Ярослава Осокина - Истории Джека

Кисловатый запах страха, нервозность и неуверенность… страх не перед ним. Опять боится его обидеть.

— Ты поймешь, что я говорю именно то, что думаю, — сказала Энца. — Это даже хорошо, что твою блокировку поломало. Я… ну, я о том, что ты мне тогда сказал…

Она отвернулась, чтобы легче было говорить.

— Понимаешь, Донно… ты мне нравишься.

Она быстро улыбнулась, посмотрев исподлобья — чтобы проверить, услышал ли. И понял ли.

Донно понял. Это мягкое и ласкающе-теплое чувство действительно было. Не такое жгучее и глубокое, как у него, но было.

— Но я тебя не люблю, — тихо завершила Энца.

Теперь сожаление и опять страх: сожаление густое и удушливое, а страх где-то под ним, уже почти угасший, потому что Энца, наконец, сказала, то, что боялась сказать — и усталость и облегчение от этого стали забивать все остальные эмоции.

«И не нужно, главное, что я тебе нравлюсь», — хотел сказать Донно. Или: «Ничего, я подожду». «Я рад, что ты сказала»… варианты теснились в голове, пока он смотрел на нее, а Энца, решив, что он не злится, не расстраивается и вообще, кажется, спокойно это принимает, приободрилась и неуверенно улыбалась ему.

«Давай мы будем встречаться, а там посмотрим». Может, надо: «Зато я тебя люблю, и буду делать это за нас двоих»…

Донно стряхнул ее руки и устало сказал:

— Давай потом поговорим, к бесу все это.

И, не оглядываясь, ушел.

Все же это оказалось больнее, чем он думал.

И, конечно, он тысячу раз пожалел, что ушел, поддавшись идиотскому смятению, и не закончил их разговор.

В конце июля флигель за Птичьим павильоном снова был открыт. И хотя здание было вычищено от всех остаточных следов темной магии и скрывающих его плетений, дурная слава и фокусы с окружающим пространством остались при нем.

Не говоря уж о том хаосе, в который превратились все кабинеты. Энца и Унро трудолюбиво и терпеливо разгребали завалы, расставляли все по местам, мыли и чистили мебель. Джек уныло сортировал папки, пользуясь любым предлогом увильнуть от этого.

На ремонт, даже косметический, руководство Института в этом году денег решило не выделять, так что по сути внутренняя обстановка мало изменилась — разве что были убраны все старые пыльные обереги и пучки трав, а Энца на всякий случай везде развесила артефакты обнаружения парабиологических сущностей. Ни Энца, ни Джек не давали Унро закрыть жалюзи на окнах даже в самый солнечный день.

Хотя здание и его архив были теперь открыты для всех, притока посетителей они не дождались. Увеличилось только количество письменных и электронных запросов — видимо, раньше блокировка Артура отсеивала большинство из них. Джек считал, что это было правильно, но кто его спрашивал…

Во флигель приходили только маги из технической службы и системные инженеры, которые заново прокладывали и настраивали сетевые доступы и устанавливали компьютеры. Появлялись они группами, обвешанные защитными амулетами, что сначала веселило Джека, а потом приелось.

Его мечты о безмятежной и бесконтрольной жизни не осуществились: Яков сказал, что у отдела будет и начальник, и еще сотрудники. Кандидатуры были утверждены, и ждали только их возвращения из отпуска.

Понемногу жизнь входила в свою колею, Джек начал было скучать, тем более, что его огненно-пылкая возлюбленная уехала на весь месяц к родне и практически перестала звонить и писать. К счастью, у них теперь был Унро.

Когда Унро приехал в город, его переполняли радужные надежды. После окончания учебы перевод в Гражин ему помог организовать друг, который работал чиновником в мэрии. Привыкший к постоянному напряжению прежней жизни, первое время Унро ходил с блаженной улыбкой, излучая дружелюбие и счастье. Ему нравилось все вокруг: и город, и коллеги, и работа. Его не пугали даже трудности с жильем: как и Энца он ждал открытия общежития, временно обитая у знакомых. Как и думал Джек, Унро только-только окончил учебу, ему было около двадцати трех. Немного нескладный, но обаятельный юноша с открытым взглядом светлых глаз и щербатой улыбкой был похож на щенка.

До переезда в Гражин у него была ничем не примечательная по его мнению жизнь: он вырос и родился в небольшом городке под Люцем, в нестабильной зоне, и уже в детском саду попал на учет в Институт. Несмотря на раннее развитие, общий уровень, по его словам, был средним, и никакими особыми способностями он не обладал.

С Джеком ему оказалось сложно: несмотря на легкий нрав, тот не слишком любил пускать в ближнее окружение незнакомцев. Энца хорошо помнила презрительное равнодушие первых дней общения с Джеком, так что сначала с Унро разговаривала только она. На Джека Унро робко поглядывал, полагая его большим начальником, которому не по статусу общаться с мелкими сошками.

Не то чтобы Джек намеренно создавал такое впечатление, но и опровергнуть его не пытался. В некотором роде оно ему даже льстило. Правда, спустя некоторое время, после турнира, Джек изменил свое мнение об Унро, привыкнув и узнав получше. Юноша оказался восхитительно наивным и патологически доверчивым.

После открытия флигеля Джек самолично провел новенького по этажам, рассказывая леденящую кровь историю, произошедшую в этих стенах. Энце он запретил вмешиваться, так что та просто шла следом и молча поражалась, насколько зловещими и жуткими в рассказе представали казавшиеся тогда незначительными детали.

Унро несколько дней ходил под впечатлением, нервно оглядываясь. Джек добавлял порой, чтобы тот не расслаблялся: бросал небрежно: «Сегодня не поднимайтесь на третий, опять на стенах кровь проступает» — или спрашивал: «А это не вы сейчас в подвале топали? Хм-м».

Когда бывало совсем скучно, мрачно таращился на беднягу поверх монитора, нагоняя нервный трепет. Разок, дождавшись когда Унро выйдет по своим делам из общего кабинета, Джек угрюмо сказал Энце: «Кажется, он о чем-то догадывается», так что Унро — который, разумеется, это услышал, — еще долго старался не поворачиваться к ним спиной.

Отношение Энцы тоже ставило его в тупик: девушка отчего-то вбила в голову, что их флигель — место, где отбывают наказание провинившиеся по работе маги, и она несколько раз пыталась тактично выяснить, что же такого натворил весьма ответственный и трудолюбивый юноша.

Унро никак не мог понять, к чему эти вопросы, и, смущаясь, отвечал совсем невразумительно, поэтому Энца решила, что у него какие-то большие ограничения по магии или здоровью, которые не вписали в общую анкету, и перестала его тревожить.