Черил Фрэнклин - Инквизитор

Те, кто сомневается, что подобные нарушители закона могли сосуществовать с Консорциумом, должны помнить, что я лично знала этих людей и была свидетелем результатов их ужасной деятельности. Они живут на задворках Консорциума и пытаются отхватить кое-какие из его привилегий, не подчиняясь при этом его закону. Немногим из них удалось преуспевать длительное время, но такие люди достаточно многочисленны, а законы Консорциума уважают даже нецивилизованные культуры 7-го уровня. Впрочем, деятельность представителей 7-го уровня редко посягает на права 5-го уровня, к которому относятся стромви. Обычно они нападают на себе подобных или на родственных им представителей 6-го уровня.

Я понимаю, почему калонги оказывают особые почести тем, кто способен обучать малоцивилизованных членов 6-го уровня, причем эти почести вызваны не только опасностью пасть жертвой преступлений, творящихся в 6-м и 7-м уровнях. Постоянный контакт с нецивилизованными идеями опасен сам по себе. Мой почтенный отец знал о мистере Бирке и реа больше, чем кто-либо еще за пределами их клана, и к концу жизни стал мне больше доверять. К сожалению, даже отец признавал возможность того, что его представления о справедливости могли пострадать от знакомства с Бирком Ходжем. Но ведь наследница распутной Мирель с Аттии рассказывала мне жуткие истории о своей семье и Пере Валисе. Разве я стала хуже оттого, что слушала ее в течение многих спанов?

Мне не хватает Тори, правнучки Мирель, несмотря на ее способность превращать правду в нечто зыбкое и непостоянное. Когда я познакомилась с Тори, она была немногим старше меня, но вела куда более яркую жизнь, а я была достаточно глупа, чтобы завидовать ей. Я считала Тори своей подругой, хотя не претендовала на то, что понимаю ее. Я и не ожидала, что смогу понять соли.

Состарившись и наблюдая, как растут мои внуки, я часто хочу, чтобы у меня была возможность сказать Тори, как много значила для меня ее дружба. Возможно, мое отчуждение от собственного народа заставляет меня чувствовать себя ближе к друзьям молодости, независимо от их вида и даже уровня цивилизации. Без откровенности Тори в последние дни перед большими изменениями в нашей жизни я не смогла бы завершить свои воспоминания. В конце концов, именно цель жизни делает нас цивилизованными. В этом, по крайней мере, мой почтенный отец был согласен с калонги.

Они назвали ее Викторией, не то из странного чувства юмора, не то из упрямого оптимизма, но быстро сократили ее имя до Тори, очевидно отказавшись от надежд, которые сначала на нее возлагали. Тори имела весьма смутное представление о том, кто такие «они» — мама была просто мамой. Маленькую Тори несколько озадачивал разброс ответов. Никто не желал просветить ее относительно личностей «их», и она рано прекратила об этом спрашивать. Со временем Тори пришла к выводу, что в число «их» входила прабабушка Мирель, но предпочитала не думать об этом.

Странная генеалогия Тори не включала никаких имен, кроме Мирель, — только фамилии, и в ней совершенно отсутствовали упоминания о мужском участнике ее появления на свет. Большую часть жизни дядя Пер снабжал ее не только всем необходимым, но и предметами роскоши, однако Тори не заблуждалась относительно целей его отеческой заботы. Он был покровителем ее матери, и условие заботы о Тори фигурировало в заключенном между ними контракте.

По прошествии детских лет Тори обязанности дяди Пера стали весьма неясными. Никто не потребовал от него позволить Тори вернуться после бурного отъезда два спана тому назад. Хотя инквизиторы и не приговорили ее к принудительным работам на какой-нибудь неприятной изолированной планете Консорциума, она остается всего лишь жалкой беженкой.

Тори подавила вздох, ибо следствие приучило ее избегать внешних проявлений мыслей и чувств, даже находясь в явном одиночестве. Особенности расстройства Тива сделали ее физические реакции менее предсказуемыми, а следовательно, менее информативными, но жесты и выражения лица все же требовали контроля. Разумеется, Тори знала о редких возможностях, которые даровало ей расстройство Тива, иначе она никогда не рискнула бы попытаться обмануть правосудие Консорциума. Ей удалось скрыть правду от четырех сверхпроницательных инквизиторов-калонги, но невозможность того, что она совершила, все еще озадачивала ее.

Тем не менее инквизиторы все еще могут счесть ее виновной. Они все еще контролировали ее жизнь и будущее. Без приговора ей никогда не освободиться от них, и она сомневалась, что сможет это сделать и после вынесения вердикта.

Пятый инквизитор должен был вскоре прибыть. Его тщательные приготовления к этой встрече ничего не говорили относительно выводов или прогресса, достигнутого им в расследовании дела Тори. Он посвятил целый местный месяц наблюдению за Тори, изучая ее со свойственной калонги педантичностью, оценивая ее понимание истины и абсолютной Правды Сессерды. Тори казалось, что с каждым калонги, сообщавшим о невынесении окончательного вердикта, к ней должна возвращаться уверенность. Однако каждый новый инквизитор заставлял ее сильнее ощущать изоляцию, на которую она себя обрекла; с каждой новой стадией расследования ей было все труднее выносить собственное знание правды.

Тори уставилась на линялые обои — чахлую претензию квартирной хозяйки на ощущение уюта. Старая голубая краска выцвела до бледно-розовой; нижнюю половину стены покрывали желтоватые пятна. С трудом можно было различить изображения кораблей с надутыми парусами. Корабли казались пустыми, так как время стерло фигурки людей, бороздивших бурное море.

Тори думала, что ей будет легче выслушать вердикт в сравнительно знакомой обстановке гостиной ее хозяйки, и сочла предложение инквизитора прийти на сей раз сюда проявлением доброты. Но старая неприбранная комната пробудила в ней страх.

Страх существует для дураков, Виктория, а не для нас…

— Да, прабабушка, — ответила Тори воображаемому образу. Стиснув лежавшие на коленях маленькие точеные кулачки, она вскинула голову, заставляя себя увидеть другую комнату — чистую, светлую и аккуратную, вообразить себя темноволосой неугомонной девчушкой с худыми ножками, свисающими с высокого жесткого стула, представить себе гордую элегантную женщину без возраста, какой была ее прабабушка Мирель. Единственная встреча с печально знаменитой прабабушкой была самым сильным воспоминанием, которое Тори могла призвать с целью справиться с суровой действительностью.

— Я рада, что ты не боишься меня, Виктория, — промолвил образ прабабушки Мирель со знаменитой полуулыбкой и ярко-зелеными глазами, словно скрывающими какую-то экзотическую тайну. — Розалинда всегда меня боялась.