Владимир Ралдугин - Викториум

— Это защита, — пожал плечами я. — И скоро мы проверим, насколько она хороша.

По команде импровизированные мантелеты двинулись к частоколу.

— У них, наверное, еще и таран имеется, — криво усмехнулся корнет.

— Скорее всего, — кивнул я. — С лестницами вчера не вышло. А вот разрушение части стены будет для них весьма удачным делом. За одну брешь, думаю, шериф Али готов дорого заплатить. Тем более что он может себе это позволить. Численный перевес у него невесть какой.

От шрапнели большие щиты не спасали совершенно. Турки валились друга на друга. Мантелеты шатались. Некоторые падали. Но их тут же подхватывали и выравнивали снова. Наши орудия раз за разом плевались смертью в наступающих врагов. Однако те с какой-то прямо-таки неумолимой медлительностью надвигались на нас.

Вот уже заговорили пулеметы. И тут щиты показали себя с лучшей стороны. Их буквально изрешечивало длинными очередями, однако ни один не повалился. Скорее всего, убитых за ними было достаточно. Однако кому-то мантелеты все-таки спасли жизнь. Да и уверенность вселяли. Пускай и ложную. Но она тоже имеет немаловажное значение.

И вот уже в ворота ударил тяжелый таран. Он был так надежно укрыт, что его не разглядеть было с нашей позиции. Я слышал только глухие удары. А вскоре к ним прибавился еще и отчетливый треск ломающегося дерева.

— Скоро всем дело найдется, — произнес Мишагин, опуская бинокль.

Он вынул из кобуры смит-вессон. Быстро проверил его, прокрутив барабан. Я не стал доставать свой маузер. Им ведь разве что только похвастаться. Оружие надежное и в проверке не нуждается. А пока враг не ворвался в крепость — пускай лежит себе в кобуре.

— Не нравится мне эта возня, — только сказав эти слова, я понял, что произнес их вслух.

— Какая именно? — уточнил Мишагин.

— А на флангах. — Я уже добрых полминуты вглядывался то в один фланг сражения, то в другой. — Дайте-ка мне вашу трубу. Может, я в нее что-нибудь разгляжу.

Корнет отстегнул от пояса подзорную трубу. Вынув ее из чехла, протянул мне. Я долго возился с линзами, пока наконец не увидел то, что хотел. Или, может быть, боялся поверить своим глазам, когда глядел на это в бинокль. Однако сути дела это не меняло. Таран был все лишь отвлекающим маневром. Главный удар враг планировал нанести вовсе не по воротам.

— Проклятье! — выругался я, прибавив еще парочку солдатских выражений насчет турецкой матери.

— Да что там такое? — недоумевал Мишагин. Он снова поднял к глазам бинокль, однако пока ничего разглядеть не смог.

Я ничего не стал объяснять. Просто сунул ему подзорную трубу и бросился вниз.

Во дворе крепости я быстро отыскал есаула Булатова. Тот стоял, поигрывая шашкой. Ждал, когда же дойдет дело до рукопашной.

— Надо срочно предупредить Башуткина! — выпалил я с ходу, обойдясь даже без воинского приветствия. — Турки ударят по воротам, и на флангах. Там за щитами волы. В стену вбиты крючья или что-то такое. Они выламывают колья.

— Понятно, — кивнул есаул и тут же отправил двух казаков к орудиям Башуткина. — Сейчас наш прапорщик найдет чем угостить басурман.

— Лишь бы только не было поздно. — Я снова произнес слова вслух. И в этот раз мне было бы куда лучше промолчать.

Орудия Башуткина молчали уже четверть часа. Просто не было возможности стрелять по врагу в упор. Ни шрапнель, ни картечь на таком расстоянии не могли принести какой бы то ни было вред укрывшимся за щитами туркам. Однако в запасе у Башуткина имелось и несколько обычных литых ядер. Вот они-то как раз и пригодились в этот момент.

Первое орудие дало залп. Тяжелое ядро проломило щиты и ударило в бок ближайшего вола. Теперь животных было отлично видно и невооруженным глазом. Вол дико, почти по-человечески, закричал и повалился на землю. Второму волу в упряжке ядро перебило ноги — и он рухнул как подкошенный. Оба вола распростерлись на земле и мычали так громко, что заглушали порой и звуки перестрелки, и глухие удары тарана о ворота.

А вот со вторым орудием вышло не так удачно. Ядро полетело прямо. Ударило лишь одного вола. Правда, превратило половину его тела в кровавое месиво, из которого торчат осколки костей. Однако турки быстро отстегнули его от упряжки. Принялись изо всех сил хлестать оставшееся животное. Его лупили плетьми. Тыкали острыми палками. Кололи в бока саблями и кинжалами. И довели до полного исступления. Несчастный вол рванулся изо всех сил. Его постромки натянулись. Дерево частокола затрещало. И не выдержало.

Сразу два бревна сломались посередине. Как раз там, где турки вбили крючья. Обломки потащил за собой оставшийся в живых вол. А в пролом ринулись беспорядочной толпой турки.

— Двойной заряд картечи, — спокойно скомандовал Башуткин, хотя враги были уже в считанных саженях от него. Казаки быстро забили в ствол орудия два картечных картуза, наполненных свинцовой сечкой. — Огонь! — И пушка выплюнула свой смертоносный заряд прямо в лица бегущим туркам.

Если шрапнель и пулеметные очереди — это страшно, то двойной заряд картечи — просто чудовищно. Первые ряды турок просто перестали существовать. Потом, когда трупы выкидывали за стены крепости, невозможно было разобрать порой где чьи останки. Так страшно посекло людей картечью. Но и тем, кто бежал следом, досталось очень сильно. Несколько десятков человек повалились на землю, словно под порывом ветра. Страшного ветра, несущего свинцовую сечку.

Драться нам с турками после этого пришлось в прямом смысле на телах. Если татары после битвы на Калке плясали и пировали на мертвых и живых русских воинах, то сейчас мы сошлись с врагом на посеченных картечью турках. Жуткое месиво под ногами то и дело издавало неприятные чавкающие звуки. Однако на них быстро перестали обращать внимание. Как и перестали прикидывать, куда бы поставить ногу. Под сапогами нашими и турецкими трещали чьи-то кости. Кричали раненые, по которым мы топтались. Одни трупы валились на другие.

Я орудовал тяжелым палашом. Стрелял из маузера, пока его магазин удручающе быстро не опустел. После этого оставалось положиться только на холодную сталь. Это был даже не бой, а какая-то свалка. Очень похоже на драку на конском рынке. Кругом враги — бей куда хочешь, не промажешь. С каждым врагом обменивались не более чем одним-двумя ударами. После чего, как правило, он валился на трупы турок.

Я не замечал мелких ранений. Уже после боя я насчитал их не меньше пяти. Но пока не снял пропитавшегося кровью мундира, то даже не понимал, что меня ранили.

Нас медленно, но верно теснили к орудию. Мы дрались, пытаясь сомкнуть строй. Но раз за разом туркам удавалось разделить бой на отдельные схватки. Все-таки донским казакам ближе конная рубка. В пешем строю они действовали не так ловко. А уж я-то и вовсе к таким вот свалкам не привык.