Андрей Ерпылев - Выход силой

Кто тогда пришел в себя первым? Середин? Балагур? Он, Федотов? Майор не помнил. И не любил возвращаться мыслями к этому. Не любил и боялся. Будто мог кто-то призвать его к ответу за прошлое преступление — одно из многих, но наиболее памятное — и выставить счет левой руке президента.

— Убирайся к черту! — выкрикнул он в темноту и пришел в себя.

Никого, решительно никого вокруг. Ни мертвых, ни живых. Только он и верная винтовка — подарок безымянного киллера.

И переходящий в рев океанского прибоя ропот толпы внизу…

Игорь выдыхался. Он недооценил противника, его выучку, выносливость, отточенное годами мастерство убийцы, и теперь это стало очевидно. Возраст оказался не такой уж помехой для этого будто вылитого из чугуна пожилого мужчины. Пусть лицо набрякло нездоровой багровой кровью. Пусть вздуваются темные желваки в тех местах, где Игоревым кулакам удалось добраться до его плоти, пробив совершенную защиту. Пусть кровоточит в который раз перебитый нос, Князеву досталось больше, гораздо больше. И все тяжелее парировать паровые молоты президентских кулаков, все уже поле зрения и труднее найти, предвидеть бреши в обороне, все чаще заволакивается все дымкой и противно, тянуще, проворачиваются в мозгу какие-то колеса, грозящие швырнуть в омут беспамятства. Равносильного смерти.

И противник это понимал.

— Сдавайся, — прохрипел он, когда их лица на миг оказались вблизи. — Сдавайся — я не буду добивать. Останешься жив и уйдешь. Сдавайся.

Руки стали тяжелыми, как стальные рельсы, так трудно их поднять. Неподъемно тяжелы и безвольны, как вываренные макароны. Он проиграл. Он безнадежно проиграл. Зачем же еще и умирать? Надо лечь и тем самым прекратить бой. Лежачего не бьют. Это позор, бесчестье, но не смерть. От позора не умирают. Сдаться?

— Ни за что! — Молодой мужчина с трудом выдавливал из себя тягучие, как резина, слова: — Сдавайся ты!..

Рук не поднять, но выпад головой достиг цели: под оглушительный рев толпы президент отлетел на несколько шагов и замер, тяжело мотая головой, как бык, получивший удар мясницким забойным молотом между рогами.

Не упускать момент! Вперед!

Усталые мышцы, казалось, натягивались и лопались, как перегруженные тросы, но Игорь, шатаясь, сделал несколько шагов к все еще пребывающему в нокдауне Бате, готовясь нанести решающий удар…

А там, в своем логове наверху, майор припал к окуляру прицела, поймав на острие целеуказателя мокрую от пота и крови стриженую голову претендента. Черный треугольничек, не отставая, полз за темной родинкой на пульсирующем виске бредущего как во сне Князева. Указательный палец прижал подушечкой спусковой крючок демпфера, едва слышным щелчком освободивший тот, основной, который оставалось теперь лишь тронуть. Движением, не поколебавшим бы даже цветочный лепесток…

«Финита, Князев?.. — Жестокая улыбка тронула губы Федотова. — Вот ты и проиграл, наконец…»

Обращался он совсем не к бойцу на арене, а к тому, кто уже не мог ответить.

Между пальцем и рифленой поверхностью спускового крючка оставался миллиметр…

До противника оставался еще шаг, и Игорь не представлял, как он нанесет удар, — сил не оставалось даже на то, чтобы согнать, если потребуется, муху с носа, когда случилось непостижимое.

Батя вдруг боднул воздух перед собой и тяжело осел на одно колено, упершись окровавленными кулаками в пол ринга.

Еще один шаг под рев беснующихся зрителей…

Но решающий удар не потребовался — Середин мягко завалился на бок и распростерся навзничь, далеко откинув в сторону безвольную руку.

И потрясенная толпа затихла на миг при виде поверженного кумира, чтобы взорваться оглушительным воплем через мгновение.

— Король умер! Да здравствует король!..

Федотов метнулся прицелом к Балагуру. Тому сейчас было не до майора — он подлезал под канаты, спешил на арену. До спускового крючка осталось полмиллиметра…

Игорь стоял на трясущихся ногах, из последних сил держась, чтобы не рухнуть рядом с безжизненным телом Бати, и тупо смотрел, как сразу несколько человек ворочают и тормошат лежащего, а тот мотается в их руках безвольной тряпичной куклой.

Он жив, — поднял лицо к нависшему над ним каменной глыбой Балагурову медик. — Жив, хотя и без сознания. Обширный инсульт, надо полагать, — все симптомы налицо. Сколько протянет — не берусь сказать, но жив.

— Так это не от удара этого? — кивнул полковник на покачивающегося рядом Князева, готового упасть от любого дуновения ветра.

— В последнюю очередь. Скорее всего — скачок давления от перенапряжения. Я бы предложил…

— Тогда продолжаем! — Балагур распрямился, сорвал и отбросил камуфляжную куртку. — Президент жив, а значит, претендент не победил! Бой продолжается!

— Но правила… — сунулся к нему Калатозов и отлетел от молодецкого удара в грудь.

— К черту правила! Бой не закончен! — Двумя руками полковник рванул тельняшку, открыв всем взглядам густо поросшую седым волосом мускулистую грудь с солдатским медальонами на цепочке. — Защищайся, Князев!

Игорь с тоской глядел на нового противника, даже не делая попытки поднять руки. Он действительно проиграл: полный сил Балагур сейчас просто сметет его, раздавит как насекомое. Но уже готовый умереть, старшина не опускал глаз, будто стараясь прочесть в лице противника что-либо еще кроме животной ярости.

А зал бесновался…

Просвета не осталось, и винтовка тяжело ударила в плечо стрелка…

Фонтан горячей крови, брызнувшей в лицо, едва не сбил Игоря с ног — его сейчас могла бы свалить даже пушинка.

Обезглавленное тело Балагурова еще стояло на подгибающихся ногах какое-то мгновение, а потом, в мертвой тишине, повисшей над ристалищем, тяжело рухнуло, заставив вздрогнуть весь помост до основания.

Сорвавшаяся с шеи цепочка, звякнув, подлетела к самым ногами Игоря, словно и мертвым Балагур пытался достать своего врага. Темный ручей тоже не достиг его ступни, бессильно уйдя в попавшуюся по дороге щель.

Помост, предназначавшийся для коронации, стал эшафотом.

И тогда в уши ввинтился истошный женский визг…

Не веря себе, Федотов переводил взгляд с винтовки, только что свершившей запоздалое правосудие, на ринг и обратно.

«Я это сделал? — ошеломленно спрашивал он сам себя. — Зачем? Я же должен был убить другого!..»

Онемевшие пальцы задергали затвор, высвобождая стреляную, остро пахнущую заморским порохом гильзу, второй патрон скользнул на свое место, прицел снова нашел цель…

И боек впустую звонко щелкнул по капсюлю…

Осечка.