Василий Сахаров - Солдат

Приходько прервался и утер со своего лба пот, а десятник поторопил его:

– И что дальше?

– Принесли присягу на верность Новоисламскому Халифату, вот и все.

– Да, как же ты посмел, сволочь!? – в разговор вклинился дед Устин.

– А что делать было, – старшина всем телом подался вперед, – когда мы в чистом поле стоим, а вокруг «индейцы» с пулеметами позицию заняли. Человек пять отказались, так им головы отрезали, вот и все, а согласились бы, имели бы возможность к своим вернуться.

– Сколько людей Симаков-младший увел?

– Почти тысячу, всех территориалов, минометчиков, несколько десятков штурмовиков и половину батальона ВБР, который в городе стоял.

– А остальные?

– Штурмовики в Иноземцево, под командование Рябова и безопасников перешли, а каратянцы где-то в горах сидят, ни за кого воевать не хотят, и еще во время ночного перехода от общего строя отделились.

– Сам-то, как сбежал?

– Нашу роту на том берегу поставили, следить, чтоб ваши диверсанты в тыл не перебрались. Я к командиру роты переговорить подошел, чтоб, значит, к своим вернуться. Он меня поддержал и к вам отправил, а сам пятерку «индейцев», что за нами присматривает, отвлекал.

– И что, вся ваша рота готова обратно вернуться?

– Вся, – закивал головой старшина. – Служить южанам, это не для нас. Мы хоть и не святые, но у нас дома семьи остались, хозяйство, да и понятие Родина, для многих не пустой звук.

– Раз так, то нормально, – одобрил слова территориала десятник и, оставив вместо себя деда Устина, умчался на доклад к начальству.

Этой же ночью мы перешли брод и вышли к позициям Пятой охранной роты. Ожидалось, что именно нам придется заняться пятеркой горцев, приглядывающих за невольными изменниками. Однако, эти тюфяки, я имею ввиду территориалов, управились сами, а нам работы не нашлось и, вскоре, вся рота вместе с тремя минометами и их расчетами, перешла на наш берег и усилила оборонительные позиции Пятигорского князя.

Более, ни в каких активных военных действиях участия мы не принимали, так как после полуночи появились штурмовики, а к полудню следующего дня, большой тележный обоз, с которым прибыл генерал-лейтенант Крапивин, и как довесок к нему, четыреста гвардейцев из нашей родной бригады. Самый результативный полководец Конфедерации в очередной раз оправдал свое звание лучшего, медлить не стал, и с наступлением темноты перешел в наступление. Как проходила битва, мы не знали, так как нас отправили в расположение корпуса. Только позже, от раненых бойцов, прибывающих в Иноземцево, кое-что услышали и смогли представить себе, что же собственно происходило в ту самую ночь.

Крапивин не стал долбиться в оборону противника в лоб и, пройдя вдоль горы Машук, возвышающейся над Пятигорском, в районе улицы Фабричная, одним броском штурмовых групп форсировал Подкумок и нанес фланговый удар по всей группировке войск Алиева. Наши солдаты, обманом оказавшиеся на стороне врага, начали сдаваться в плен десятками, а «индейцы», поняв, что дела плохи, бросив минометы южан, быстрым маршем направились в сторону Зольской. Вместе с ними ушел Симаков-младший и семь десятков лично ему преданных солдат. Ну, да и хрен с ними, с предателями этими, еще достанем их, а вот то, что во время своего отступления, горцы вырезали полторы сотни территориалов, хотевших сдаться наступающим штурмовикам, помнить стоило особо.

Три дня нас не тревожили, и мы, или отсыпались, или дежурили у госпиталя, куда привезли нашего комбата. Что с нами будет, никто из нас не знал, а гадать не хотелось. Мы просто ждали, и вот, вчера, нас вызвал к себе сам Крапивин, вернувшийся в расположение базы корпуса. Догнать противника наши войска так и не смогли, вышли на границу, и остановились. В лагерь постоянно подходили подкрепления и тут же отправлялись в сторону Зольской. Судя по всему, готовилось мощное наступление на Кавказ, но нас это уже не касалось.

Впрочем, сейчас не об этом, а о нашей встрече с генералом. Когда мы все вместе вошли в кабинет комкора, то Крапивин, ссутулившийся пожилой человек в расстегнутом генеральском мундире, сидел за столом и подписывал какие-то документы. Стоим, не шевелимся, ожидаем, пока на нас внимание обратят. Наконец, спустя пару минут, генерал расписался в последней бумажке, и соизволил поднять на нас свои покрасневшие от недосыпания глаза. Он неспешно оглядел нас и спросил:

– Как настроение, воины?

Ему ответил Исмаил:

– Не очень, товарищ генерал. Сами понимаете, почему.

– Конечно, понимаю, – невесело усмехнулся он, – про ваши бои от самой Зольской я знаю, пленные горцы рассказали, как все дело было, – генерал прервался, почесал небритый подбородок, и продолжил: – Вы отличные солдаты и выполнили свою работу очень хорошо, и даже не смотря на предательство не посрамили нашу воинскую славу. Посему, все вы отправляетесь домой, на вашу бригадную базу в станице Павловской, и примете участие в возрождении батальона спецназначения.

– Разрешите вопрос, товарищ генерал-лейтенант? – обратился я к Крапивину.

– Да, сержант.

– Что насчет тел наших павших товарищей, которые в эти дни погибли?

– Через час они будут похоронены в общей могиле, которая готовится за территорией лагеря. Еще есть какие либо вопросы или просьбы?

– Разрешите наших воинов похоронить отдельно.

Этот сутулый и уставший человек, встал из-за стола, подошел ко мне вплотную и, глядя прямо в глаза, спросил:

– Зачем?

– Мы хотим поставить на месте захоронения своих друзей памятник, и сделать эту могилу нашей батальонной святыней.

– Ты считаешь, что все остальные, не достойны того, чтобы лежать рядом с вашими погибшими?

– Никак нет, но...

– Нет, сержант, все погибшие в этих боях будут лежать в одном месте, а если хотите поставить памятный знак, то ставьте на общей могиле. Нет никакого разделения меж павшими за общее дело, все погибли по разному, но заодно.

– Я понял.

– Раз так, то в канцелярии получите проездные документы и с первым же конным обозом можете отправляться на родину. Идите.

Покинув штаб, получили необходимые нам бумаги, и отправились на кладбище, расположенное за лагерем. Здесь, в большой яме, вырытой территориалами-штрафниками, лежали обернутые в белую холстину тела погибших. Кто чей, сейчас и не разберешь, и все происходило очень буднично, без всяких речей, отпеваний и прочих ритуалов. Люди жили, люди погибли, и теперь их место эта общая могила на краю базового лагеря Кавказского экспедиционного корпуса.

Все было готово к погребению. Появился офицер, невысокого роста крепыш из разведбата нашей бригады, и с ним наряд бойцов, вооруженных карабинами. Капитан дает команду, и работяги сноровисто закапывают могилу. Спустя десять минут, только невысокий, не более полуметра в высоту, холмик, указывает на местоположение захоронения. Вновь звучит команда офицера, солдаты дали в воздух три залпа из карабинов, а мы поддержали этот последний салют в честь павших, из своих пистолетов. Капитан с солдатами покидает это место, вслед за ним, с лопатами на плече уходят территориалы, и мы остаемся одни.