Виктор Глумов - Мышеловка

Маузера поставили на ноги. Теперь, кроме белого потолка и ненавистной рожи, он видел три экрана на стене: большой в середине и два поменьше – по бокам. В них отражался он – связанный, растрепанный, с окровавленным лицом – и пленители. Кроме мониторов, в комнате были приборные панели и три компьютерных кресла. Фрайб ухмыльнулся, повернулся спиной к Маузеру и щелкнул пальцами. Мониторы зарябили помехами, вспыхнули. Кровь набатом запульсировала в висках.

Чуть раскосые ярко-синие глаза – на весь экран. Дрожащая камера отдалилась. Тонкий нос, русые пряди падают на лицо. Оля! Веки припухли, будто она плакала. Там – его Ольга. Маузер рванулся, но его держали крепко.

На ней был серый брючный костюм, тот же, что в день их последней, не самой теплой встречи, на белой блузке алели три капли крови из расцарапанной щеки.

«Рябина на снегу», – подумал Маузер, потупился и уронил голову на грудь.

Там, в одном из кабинетов Фрайба, в стену были вбиты два штыря в метре один от другого. Ольгу за руки привязали к ним.

– Смотри! – крикнул Фрайб и указал на экран. – Ты ведь не допустишь, чтобы ей было больно? Надеюсь, Артюхов рассказал тебе мой маленький секрет? Мне нравится делать больно хорошим девочкам. Потому что в каждой хорошей девочке дремлет стерва! Котя?

– Да, дорогой, – прозвучало из динамиков, и камера перестала трястись.

Тот самый Котов, офисная крыса, установил камеру на штатив и теперь катил к Ольге стеклянный столик, где позвякивали хирургические инструменты. Оля вскинула голову, ошалело уставилась на него. Котов подошел к ней вплотную, – она шарахнулась, – убрал прядь волос с ее лица и проговорил в самое ухо, указывая на камеру:

– Твой любимый муж сейчас нас видит. Давай передадим ему привет. Помаши ручкой! Не можешь? Ай, печалька, – он схватил ее за волосы, развернул к камере, пальцем провел по ее щеке. – Хорошенькая. Тебе нравится, Лео?

– Уйди, козел, от тебя воняет, – проговорила Ольга злобно, глянула в камеру с тоской и надеждой.

– Ничего, потерпишь, – улыбнулся он.

Да, это не марионетка Фрайба – его Оля. Маузер сжал челюсти, наблюдая, как Котов гладит Олю толстыми пальцами с заусеницами и обгрызенными ногтями. Комок тошноты подкатил к горлу – настолько дикой, противоестественной казалась ему картина. Он допускал, что они могли сделать с ним что угодно, но трогать ее… Это все равно что осквернять храм на глазах у верующего.

– У нее такая нежная кожа, – продолжил Котов, ногой подвинул стол – инструменты звякнули, не отпуская Олиных волос, взял скальпель, прижал к ее щеке – выступила капелька крови. – Вот все думаю, пригласить мальчиков, чтоб порезвились, или сразу начнем?

Котов так и держал ее лицом к камере. Она больше не храбрилась, в ее широко распахнутых глазах плескался страх.

– Все будет зависеть от сговорчивости твоего мужа, – радостно проговорил Фрайб. – Как он скажет, так и будет.

– Маузер? – слетело с ее губ.

Давным-давно его учили, что нельзя торговаться с террористами. Обычно они убивали заложников, когда получали желаемое. Спасти ее все равно не получится. Вопрос в том, быстро она умрет или мучительно. А он потом сойдет с ума, не в силах себе этого простить.

Маузер перевел взгляд на Фрайба. Его глаза горели, ноздри раздувались, а на виске пульсировала синяя венка. Он кайфовал от происходящего, упивался властью. Когда получит карточку, вряд ли откажет себе в удовольствии, и развлечение продолжится.

– Где карточка? – заорал Фрайб, повернувшись к Маузеру.

– Отпустите ее, я скажу, – прошептал он.

– Ты сам в это веришь, братишка? Что я ее отпущу? Взрослый мужик, а говоришь такие глупости, – сказал Фрайб ласково. – Ты ж сам все понимаешь. Я жду.

Мысленно Маузер уже разорвал путы, выхватил пистолет, перестрелял троих черных и взял в заложники Фрайба… Но на самом деле он не мог сделать ничего. Даже облегчить страдания любимого человека.

– Котенька, начинай.

– Но девка-то красивая, я обещал мальчикам…

– Времени нет. Начинай, я сказал!

Пузатого, с сальными волосами Котова происходящее забавляло не меньше Фрайба.

– Какие у нас тонкие, изящные пальчики, – он перехватил Ольгино запястье, обездвижил руку. – Маузер, тебе мизинчик отослать? Или большой?

Ольга забилась, пытаясь его оттолкнуть, когда поняла, что ничего не получится и это не пустые угрозы, закричала. Маузер зажмурился. Он с удовольствием заткнул бы уши, если б мог.

– Где карточка? – поинтересовался Фрайб ласково.

– Какая же ты сука, Артюхов, – проговорил Игарт, который покинул тело ворона, когда на заводе все было кончено.

Артюхов полз по вентиляционной шахте и старался не думать ни об Игарте, ни тем более о Маузере. Его изматывало странное чувство. Нормальные люди называют его совестью. Будто часть цифровой личности, им же созданной, навсегда отпечаталась в его мозгу.

Ну, подумаешь, подставил левого чувака. Ну, наплел ему с три короба. Но ведь так надо было для дела! Мог бы рассказать правду: карточка – не более чем бесполезный кусок пластика, и вручает он ее перед камерами, чтобы отвлечь Фрайба от себя. Маузера будет ждать засада – Фрайб знает о подземных коридорах, это вентиляция – читерская. За Маузером будут следить через камеры, Артюхов же нырнет в слепое пятно и исчезнет из виду.

Здравый смысл твердил, что тогда Маузер отказался бы помогать. Да и вообще, где гарантия, что, когда его девочку начнут резать, он все не выболтает? И месяц подготовки пойдет прахом. Девочку все равно будут пытать у Маузера на глазах – Фрайб это дело любит, и чем изощренней пытки, тем ему веселее.

Совесть плевала на весомые аргументы и голосом Игарта утверждала, что он не прав. Так издеваться над человеком – это опуститься ниже, чем Фрайб с его извращениями. Фрайб хотя бы честен перед собой…

Артюхов хотел заорать ей: «Заткнись!», но должен был вести себя тихо. Глянул в вентиляционную решетку и замер: по коридору шло четверо черных. Остановились, завертели головами.

Подождав, когда они исчезнут, он двинулся дальше, миновал комнату, где Фрайб шлепал по щекам Маузера, лежащего на полу:

– Просыпайся, падла… сука такая, открывай глаза!

Совесть посоветовала пристрелить детектива, чтоб не мучался. Рука потянулась к кобуре, но здравый смысл остановил. Сначала – дело, остальное потом. Артюхов заставил себя ползти дальше. Поворот. Еще поворот. Первая Комната желаний с нужным креслом. Два черных у входа. Ползем дальше.

Вторая комната, двое охранников. Третья комната, и тут охрана застыла истуканами. Эти люди порабощены Фрайбом, они – часть его сознания. Если пристрелить их, он почувствует, и через пару секунд комната будет кишеть черными. А вот если они заснут, он, увлеченный допросом, может и не заметить. Артюхов достал парализатор, через решетку прицелился в того, что справа, нажал на спуск, потом выстрелил во второго. Вырубились они мгновенно – осели на подкосившихся ногах, как тряпичные марионетки.