согласен?

— Да согласен я, согласен. Ну, а поскольку нам еще как минимум с полчаса до этой самой суши морем топать… Короче, спирта хочешь? От нервов, как говорится?..

Геленджик, 10 февраля 1943 года

До Геленджика добрались перед самым рассветом, когда на море опустился плотный февральский туман. Сопровождавший переход эсминец догнал катера на подходе к заливу, но в порт заходить не стал, оставшись на дальнем рейде. Расправиться с обоими «шнелльботами» ему не удалось, но один из них, тот, на корме которого Степан заметил огонь, на дно все-таки отправил. Второй ушел, воспользовавшись преимуществом в скорости. Гоняться за ним никакого смысла не имелось — ни малейших шансов догнать катер, способный выдавать почти сорок узлов, не имелось в принципе. Да и оставить без прикрытия «морские охотники» капитан эсминца, имевший на этот счет не терпящий двоякого толкования приказ, понятное дело, никак не мог…

С прифронтовым (до Новороссийска отсюда меньше сорока километров по прямой) городом-госпиталем, по совместительству являющимся главной базой обеспечения всей Новороссийской группы войск, откуда и уходило большинство морских десантов, Степан познакомиться не успел.

Сначала торчал, выполняя строжайший приказ «даже носа на берег не казать» убежавшего по неотложным делам Шохина, на катере. Не один торчал — вместе с тремя осназовцами, столь выручившими в бою с егерями. Пока дожидался возвращения особиста, успел поближе познакомиться с местной «спецурой», пересидевшей весь переход в одном из носовых кубриков. Старший группы, лейтенант Лапкин, оказался отличным парнем, как и остальные его бойцы. Морпех, понятно, особенно не откровенничал (иди, знай, кем там его представил Шохин? Еще сболтнет что-нибудь несоответствующее легенде, потом хлопот не оберешься, да еще и Серегу подставит), но потрепались достаточно душевно. Степан вкратце рассказал про высадку под Южной Озерейкой, прорыв к Мысхако и закончившийся стычкой с горными стрелками разведывательный рейд по немецким тылам. Осназовцы в ответ поделились подробностями «спасательной операции», поведав, как засекли и ликвидировали вражескую засаду, после чего ударили егерям в спину. При этом старлей отлично осознавал, что осназовцы задержались на борту отнюдь не из внезапно воспылавшего интереса к внутреннему устройству «малого охотника за подводными лодками проекта «МО-4», а исключительно по его душу. Ненавязчиво присмотреть, так сказать. Но расстались, как принято говорить, друзьями…

Затем, когда контрразведчик вернулся на легковой автомашине, Алексеев с добрых полчаса трясся в тесном салоне «эмки», кружившей по улицам темного, со следами многочисленных бомбежек города. Наглухо задрапированные светомаскировкой окна жилых домов, оплывшие руины разрушенных бомбами зданий, проносящиеся мимо редкие огоньки — большего рассмотреть просто не удавалось. Обидно, кстати: там, в своем времени, старший лейтенант в Геленджике ни разу не бывал, а теперь, так уж выходит, и в прошлом его не увидит. Ну, разве что попросить особиста устроить ему небольшую обзорную экскурсию — так ведь не согласится, перестраховщик, сошлется на секретность и прочий ненужный риск…

В том, что насчет этого самого риска контрразведчик вполне может оказаться прав, морпех убедился уже спустя пару минут. Внезапно завыли сирены воздушной тревоги, торопливо захлопали зенитные автоматы и пушки ПВО более крупного калибра, расцвечивая занавешенное низкими облаками небо короткими вспышками разрывов и рваными нитками трассеров.

Сидевший на переднем сиденье Шохин заковыристо выматерился, однако шофер со знаками различия сержанта ГБ лишь меланхолично пожал плечами, ни на миг не отвлекаясь от управления транспортным средством:

— Что-то рановато сегодня прилетели… Да вы не волнуйтесь, тарщ капитан, сейчас отгонят! Сперва зенитками шуганут, а уж после и истребители подключатся, у нас тут аэродромов хватает. Да и ехать нам всего ничего осталось, с пару минут буквально.

— Часто бомбят? — подал голос Степан, ощущая неприятную легкость под ложечкой. Что еще за?! Неужто предчувствует какую-то пакость, как уже случалось раньше? Снова чуйка проснулась? Самое время, блин…