Алексей Филиппенков - Воронка

Новость о военном призыве застала Вернера в мае 1916 года. В аудиторию университета вошел офицер, с седыми и закрученными усами, с моноклем на правом глазу, и произнес громкую внятную речь, как подобает настоящему солдату. Эта речь означала только одно: или фронт прорван, или англичане с французами готовят серьезное наступление, и в окопы нужно свежее пушечное мясо. Это были даже не солдаты — это была масса, которая сдерживала другую массу и чья масса больше, тот и выиграл. Когда читаешь в газетах количество потерь, то ужасаешься этому, этим космическим цифрам. Вообще невозможно представить: если так много жертв, то какова же вся армия по численности? но этот призыв был не обязательным, они призывали добровольцев, обещая жалование, в надежде, что кто-то согласится.

У Вернера сразу промелькнула мысль об уроке истории на прошлой неделе, когда они изучали наполеона Бонапарта. Преподаватель рассказывал, как сто лет назад студенты Йенского университета поднялись на борьбу с наполеоном. Он величаво ходил по аудитории и призывал своих учеников в случае войны не запятнать чести родины и последовать за своими предшественниками при необходимости. В той битве с французами в 1806 году прусская армия была повержена, и наполеон одержал победу. Сильное сопротивление французам тогда оказали именно студенты из Йены, служившие в добровольческой армии. Те из студентов, кто выжили в той далекой войне, организовали в своем родном городе студенческое братство, и Вернер мечтал в него попасть, но опять же — просто мечтал. Он мог прийти и попроситься в него, пройти испытания, посвящения, но стеснялся. В братство принимались лидеры и смельчаки, организаторы и активные ребята. Братство было основано молодыми студентами, прошедшими войну, но в настоящее время в нем состояли только два человека, действительно видевших войну своими глазами. Оба они были ранены в первые месяцы войны, в 1914 году, и уже почти полтора года находились вне военной жизни. Вернувшись после очередного учебного дня из университета, Вернер, сидя в своей комнате, думал о себе. В его голове крутилась только одна мысль «Вставай и иди в армию, трус». Его осознание время от времени давало о себе знать, но так же быстро оно и угасало. Он подошел к столу, увидел на календаре сегодняшнее число, сел и начал готовиться к экзамену, который должен был состояться через неделю, 13 мая. До битвы на Сомме оставалось полтора месяца.

На следующий день Вернер задержался на экзамене в университете. Преподаватель мучил его вопросами уже 15 минут.

— Студент Гольц, так Вы ответите мне все-таки, кто изобрел гражданский кодекс?

— Я не знаю, правда, — оправдывался Вернер.

— Вы готовились к экзамену, Гольц? — спросил преподаватель.

— Да, конечно. Просто вопрос такой попался, — соврал Вернер, хотя всё время, отведенное на подготовку, он бездельничал.

— Эта фамилия связана с нашим городом. Точнее, с историческим событием, произошедшим в окрестностях Йены.

— Я помню только войну с французами, мистер Ниттемайер.

— И? — дал наводку преподаватель, сведя губы и выказывая свое отрицательное отношение к студенту.

— Это наполеон Бонапарт? — резко оживился Вернер.

— Идите, Гольц, — удовлетворительно. Это самый слабый ответ за всю мою преподавательскую карьеру.

Вернер опустил голову, потупив взгляд, — ему стало стыдно за то, что он так разочаровал преподавателя. Из университета он сразу же направился в призывной пункт, чтобы записаться добровольцем на фронт.

Призывной пункт уже был маленькой армейской частью. Сюда стекалась вся молодежь города, отпускники и добровольцы. По коридорам бегали офицеры, творилась полная неразбериха. Пройдя медицинское обследование, Вернер должен был с анкетой, в которой каждый врач написал результаты осмотра, явиться к офицеру в главный кабинет. В этом кабинете и решится вся его судьба.

— Мне бы хотелось куда-нибудь в тыловую службу, может быть, при штабе, — упрашивал Вернер.

Офицер взял его дело и, пробежав его глазами, сказал:

— Все так хотят, молодой человек. Когда прибудете на место, там ваш командир решит, что с вами делать, а пока в пехоту.

Вернер по наивности так и не понял, куда его отправили. Он был полностью уверен, что слова «окопы» и «пехота» имеют два разных значения. Он поставил свою подпись в документе, который явился для него приговором. В анкете, данной Вернеру, ему предписывалось в определенное время, определенного числа явиться с вещами первой необходимости и документами на вокзал. Еще не успев до конца осознать свой выбор, Вернер сразу из приемного пункта направился домой.

Во дворе взору Вернера предстала драматичная картина. Мать Герхарда выбежала из дома, вся в слезах, лицо ее было красным. Она кричала на всю улицу, билась в истерике. За ней во двор выбежали соседи и знакомые, которые начали ее успокаивать, а она требовала не трогать ее. Внезапно ноги ее подкосились, она упала возле скамейки. К ней сразу подбежало двое мужчин, стали помогать подняться. Вернер спрятался за деревом, недалеко от собравшихся, и наблюдал за сценой.

— Господи, ну за что-о-о? — кричала она.

В окне второго этажа стоял Герхард, лицо его было залито слезами, и он смотрел на происходившее. В это суровое время подобные эпизоды встречались почти в каждом городе, в каждом доме: пришла повестка о смерти отца Герха. Вернер, постояв еще немного, направился домой.

Умываясь перед сном, он стал всё отчетливее слышать голоса родителей с кухни:

— Ты не понимаешь, что этого нам не хватает? нас трое в семье, твой сын, между прочим, тоже ест, как и ты.

— Да, я понимаю, Ирма. Я что-нибудь придумаю, и все встанет на свои места.

— Ты уже однажды придумал, когда бросил пост инспектора полиции и ушел в пекари.

— Работа пекаря не приносит мне столько скандалов и нервотрепки. Ни от кого не приходится выслушивать разного рода претензии.

— Ну, так надо было все выполнять, а не в носу ковыряться. Ты о нас подумал? Ты можешь понять, что мы стали жить хуже? наши затраты выше доходов. Я вчера взяла у Греты немного денег, потому что нужно оплачивать обучение сына, а возвращать чем?

— Ирма, не надо было брать деньги, если ты знаешь, что не вернешь. Вернер может тоже устроиться на работу, в конце концов. И вообще, тебе важно, что мы любим друг друга, что у нас есть сын, что мы двадцать лет вместе, или тебя стало коробить, что ты — жена пекаря?

— Меня коробит только одно — мой муж не в состоянии принести в дом деньги, и состояние семьи его не волнует. Ты мужчина, а Вернер еще не настолько вырос, чтобы пахать за тебя и исправлять твои ошибки.